— Давай! — сквозь зубы выговорил Иванушка, когда Зина поймала его взгляд — её лицо было почти так же близко от него, как тогда, когда он её целовал. — Не мешкай!

Девушка ухватилась обеими руками за край крыши, ещё подалась вниз, покачнулась было — едва не упала, — но тут же и выровнялась: нащупала и второй ногой чугунную ступеньку, перенесла на неё свой вес.

Иванушке показалось, что его руки и плечи взорвались — такая их пронзила боль. Он испугался, что лестница сейчас утянет вниз его самого, и он рухнет на землю вместе с Зиной и со своим котом. А чугунная штуковина, в довершение всего, ещё и огреет их по спинам и по головам. Но — он всё-таки был гораздо тяжелее Зины. Да каменный поребрик вдоль ската крыши — в пару вершков высотой, — давал Иванушке хоть и небольшую, но опору.

Зина лезла вниз очень шустро, и лестница под её весом даже выдвинулась ещё немного. Но, увы, не настолько, чтобы существенно сократить расстояние до земли. Так что, когда девушка, перебирая руками, повисла на нижней ступеньке, между её необутыми ногами и землёй оставалось расстояние аршина в два. Эрик — тот даже и не стал дожидаться, пока девица Тихомирова примет какое-нибудь решение: выскользнул у Зины из-за пазухи прыгнул вниз. Только его пушистый хвост мелькнул в воздухе. И, надо думать, приземлился он мягко и удачно, потому как мгновенно сделал на земле разворот, вытянул шею и обратил к Зине запрокинутую морду. Иван Алтынов не мог как следует разглядеть кота в сумерках, однако готов был поклясться: рыжая морда Эрика выражала беспокойство и нетерпение.

— Зина, прыгай, не медли! — крикнул Иванушка.

Мало того, что жернова правиков и левиков сходились между собой, так ещё и те восставшие, которые не успели забрести внутрь алтыновского склепа, явно заметили Зину. И некоторые уже сменили направление своего движения — поволоклись в её сторону.

Впрочем, даже и не это беспокоило Иванушку более всего. Он начинал ощущать, что Зина была права, а сам он проявил самонадеянность и спесь, полагая, что удержит лестницу с нею вместе. Чугунная штуковина неотвратимо выскальзывала из его окровавленных ладоней. И купеческий сын понимал: ещё немного — и он либо выронит лестницу с Зиной вместе, либо сам упадёт с крыши, этой лестницей увлекаемый.

Но — Иван Алтынов ошибся. В действительности не случилось ни того, ни другого. Всё вышло куда хуже.

Зина наконец-то решилась: выпустила перекладину. И неловко шлепнулась на землю: приземлилась не на ноги, а на ту часть тела, что находится пониже спины. Иванушка ещё успел услышать, как поповская дочка издала короткий болезненный вскрик. А затем небо над погостом прочертила очередная молния, почти тотчас прогромыхал гром, и после этого Иванушка увидел картину, которая поразила его едва ли не больше, чем всё, представавшее его взору в этот немыслимый день.

По воздуху, чуть пониже каменной крыши алтыновского склепа, плыл бело-голубоватый шар, издававший тихое, но совершенно отчётливое потрескивание и шипение. Он испускал во все стороны какие-то длинные искры. И летел прямиком к чугунной лестнице в руках Ивана Алтынова.

В этот момент Иванушка ещё мог бы лестницу бросить — однако испугался, что она насмерть зашибет Зину. А втянуть чугунную раскоряку обратно на крышу он уже не сумел бы: руки его предательски ослабели, и все мышцы мелко подрагивали от изнеможения. Так что, когда шаровая молния врезалась в одну из чугунных перекладин, Иванушка по-прежнему держал лестницу обеими руками, на весу. Держал крепко.

Конец первой части

1

Зина Тихомирова ощутила где-то подле себя лёгкий сухой треск. И далеко не сразу уразумела: это трещат её собственные распрепавшиеся волосы. А короткие волоски около лба ещё и норовят встать дыбом. Однако всему этому поповская дочка не придала ровным счётом никакого значения. Всё её внимание поглотило зрелище: светящийся голубоватый шар, только что медленно плывший по воздуху, врезается в одну из чугунных ступенек раздвижной лестницы.

— Ванечка, бросай её! — как оглашенная завопила Зина.

Рыжий, только что притиравшийся к её ногам, огромным прыжком от неё отскочил. И тут же развернулся мордой к Зине, явно на случай какой-то её новой непредвиденной выходки. Шерсть кота не только трещала, но также испускала хорошо видимые в сумерках искры.

Однако Иван Алтынов, который уж наверняка должен был услышать Зинин вопль, никак на него не среагировал. Продолжил удерживать на весу чугунную лестницу, которая явственно задрожала в его руках после соударения с ней голубого шара. И Зина увидела: почти так же подрагивают, пытаясь встать дыбом, и рыжеватые вихры на голове купеческого сына.

Между шар распался на искры — медленно, будто нехотя. Искры эти ещё секунду-другую повисели в воздухе, испуская призрачный свет, а затем одна за другой погасли.

2

Мавра Игнатьевна несла фонарь со свечечкой внутри бережно, словно своё единственное дитя. У неё имелись при себе и запасные свечи, это верно. Однако если бы свеча в фонаре погасла, Мавре понадобилось бы не меньше минуты времени, чтобы зажечь её снова. А ни одной лишней минуты у алтыновской экономики уж точно не было.

Держа в одной руке свой блеклый фонарь, а в другой — ручку от сковороды, Мавра поспешала, как могла. И всё равно её не оставляло ощущение, что она непоправимо опоздала. Мало того, что вечерние сумерки превращались уже в ночные. Мало того, что грозовая туча, сиявшая огненными зарницами, вот-вот могла накрыть Духовской погост тяжёлой занавесью ливня. Так ещё и рваные тени впереди всё плотнее окружали алтыновский склеп. А перед храмом Мавра даже в полутьме разглядела, что осталось от алтыновский лошади. И понимала: подступить к склепу, не подвергаясь опасности быть растерзанной заживо, она ни за что не сумеет.

"Да и стоит ли мне к нему подступать? — мелькнуло у ключницы в голове. — Чего я добьюсь-то этим?"

Однако эту мысль Мавра постаралась тут же из своей головы изгнать. Нет, она не может предать Митрофана Кузьмича и сына его Ивана окончательно. Она и так навредила им сверх всякой совести. Так что, когда путь ей заступил какой-то жуткий мужик в рванине — без глаз, однако сохранивший в целости все зубы, — Мавра отмахнулась от него сковородочной ручкой, даже не особенно его испугавшись. Ключницу обеспокоило только одно: как бы ещё не потерять драгоценное время. Чугунный наконечник чапельника вошёл в висок зубастого покойника — так глубоко, будто череп у того состоял из пакли, а не из кости. Мертвец рухнул, словно был огородным пугалом, у которого подрубили основание. И Мавра едва успела выдернуть чапельник. А не то, чего доброго, его деревянная рукоять переломилась бы пополам.

Тут в небесах снова сверкнуло — да так ярко, что под деревьями сделалось светло почти что как днём. И в этом устрашающем свете Мавра Игнатьевна отчётливо увидела алтыновскую погребальницу, до которой оставалось не более трёх десятков шагов. А рядом с этим каменным строением... Ключница в изумлении хотела было пролететь глаза, да обе руки у неё были заняты.

Впрочем, несмотря на свой далеко не юный возраст, зрением Мавра Игнатьевна обладала отменным. И сразу поняла: картину, которую высветила молния, она разглядела верно, без обмана.

Возле передней стены алтыновского склепа, где вместо окна из цветных стекол теперь зиял провал с оскольчатыми краями, стояла, запрокинув голову, поповская дочка Зина Тихомирова. Возле её ног выворачивал шею — тоже глядел вверх — рыжий кот: обжора и хитрюга Эрик. А наверху — там, куда они глядели — лежал на двускатной крыше Иван Алтынов, свешиваясь вниз чуть ли не до пояса. В руках он держал здоровенную бандуру: откуда-то взявшуюся здесь лестницу с перекладинами. На ней там и сям вспыхивали, перебегая с места на место, голубоватые искорки. И такие же в точности мелкие вспышки Мавра углядела в густых светлых волосах своего бывшего воспитанника.