— Это Ванечка, — прошептала Зина, беря в руки одну из них: искусно сшитого из материи разных цветов добра молодца с круглым лицом, на котором прорисовали тончайшей кисточкой и глаза, и брови, и губы, и даже нос. — А это — его пика. — Она приладила к его руке остро заточенный карандаш, специально захваченный ею из папенькиного кабинетп. — И разить врагов он будет в голову.

4

Поразительное дело: пока Иванушка и его кот бежали по Духовскому погосту, им не встретилось ни одного ходячего мертвеца. Те явно остались в большинстве своем подле калитки, либо — стягивали силы куда-то еще. И купеческий сын очень скоро понял, куда именно.

Иванушка увидел, что семейную погребальницу Алтыновых мертвяки обложили со всех сторон. И ему будто ржавую иглу вонзили в сердце. Все эти твари — с разинутыми ртами, с черными пеньками оскаленных гнилых зубов, — заметили его появление. Они стали разворачиваться к нему — всем корпусом, а не просто вертя головой. Как видно, шеи мертвяков безнадежно закостенели в неподвижности. И многие, сделав такой разворот, пошагали прямиком к Иванушке — который замер шагах в двадцати от склепа.

— Надо бить им в голову, — едва слышно прошептал купеческий сын; он и сам не знал, откуда у него взялась эта мысль, однако же был непреложно уверен в её правильности.

Он изловчился и нанес удар концом своей махалки в висок тому мертвяку, который пытался приблизиться к нему с левого боку. И — да: удар и впрямь оказался смертоносным. Если, конечно, пристало употреблять это слово применительно к тому, кто и так уже умер. Ходячий покойник, облаченный в какие-то вонючие отрепья, тут же рухнул наземь — и застыл недвижно. Вот только — Иванушка оплошал: ударил его тем концом шестика, на котором болталась тряпица. Крепкая палка вошла глубоко в голову мертвяка — с тряпицей вместе. И, когда покойник упал, он утянул за собой и махалку — которая вывернулась у Иванушки из рук, больно ударив его по костяшкам пальцев.

Иван, впрочем, тут же метнулся к поверженному врагу и попробовал свое оружие высвободить. Он даже прижал сапогом голову мертвяка к земле, когда тянул шестик на себя. Но — махалка застряла, словно её в тисках зажали.

Купеческий сын выпустил её и подхватил с земли тяжеленный кованый крест, явно — чугунный, вывороченный из близлежащей могилы, когда её обитатель выбирался наружу. Иванушка взмахнул крестом, словно палицей — и в буквальном смысле снес голову с плеч тому мертвяку, что подступил к нему следующим. Череп мертвеца отлетел далеко в сторону, в кусты бузины. А обезглавленное тело мгновение еще постояло — а потом повалилось брюхом в землю.

Душа Иванушки наполнилась ужасом и ликованием — вперемешку. Поступка более чудовищного, чем крушить усопшим головы распятием, он не совершал. Но и поступка более отважного не совершал тоже. Он еще раз описал в воздухе дугу крестом — отгоняя новых врагов. И — невероятное дело! — устрашил мертвяков настолько, что они стали медленно от Иванушки отступать. То есть — это сперва ему почудилось, будто он устрашил их. Но потом припомнил: в точности с такой же безразличной медлительностью отходили и те, первые мертвяки: окружившие его возле кладбищенской ограды. То ли их отгонял Эрик, не отстававший от хозяина ни на шаг, то ли они решили поискать для себя более легкую добычу. Когда б Иванушка не видел растерзанной лошади, то мог бы и вовсе подумать: эти (псы) мертвяки способны больше напугать, чем навредить.

Странно, но и к двери алтыновского склепа ходячие покойники возвращаться не пожелали. Своей вихляющей походкой они побрели куда-то мимо его серокаменных стен. И сын купца Алтынова ощутил при виде этого не только облегчение, но и крохотную толику разочарования. Какая-то его часть хотела снова схлестнуться с зубастыми тварями. И никакого страха эта его часть не испытывала — ни перед ними, ни, тем паче, перед какими-то брехливыми шавками, которых он боялся столько лет!

Даже выбитый при падении с лестницы зуб — из-за которого Иванушку наградили обидным прозвищем Щербатый — больше уже не казался ему постыдной чертой. Он подумал: это была важная памятная отметина. С самого начала. Только он не уразумел сразу, что эта выбоина должна была напоминать ему, какие поступки он в самом деле способен совершать.

Иванушка ощущал, что в нем происходит удивительная перемена — прямо сейчас. Он понятия не имел, сколько времени она продлится и куда его заведет. Но впервые в жизни он вспоминал о том происшествии из своего детства — когда он отбил у бездомных собак Эрика — не с ужасом и содроганием. Он думал о нем как о самом волнующем опыте за все годы своей жизни. И превзойти его мог только опыт нынешнего дня — который клонился к закату, но еще отнюдь не завершился.

— Я должен спасти батюшку, — прошептал Иван. — Идем, Эрик!

И, закинув чугунный крест себе на плечо, он быстро пошел ко входу в склеп. Мертвяки там более не топтались. И неимоверно красиво переливался в лучах заходящего солнца круглый венецианский витраж — прямо над покривившейся дверью.

1

Под ногами Иванушки захрустел гравий, которым была присыпана ведшая к склепу дорожка. И не так захрустел, как до этого под ногами восставших покойников — текуче и неопределенно. Нет, теперь это были звуки человеческих шагов — твердых и вполне осмысленных. Купеческий сын подумал: уже одно это должно было бы подбодрить его отца.

— Батюшка, я иду! — крикнул Иван Алтынов.

И он толкнул дверь каменного строения. Да, толкнул он её основательно — со всей молодецкой силушки. Однако такого результата он всё-таки не ожидал.

Дверь не открылась — упала внутрь, слетев с петель. И первым, что Иванушка увидел, заглянув внутрь, было гробовое ложе — оно лежало, упершись верхов в дверную боковину. Купеческий сын ощутил, как возле его ног что-то повернулось и заворочалось. Так что, похолодев, он вскинул чугунный крест раньше, чем посмотрел вниз. Но, по счастью, нанести удар не успел: увидел, что это был Эрик. Котофей выгнул дугой спину и вздыбил шерсть — однако не издавал ни звука. Словно бы боялся спугнуть добычу.

Купеческий сын шагнул через порог — держа двумя руками, наперевес, могильный чугунный крест. Да так и застыл на месте отказываясь верить собственным глазам. И это — после всего, чего он навидался сегодня!

Такого разгрома в этом священном для его семьи месте Иванушка даже и вообразить себе не мог. Казалось, какой-то злобный великан прошелся здесь, круша всё кувалдой: куски гранита валялись там и сям, а под саркофаг Иванушкиного деда будто подложили свою бомбу народовольцы. Но две другие вещи ужаснули сильнее всего купеческого сына.

Во-первых, в фамильном склепе Алтыновых находились теперь как минимумов трое посторонних покойников. Как минимум — поскольку точно посчитать Иванушка мог только тех, кто был целым — не представлял собою разрозненных частей тел. Это были мужик и баба, сцепившиеся на полу — у обоих головы теперь были проломлены, и оба лежали недвижно. А третьим был мальчик лет восьми — и у него из виска торчала рукоять карманного ножа, которых Иванушка мгновенно опознал: то была вещь его отца. Мальчонка тоже не делал никаких поползновений подняться — идея разить в голову явно была правильной.

Но — было еще и во-вторых: Митрофана Кузьмича Алтынова внутри не было. Ни живого, ни, слава Богу, мертвого. Как не было нигде видно и тела, которое могло бы принадлежать Иванушкиному деду, Кузьме Петровичу. И последнее открытие отчего-то показалось Иванушке не менее зловещим, чем исчезновение его отца.

— Он ушел отсюда — и забрал с собой деда? — прошептал купеческий сын, пробуя хоть как-то собраться с мыслями. — Но почему дверь была закрыта — хоть и едва держалась? И почему я не заметил, как батюшка уходил?

«Ну, — тут же оборвал себя Иванушка мысленно, — я мог ничего не заметить, потому что крушил головы мертвякам. Но вот как батюшка мог меня не заметить, когда выходил отсюда?»