Айседора сняла на сезон коттедж, где поселилась со своей подругой Мэри Дести. Однажды поздно вечером, когда Айседора уже ложилась спать, Мэри позвала ее к окну. В саду стоял мужчина, не сводивший глаз с коттеджа. Айседора встревожилась, когда Мэри рассказала ей, что он каждый вечер в течение недели смотрит на их окна. Но в этот момент выглянула луна и осветила сосредоточенное лицо Хенрика Тоде.

Айседора накинула пальто прямо на ночную рубашку и выбежала в сад. Здесь Тоде, испуганный и смущенный, признался, что влюбился в нее. Когда он это говорил настойчиво и убежденно, Айседора почувствовала, что все страстные желания, которые она таила в себе и о которых не вспоминала уже два года после неудачного романа с Бережи, вдруг начали вновь просыпаться. Полная надежд, но и мрачных предчувствий, она провела Тоде в дом.

Однако он был женатым человеком и не позволял себе ничего, кроме поцелуев, хотя влюблен был слишком сильно, чтобы постараться выкинуть Айседору из головы. Он взял за привычку приходить к ней каждый вечер после ее возвращения из театра. Даже когда он рассуждал об искусстве или читал ей «Божественную комедию», она понимала, что он признается в любви. Им так много нужно было сказать друг другу, что часто он уходил лишь на рассвете. Однако ни разу, писала Айседора, «Тоде даже не попытался дотронуться до меня… хотя он знал, что каждая клеточка моего тела принадлежит только ему»¹⁵.

Из Будапешта приехал навестить ее Бережи, и хотя их роман закончился так болезненно, она была рада видеть его. Может быть потому, что у ее любви к Тоде не было будущего, она согласилась ненадолго съездить на остров Гельголанд с Бережи, своей маленькой племянницей Темпл, а также с Мэри и ее сыном. Потом Бережи возвратился в Будапешт, а остальные в Байрейт¹⁶. И там возобновилась ее прежняя жизнь.

Каждый вечер Тоде приходил к Айседоре. Каждый день Айседора выступала или репетировала в театре. Она практически не спала, но была столь погружена в свои мысли, что не замечала усталости. А тем временем ее выступления и внешний облик широко комментировались в прессе. Некий репортер писал¹⁷:

«Особое место на нынешнем фестивале в Байрейте занимает босоногая танцовщица Айседора Дункан, которая некоторое время назад покорила Берлин… Но даже за короткое время фестиваля в Байрейте можно увидеть незаурядную красоту этой танцовщицы.

Она ездит по городу в элегантном экипаже… всегда в сопровождении… своей подруги, одетой, как и она, в греческое платье и сандалии, с лентами, вплетенными в волосы в греческом стиле…

Лицо танцовщицы, как мне сказали, всегда печально, даже когда она смеется вместе с окружающими.

Мисс Дункан танцует в «Тангейзере», и отчасти поэтому эта опера, вслед за «Парсифалем» и «Кольцом Нибелунгов», вызывает огромный интерес.

Что касается балетов в исполнении балетных трупп из Вены и Берлина, то они скорее парижские, чем вагнеровские. И становится досадно, что подобные постановки совсем иного стиля включены в Байрейтский фестиваль. Настоящий грациозный танец, без сомнения, исполняет Айседора Дункан»¹⁸.

Выражение печали на лице, которое отмечает автор статьи, было отражением внутреннего состояния Айседоры. К тому времени она была уже безнадежно влюблена в Тоде: «…малейшее его прикосновение пронзало меня так, что я чуть не падала в обморок… Я совсем потеряла аппетит… Только музыка «Парсифаля» заставляла меня рыдать, что давало мне некоторую разрядку от того состояния влюбленности, в котором я находилась»¹⁹.

Лето подходило к концу, и Айседора отправилась в турне. Но разлука не приносила ей облегчения. Она лежала в кровати без сна. «Я постоянно видела перед собой глаза Хенрика и слышала его голос. В отчаянье я вскакивала и среди ночи садилась в поезд, чтобы пересечь половину Германии и побыть с ним хотя бы час. То духовное исступление, которое он внушил мне в Байрейте, постепенно переходило в обостренное состояние неконтролируемого желания»²⁰. Ранее она говорила: «Хотя я и провела с Хенриком так много ночей, между нами не было сексуальных отношений»²¹.

Может показаться странным, почему Айседора не положила конец отношениям, приносящим ей столько страданий. Возможно, она была так сильно влюблена в Тоде, что ей не хватало смелости отказаться от встреч с ним. Характерно, что она никогда не угрожала ему разрывом, чтобы таким образом больше привязать его к себе. Она не делала попыток и соблазнить его. Возможно, она не позволяла себе даже думать о замужестве. Она, похоже, принимала эти отношения на его условиях, боясь, что иначе эта связь принесет ей еще большую муку и разочарование. Ее роман с Бережи закончился крахом их помолвки. Мироски был обручен с ней, будучи женатым. Эти жестокие удары, а более всего тот факт, что ее отец бросил семью вскоре после ее рождения, убедили Айседору в том, что на любовь мужчины полагаться не следует. Поэтому, если Тоде не мог предложить ей ни замужества, ни даже просто романа, ей следовало держать свои чувства в узде. В этом она преуспела до такой степени, что «в результате не могла ничего есть и периодически падала в обморок»²².

В конце лета Тоде уехал с лекциями. После того как Айседора проводила Мэри из Венеции в Америку, она путешествовала по Германии, хотя местом ее проживания остался Берлин. Устав от бесполезной траты энергии на безнадежную страсть, она решила посвятить себя проекту, который давно вынашивала. Этим проектом была школа.

Во второй половине 1904 года²³ она купила дом в берлинском районе Грюнвальд и одновременно с этим дала объявление о наборе юных учениц, желающих посвятить себя танцу. Предполагалось, что дети будут жить в школе, питаться, одеваться и ездить за счет Айседоры. Ее немедленно завалили предложениями. Айседора отобрала двадцать²⁴ девочек в возрасте от четырех до восьми лет. Позже она писала в своей автобиографии: «Конечно, это внезапное открытие школы без предварительной подготовки было крайне рискованным предприятием. Оно привело моего менеджера в уныние»²⁵. Но в другом контексте она, как вы помните, говорит: «Я не могла понять… почему, если человек хочет что-то сделать, он не делает этого… Я… не откладывала того, чего хотела. Это часто приводило меня к неприятностям и разочарованиям но, по крайней мере, я испытывала удовлетворение от того, что иду собственной дорогой»²⁶. И если школа была источником постоянной утечки ее капитала, то она была и источником творческой радости и утешения в минуты печали.

В декабре, приблизительно в период открытия школы, Айседора повстречала молодого человека, которому было суждено сыграть в ее жизни весьма значительную роль. Эдвард Гордон Крэг был в то время высоким, внушительным тридцатидвухлетним мужчиной с прямым носом и чувственным ртом, унаследованным от матери, актрисы Элен Терри. Он обладал и ее магнетизмом, быстрыми и гибкими движениями, красивым поставленным голосом профессионального актера.

Как и Айседора, Крэг был революционером, поставившим своей целью реформацию театра. Эта идея созревала у него постепенно и не без выхода за привычные рамки размеренной жизни.

Женившись в двадцать один год на Мэй Гибсон¹, он в разгар своей успешной актерской карьеры (его репертуар включал Макбета, Ромео и Гамлета)² бросил сцену, для которой, казалось, был рожден. В эмоциональных поисках самого себя он завел роман с молодой актрисой Джесс Дорин³, которая родила ему дочь Китти. Этот роман окончательно разрушил его и без того распадающийся брак, и в результате он лишился права видеть своих четверых детей от первого брака⁴. Тем временем он отчаянно пытался заработать себе на жизнь, основав журнал «Пейдж» и продавая свои скетчи и рисунки в газеты. В конце 1899 года он решил вместе с другом, дирижером Мартином Шоу, поставить «Дидо и Энея» Пурцелла. И тут-то Крэг понял, что нашел свое призвание. За первой постановкой со все возрастающим успехом последовали «Маска любви» Пурцелла, «Аксис и Галатея» Генделя и Джона Гэя, которые утвердили репутацию Гордона Крэга в качестве создателя оригинальных, захватывающих и красивых сценических постановок.