Но пока Крэг боролся за самоутверждение, он все больше отдалялся от Джесс Дорин. Он стал беспочвенно подозревать ее в том, что она хочет вернуть его на сцену в качестве актера, и вскоре оставил ее.
В том же году он встретил молодую скрипачку Елену Мео и влюбился в нее. Она ответила ему взаимностью, но вдруг, к своему ужасу, узнала от его друга Мартина Шоу, что Крэг женат. И хотя он уверял ее, что ждет развода, это дела не меняло, поскольку Мео была ярой католичкой. Однако после жестокой внутренней борьбы она все же решила, что Тед значит для нее больше, чем все остальное, и что она посвятит ему всю свою жизнь. От этого союза родилось трое детей: Нелли (1903–1904), Эллен Мэри Гордон (Нелли, 1904—?) и Эдвард Энтони Крэг (Тедди, 1905—?)5.
Но, несмотря на любовь к Елене, Крэг, видимо, еще не был готов к семейной жизни. Возможно, воспоминания о его первом неудачном браке и потеря возможности общаться с четырьмя детьми были еще очень свежи. Возможно, он хотел оставаться независимым, пока окончательно не утвердит себя профессионально и материально, потому что, хотя его репутация и крепла, доходы оставались весьма ненадежными. Вильям Ротенштейн, Макс Беербом, Артур Симонс и Грэм Робертсон6 восхищались его постановками, но Элен Терри потеряла много денег на спектаклях «Викинги» и «Много шума из ничего», которые он сделал для нее. Такое положение вещей убедило продюсеров, что он слишком дорого стоил. И это несмотря на то, что Крэг не имел никакого отношения к денежной стороне спектаклей Терри7. Очень быстро он оказался с высокой художественной репутацией, но без работы. По счастью, немецкий граф Гарри Кесслер увидел его работу и убедил доктора Отто Брама пригласить его в театр «Лессинг» в Берлине8. Так Гордон Крэг приехал в Германию и в самом конце 1904 года встретил там Айседору.
Подробности их встречи излагаются по-разному. Айседора в «Моей жизни» говорит, что Крэг пришел на одно из ее выступлений, а после него появился за кулисами «в диком возбуждении», полушутливо обвиняя ее в том, что она «украла его идеи»9. Крэг же в своей неоконченной автобиографии «Указатель к истории моей жизни» писал, что их встреча произошла при большом стечении народа и только потом он увидел ее танец10. Он добавляет, что, посмотрев ее выступление и придя после этого к ней за кулисы, он хранил молчание, поскольку прекрасно понимал, как она утомлена и что лишняя болтовня утомит ее еще больше. Позднее он описал их первую встречу более подробно в письме:
«Меня привела познакомиться с ней в ее квартиру на Гарденбергштрассе мисс Элиза де Брушер… Я вошел в комнату, где стоял большой рояль, и столкнулся с маленькой сестрой Элизабет Д., которую принял за А. Д. (Ха-ха!) Гус Д. тоже был там, кажется, со своей дорогой Сарой, матерью его дочери — Темпл Дункан. Потом, повернувшись, я увидел Айседору, и мы немного поговорили — не помню о чем. Выступление же, на которое я пошел, было через один-два-три или более дней, я забыл. Поэтому неправда, что я впервые встретил ее после концерта»11.
Крэг не верил тому, что книгу «Моя жизнь» Айседора написала самостоятельно. Поскольку она умерла до того, как книга была опубликована, а рукопись с ее собственными правками исчезла, то невозможно установить, сама она или ее редактор сочинил этот отрывок. Хотя тот же эпизод в «Моей жизни» описан по-другому (приход Крэга за кулисы, где он выразил свое восхищение Айседорой, а потом обвинил ее в краже своих идей), я склонна думать, что она сама написала его. Это абсолютно не значит, что именно так все и было. Айседора иногда выдумывала некоторые вещи, чтобы подчеркнуть важную для нее мысль. В данном случае — неожиданное сходство между ее идеями и идеями Гордона Крэга.
Но Крэг увидел в этом эпизоде желание подчеркнуть тот факт, что якобы он обвинил Айседору в том, что она украла его идеи. Поскольку он на самом деле очень болезненно относился к заимствованию его идей, описание такого случая в «Моей жизни», естественно, привело его в ярость.
Более пространное описание первой встречи дается в дневниках Гордона Крэга, которые Эдвард Крэг использовал в биографии своего отца12.
В декабре Гордон Крэг случайно встретился в Берлине с Элизой де Брушер, чью сестру Жанну он знал во время постановки «Маски любви» в Лондоне. Во время ленча в квартире Элизы он рассказал ей о своих идеях по поводу театральной школы и о том, каким движениям он будет там учить. Элиза спросила, видел ли он когда-нибудь Айседору Дункан. То, как она движется под музыку, полностью совпадает с его идеями. Крэг ответил, что никогда не видел, и тогда Элиза убедила его пойти с ней к Дункан домой на Гарденбергштрассе, 11.
По словам Крэга, там находились миссис Дункан, Августин, его жена Сара и Элизабет. Некая миссис Мэдисон играла на рояле, и Крэг смотрел на лицо Айседоры. Когда она слушала музыку, выражение ее лица напомнило ему одну из его прежних возлюбленных, потом другую. Айседоре тот факт, что он был сыном Элен Терри — «мой идеал женщины», — похоже, не казался важным13. Они были так захвачены чувством восторга и узнавания, что никого, кроме них, в комнате как бы не существовало. «Мы стали друзьями и любовниками с той самой минуты, когда стояли у рояля», — писал Крэг позже в своем дневнике14.
На следующий день Айседора появилась на показе работ Крэга в галерее «Фридман и Вебер». Ее живой интерес зажег его, он начал увлеченно рассказывать о своих рисунках и идеях по поводу театра. Она, в свою очередь, пригласила его посмотреть ее выступление. Позже в этот же день он написал ей письмо, оставив его у нее на квартире. «Я помню, что это было письмо о любви, если только письмо способно вместить в себя любовь»15.
Концерт, который он посетил по приглашению Дункан, был вечером Шопена. Крэг сохранил программку с пометкой «первое, что я видел». Вот фрагмент из нее:
«Мазурка, опус 17, номер 4» — рядом его комментарий: «безошибочно».
«Мазурка, опус 33, номер 4» — и пометка: «потрясающе — это так красиво»16.
В своей автобиографии он позже написал:
«Я никогда не забуду, как впервые увидел ее, выходящую на пустую сцену, чтобы начать танцевать. Берлин, год 1904, месяц декабрь. Это выступление происходило не на театральной сцене, а в концертном зале, и вы можете себе представить, что собой представляла площадка концертного зала в 1904 году.
Она появилась из-за небольших занавесок, которые были едва ли выше, чем она сама. Она вышла и направилась к тому месту, где за огромным роялем, спиной к нам, сидел музыкант — он только что сыграл короткую прелюдию Шопена, под звуки которой она и появилась. Она остановилась в пяти-шести шагах от рояля, очень спокойная, — и на счет пять или восемь опять зазвучал Шопен, вторая прелюдия или этюд; он исполнялся очень тихо, и до самого конца она не шевелилась. Потом один шаг назад или в сторону, и музыка зазвучала вновь, а она начала двигаться. Только движения — никаких пируэтов или тех штучек, которые обязательно сделали бы Тальони или Фанни Эсслер. Она говорила на собственном языке, ни в коем случае не копируя балетных мастеров, и ее движения были невиданными доселе.
Танец закончился, и она снова остановилась. Ни поклонов, ничего подобного. А потом снова музыка, и она убегает от нее, а музыка преследует ее, потому что она оказалась далеко впереди…
Откуда мы знали, что она говорит на своем языке? Мы знаем это, потому что видим ее голову, ее руки, нежные и сильные, ее ноги, всю ее фигуру.
А если она говорит, то о чем? Никто и никогда не мог сказать этого точно, но в том, что она говорит с нами, не возникало ни малейших сомнений. Можно сказать определенно лишь одно — она говорила о том, что мы давно хотели услышать, но даже в мечтах своих не могли представить, что такое когда-нибудь произойдет. А теперь мы слышим это, что погружает нас в состояние безотчетной радости. И я — я сидел неподвижен и безмолвен…
