Весьма вероятно, что именно мысль об ожидавшем ее Зингере и его деньгах, а не нарочитый флирт Айседоры со Станиславским так разъярила Крэга и вызвала такую реакцию. То, что Айседора мечтала увидеть Теда впервые за полтора года разлуки, что она рассчитывала на счастливую встречу, что, наконец, именно она организовала приглашение Крэга Станиславским, им в расчет не принималось.
Он вскользь заметил, что Айседора чрезвычайно возбуждена, но причина ее переживаний и ее флирта со Станиславским никогда сознательно не называлась Крэгом.
Поэтому после выступления в Киеве Айседора вернулась не в Москву к Крэгу, а во французскую столицу. Здесь она жила с Зингером в его квартире на пляс де Вож, пока не пришло время уезжать в Соединенные Штаты на ее вторые гастроли с Уолтером Дэмрошем.
Эти гастроли подтвердили и даже усилили то благоприятное впечатление, которое произвела здесь Айседора год назад. «Когда говорят «танец», то имеют в виду не только танец ног… но и всего тела, — писала «Филадельфия Норс Америкэн», — Мисс Дункан танцует как своими изящными руками в японской манере, так и всем своим рассудком». А критики, которые раньше задавались вопросом о пристойности ее костюмов, теперь выступали на ее стороне против мещанства. «Музыкальная Америка» выразила возмущение в связи с визитом «стаи протестующих женщин, представляющих воскресные школы Питсбурга» в Общество искусств, под чьей эгидой Айседора выступала в Питсбурге, которые желали знать: «станцует ли мисс Дункан босиком» (босые ноги были, видимо, эвфемизмом безнравственного одеяния). «Широко распространенное пуританство — огромное препятствие для артистического роста в Америке»17. И все же первые примеры Айседоры и другой молодой танцовщицы, Рут Сент-Денис, наконец положили начало борьбы против принятых норм приличия в искусстве вообще и в танце в частности.
В сентябре Айседора обнаружила, что снова беременна. Тем не менее она решила завершить свое турне. Так и не было выяснено, сопровождал ли ее Зингер в Америке. В частенько неточной «Моей жизни» она пишет, что он сопровождал ее и что был страшно рад перспективе увидеть Соединенные Штаты, где он раньше не бывал. Макдуголл же в биографии танцовщицы пишет, что Зингер остался во Франции18, но не приводит по этому поводу ни одного доказательства или документа. А поскольку список пассажиров парохода «Джордж Вашингтон», на котором плыла Айседора19 и список постояльцев отеля «Плаза» в Нью-Йорке20, где она жила, не сохранились, то разрешить этот спор невозможно.
По крайней мере, нам известно, что Айседора начала свое турне 10 октября в Кливленде, а далее отправилась на Средний Запад. В Сент-Луисе, где у нее был благотворительный бенефис, она столкнулась с проблемами. «Преподобный доктор Фэйет Л. Томпсон, пастор методистской епископальной церкви… подверг Айседору Дункан жестоким обвинениям… Доктор Томпсон, не выбирая выражений, поставил ее в один ряд с уличными танцовщицами, сказал, что ее выступления носят карикатурный характер, и потребовал вмешательства полиции. После этой проповеди он поведал репортеру, что на ее выступлении он не был»21. Его позиция была немедленно подвергнута резкой критике со стороны Женского общества Сент-Луиса, одна из активисток которого, миссис Е. Р. Хайт, заявила: «Только очень ограниченный человек может увидеть нечто вульгарное в танце Айседоры Дункан». Это было с ликованием напечатано в «Канзас-Сити пост»22, которая была рада найти столь очевидные признаки провинциализма и внутреннего раздора в городе-конкуренте.
Если доктор Томпсон позднее потрудился прочитать отзывы о выступлении Айседоры, то он с удивлением отметил, что музыку в «Ифигении» посчитали «идеально подходящей» в ее «благородстве и чувственности для сопровождения настроения и поз, которые создает мисс Дункан в своем танце»23. Это высказывание появилось в Нью-Йорке, где Айседора танцевала «Ифигению в Авлиде» 9 ноября в «Метрополитен-опера». Другой репортер, пришедший на это же выступление, писал: «Увидев мисс Дункан через какое-то время, особенно уже в знакомых танцах, понимаешь… что некоторые вещи… которые впервые смотрятся как сиюминутные находки, на самом деле результат упорной, сознательной работы художника, знающего, чего он хочет достичь»24.
Короче говоря, при всей кажущейся спонтанности ее танцев они были тщательно выстроены и исполнялись с безупречной техникой. И хотя это очевидно, все же об этом следует сказать, потому что существует мнение, что Айседора была талантливой любительницей и что ее танец был не что иное, как «самовыражение с длинным шарфом из шифона». Если это правда, то как можно объяснить тот факт, что только те из ее подражательниц, кто получил определенную танцевальную подготовку, смогли добиться какого-то успеха, который нельзя даже сравнить с успехом Айседоры, в то время как средства, которые она использовала, включая шифон, были доступны абсолютно всем? Что же касается ее профессионального статуса, то, если основание ею школы и преподавание в ней, выступления с детства перед публикой, а также постоянные выступления для поддержания формы — это признаки любительства, значит, она была любительницей.
Во время второго выступления в «Метрополитен», когда Айседора танцевала Седьмую симфонию Бетховена, присутствовал Карл Ван Вехтен, тогда музыкальный критик «Нью-Йорк тайме». Он написал со смешанными чувствами:
«Конечно, можно протестовать против такого извращенного использования Седьмой симфонии… Однако если допустить, что у мисс Дункан есть право использовать любую угодную ей музыку, то нет сомнения в том, что достигаемый ею эффект чрезвычайно велик. Редко, когда она была столь поэтична, столь живо выражала радость, была так пластична в своих позах, более ритмична, чем вчера… Как обычно, ей больше удавались танцы, требующие решительных движений. В одном из них она закрывается руками и откидывает голову назад так, что она становится не видна, и перед нами обезглавленная Ника Самофракийская»25.
Айседора настояла на продолжении гастролей до начала 1910 года. Однако на одном из выступлений женщина из публики упрекнула танцовщицу в том, что ее беременность стала слишком заметна. Леди «вошла ко мне и воскликнула: «Дорогая мисс Дункан, это так заметно из первых рядов. Так не может продолжаться». А я ответила: «О моя дорогая миссис Икс, ведь именно это я хочу выразить в своем танце — Любовь — Женщина — Рождение — Весна. Картина Боттичелли, вы знаете. Плодородная земля — три танцующие Грации. Все шелестит, обещает Новую Жизнь. Вот что означает мой танец».
Все это миссис Икс выслушала насмешливо»26.
Через несколько дней, 8 декабря, Айседора отплыла в Европу27. С ней поехали Августин, который только что расстался со своей женой28, его дочь Темпл — ученица школы Айседоры. Айседора чувствовала себя обескураженной: не только потому, что Лу Фуллер выступила с очень хорошо принятой программой, которая, как казалось Айседоре, копировала ее стиль, но и потому, что опера «Метрополитен», не обращая внимания на тот факт, что музыка Глюка уже давно была в репертуаре Айседоры, пригласила ее последовательницу из России для постановки танцев в «Орфее», премьере будущего сезона. Обращаясь к репортерам, которые пришли проводить ее, Айседора заявила о своих сомнениях по поводу возвращения в Америку в будущем году, а возможно, и когда-либо вообще29.
Но это была лишь временная депрессия. Турне Айседоры по Америке было успешным. Она была влюблена. Она возвращалась во Францию, чтобы увидеть свою обожаемую Дидру. Они с Зингером планировали взять ее с собой в путешествие по Нилу, где хотели провести оставшееся до рождения ребенка время. Августин и Темпл тоже собирались поехать с ними. Наконец ее пароход вошел во внутренние воды, и перед ней открылись яркие, спокойные дни.
ЖИЗНЬ С ЛОЭНГРИНОМ
1910–1912
В начале 1910 года, путешествуя по Нилу, Айседора отправила два письма своей подруге Мэри Фэнтон Робертс в Нью-Йорк1.
