«25 января 1910
Луксор Витер Палас.
Дорогая Мэри,
все так божественно и прекрасно, что я страшно жалею, что тебя нет здесь. Это намного лучше того, о чем я мечтала, читала и что могла себе представить. Мы проплыли вверх по Нилу до Асуана, увидев по пути все чудеса и красоты, а теперь возвращаемся в Каир, но мы не вернемся из Египта до конца марта. Если бы только ты могла приехать сюда, хотя бы лишь на март! Я получила твое письмо, его переслали в Луксор. Спасибо, что при твоей занятости ты все же находишь время, чтобы написать мне. В отличие от тебя я ужасно ленива, на нашей лодке дни и берега Нила проплывают словно сон, и великие храмы и пирамиды выглядят как заколдованные. Постарайся, вдруг каким-нибудь чудом тебе удастся приехать в марте. Мы снова собираемся плыть вверх по Нилу из Каира, и ты сможешь к нам присоединиться. Постарайся — а если не сможешь, то приедешь с нами сюда на следующий год, мы обязательно приедем сюда еще2.
Наш адрес до конца марта: бюро Кука, Каир. Напиши мне хоть строчку.
Со всей моей любовью к тебе и Билли, твоя подруга Айседора».
«Дорогая Мэри,
от тебя нет ни строчки. Напиши хоть несколько слов, чтобы я знала, что у тебя все в порядке и получила ли ты письмо и фотографии. Мы отплываем из Египта 8 марта. Так что пиши мне на адрес бюро Кука в Ницце, я буду там весь апрель и, возможно, часть мая.
Не расскажешь ли ты мне, какое впечатление производит мисс Мод Аллан в Америке — мистер Коберн3 прислал нам статьи бостонских и чикагских критиков, которые утверждают, что ее работы намного превосходят мои. Если это правда, то я могу с легкостью покинуть сцену. Мэри Стерджес должна была снова на короткое время приехать в Нью-Йорк, в «Плазу». Видела ли ты ее? Может быть, она еще там, но, скорее всего, уже на обратном пути. Мы все здоровы и счастливы, но думаю, что Гус сообщит тебе все наши новости гораздо быстрее, чем дойдет это письмо, он возвращается 22-го. Я все время сожалела, что тебя нет с нами. Ну что ж, тогда, наверное, в другой раз. Танцевала ли Павлова в «Метрополитен»? Если да, то надеюсь, что ты видела ее. Она великолепна4.
Передай мою любовь Билли и привет всем моим друзьям. С любовью —
Айседора».
В марте Айседора и Зингер вернулись на французскую Ривьеру, чтобы дождаться рождения ребенка. «Зингер развлекается тем, что купил землю, на которой собрался построить огромный итальянский замок… Я спокойно сижу в саду, глядя на голубое море, думая о странной разнице между жизнью и искусством и о том, может ли женщина быть действительно актрисой. Ведь искусство — тяжелая ноша, которая требует тебя всего. А женщина, которая любит, отдает все жизни. Так или иначе… во второй раз в жизни я была совершенно отделена от искусства»5.
1 мая 1910 года на вилле «Огуста» в Болье у Айседоры родился сын. На этот раз роды были легкими. Ребенка зарегистрировали в Болье под именем Патрик Огастес Дункан6. Его родители были в восторге от него, и Айседора написала своему дорогому, великому Мастеру, философу Эрнсту Геккелю: «Мой ребенок… силен и прекрасен. Я как раз собираюсь дать ему грудь. Он занимает каждую минуту моего свободного времени, но, когда он смотрит на меня своими голубыми глазами, я чувствую, что это королевское вознаграждение»7.
Вскоре после этого они переехали на лето в отель «Трианон-палас» в Версале. Здесь Айседора и Зингер дали прием в честь приблизительно пятидесяти друзей. Один из них, Жорж Моревер, позднее описал этот вечер:
«По этому случаю был специально приглашен оркестр Колонна. Сидя в удобных креслах… под высокими деревьями… мы слушали в качестве аперитива «Ифигению» Глюка и «Лесные шорохи» Вагнера… Начало было великолепное…
Ужин не разрушил этого очарования. Он был накрыт под большим тентом, по которому яростно стучал дождь, слава Богу, не проникавший сквозь толстый брезент. За маленьким столом, где я сидел… моими соседями были: мадемуазель Мари Леконт из «Комеди Франсез», мистер Нижинский — молодой русский танцовщик, который сейчас дает прекрасные концерты в Опера, мистер Генри Рассел — директор «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, который воспользовался возможностью познакомиться с мистером Дягилевым, менеджером Нижинского… За другими столиками я увидел Поля Маргерита, д'Юмьера, Люне-По, Пьера Милля, Рене Блюма, депутата Поля Бонкура, д’Эстурнель де Константа… и так далее… Шумный и веселый вечер, абсолютно лишенный лицемерия или высокомерия.
Когда подали сигары, тент убрали и сад предстал перед нами в великолепной иллюминации: на деревьях горели разноцветные лампочки, а по краям газонов были расставлены стеклянные чаши, сверкающие изнутри…
И какое счастье… было видеть, гуляя по дорожкам и газонам под звуки цыганской музыки, саму мисс Айседору, иногда летящую куда-то в своих белых одеждах, иногда торжествующую, словно Ника Самофракийская, или печальную, как античная просительница, которая воплощала для нас самые трогательные места из музыки Шумана и Годара, Грига и Бетховена.
Дорожки были сырыми, газоны влажными… а на ногах мисс Дункан не было ничего, кроме золотых сандалий…»8
После выступления Айседоры гости танцевали сами под звуки оркестра до утра.
Парис Зингер не присутствовал на этом празднике. Он уехал в Лондон на несколько дней, и там с ним случился удар. Из отеля «Капитоль» на площади Сент-Джеймс, куда к нему тут же приехала Айседора, она послала письмо Мэри Фэнтон Робертс.
«7 июля [1910], четверг.
Дорогая Мэри,
Я нахожусь в Лондоне уже несколько дней с Парисом, который приехал сюда и заболел. Я приехала ухаживать за ним и заболела тоже. Теперь нам обоим лучше, и мы возвращаемся во Францию в воскресенье. Мы оставили Дидру и малыша в отеле «Трианон» в Версале. Парис очень хочет знать, приедешь ли ты к нам в Пэйнтон [Девоншир] в сентябре. Потом в октябре мы могли бы отправиться в Венецию. Приезжай. Мы чудесно проведем время. Гус и Коберны тоже собираются приехать. Ты можешь приплыть одним пароходом с ними, ты и Билли. Напиши мне сразу же, как только получишь это письмо, и назови дату, когда сможешь приехать.
Ты будешь в восторге от малыша. Он очень красив, и у него чудесный характер. Я так переживаю, что нахожусь вдалеке от него пусть всего несколько дней. Он очень похож на Париса, только носик вздернут, как у меня. На прошлой неделе я давала прием в Версале. Оркестр Колонна играл в саду, а ужин был накрыт на маленьких столиках под тентом. Это имело большой успех, только я была очень грустной, потому что Парис заболел здесь, в Лондоне, и не смог приехать.
Напиши мне поскорее и сообщи дату отплытия.
С любовью к Билли и к тебе —
Айседора»9.
В Пэйнтоне, в Девоншире, находилось загородное поместье Зингера, и сюда в конце лета приехали любовники со своими друзьями. Пребывание здесь было своего рода экспериментом. Айседора рассказывает, что Зингер очень хотел жениться на ней, но она чувствовала нецелесообразность этого брака. Ведь Зингер, конечно, не захочет сопровождать ее, когда она отправится на гастроли. Но, возражал он, ей не придется зарабатывать себе на жизнь, а значит, и ездить в гастрольные поездки, если они поженятся. Надеясь уговорить ее, он предложил ей поехать в Пэйнтон, чтобы она ощутила вкус той жизни, которую она могла бы вести в качестве его жены.
Все время шел дождь. Дом был полон гостей, дневная программа была свободной, но очень размеренной. Судя по описаниям Айседоры ее жизни среди англичан, они вставали рано, обильно завтракали, потом «надевали плащи и в сырость шли гулять до ленча, во время которого съедали множество блюд… От ленча по пяти вечера предполагалось, что все занимаются своей корреспонденцией, хотя я думаю, что все спали»10. Потом чай, а после чая бридж «до того времени, когда нужно было начинать заниматься действительно важными вещами: одеваться к ужину, на котором необходимо было появляться в полном вечернем наряде… чтобы съесть двадцать блюд. Когда это завершалось, все включались в легкую политическую дискуссию или обсуждали философские темы вплоть до отхода ко сну. Так что можете себе представить, нравилась мне такая жизнь или нет. По истечении двух недель я была совершенно доведена до отчаяния»11.
