— Это ж глупости! Вы же ещё не нашли мою дочь. — чувствую, с таким отношением и не найду.

— Детективы не работают забесплатно, особенно при пропаже людей. Кто знает, может её уже по кускам скинули в море. Где гарантии, что я получу хоть что-то?

— Не несите чушь! — мне на секунду показалось, что Крамер набросится на меня с кулаками. — Она жива-здорова, просто немного заплутала.

— И сколько она плутает? — с едкой усмешкой спросил я скрягу.

— Семь дней.

— Сколько?! — мой голос чуть не сорвался на крик. О пропажа говорят максимум через день после того, как не нашли ребёнка, а не через четверть месяца. Всё, что могло остыть, давно остыло.

— Я не сразу к вам пошёл, для начала я написал заявление в полицию, — доблестные стражи закона не смогут найти даже своего товарища в освещённой комнате. Их места давно заняты сынками мелких дворян, которые ловко получают жалование и при этом ещё хитрее не получают ровно никаких знаний о сыске, — мне пообещали, что передадут всё куда следует, а когда я пришёл на следующий день, то мне сказали, что дело только проходит стадию подтверждения! Подтверждения! — повторил Крамер, чтобы я точно всё понял. — У меня в доме дочери нет, а им подтверждение подавай! Только через три дня пришёл следователь, от него разило выпивкой похуже вас, — как следователь ещё не умер от такого количества алкоголя — загадка века, — он что-то там написал, опросил соседей и потом просто-напросто ушёл! И больше ко мне никто не приходил. Я каждый вечер бегу после смены в их мышкину контору, но они говорят, что по делу ничего ещё нет, а сегодня так и вовсе выгнали меня, потому что я им, видите ли, мешаю!

— Аванс возрастает до шести монет. — складки на лбу Чейза превратились в страшную гримасу. — В первый день вероятность найти пропавшего крайне высока, во второй день она в два раза меньше, а в третий ещё в два раза меньше. Далее посчитаете по аналогии. Вы же умеете считать?..

— У меня всего две монеты. — Крамер достал купюры, равные двум золотым. — Через три недели будет ещё пять серебряных, но больше пока нет.

— Тогда мне нечего вам предложить. — я обошёл Крамера и направился к своей уютной квартирке.

— Погодите! — грубиян ухватил меня за плечо и чуть не вывернул его на изнанку. — Я могу продать свои часы, за них дадут ещё монету. Согласны?

— Помножьте ваши средства на два и тогда можете приходить. — я откинул руку Чейза и уже поднялся на первую ступеньку, но тот опять остановил меня, схватив за рукав, как весенний клещ из леса.

— Вы что, не понимаете, человек пропал!

— Это очень грустно. — с большим трудом я отлепил жучка от своей куртки и с приличной скоростью погнал по лестничной клетке. Крамер, этот обнаглевший пролетарий, рванул за мной на всех парах, чуть не сбив со стены картину.

На узкой лестничной клетке я по обыкновению поскользнулся на ковре и упал, отбив локоть. Когда мой поддатый организм попытался встать, то меня повело в сторону, и с ужасным бурлением в животе я свалился в угол, сев на плошку с подвязанным цветком.

— Твою мать... — палка больно упёрлась в спину и, возможно, порвала мою единственную куртку.

— Мистер Браун, не убегайте! — запыхавшийся рабочий догнал меня на переходе между вторым и третьим и подошёл к развалившейся куче. — Умоляю, смилуйтесь! Я найду деньги, поставлю на продажу дом! Не знаю, купят ли его, но в случае чего отдам дом вам! Он хороший, двухэтажный, крышу сам делал...

— У меня уже есть недвижимость, и думаю, в районе получше вашего. — я опёрся на тонкую стенку и потихоньку начал подымать отбитый зад. — Мой вам совет — найдите деньги и приходите. Дешевле нигде нет, а пройдёт пару дней и цена вообще возрастёт до десятки.

— Вы жулик! — разгневанный отец подошёл ко мне с понятными намерениями, и я с превеликим удовольствием вытащил нож. Любой портовый драчун избил бы пьяного храбреца так, что мама не горюй, но обычный обыватель ножей очень боится.

— Не подходи, гад, а то так исполосую, что дочурка не узнает!

— Чтоб ты сдох, сволочь! — рабочий плюнул мне под ноги и, громко топая, начал спускаться к выходу.

Не поверите, когда-то я помогал и таким фантазёрам с пустым карманом, но, постепенно, прячась от снега под самодельной палаткой, я приходил к выводу, что получать за свой труд деньги куда лучше, нежели получать скромную благодарность.

— Ох... — силы мои закончились, поэтому я выронил нож и повалился на всё тот же цветок. Блевать хотелось, аж жуть берёт. — Твою мать...

— Джеймс, что вы тут делаете! — прощебетал звонкий голосок с третьего этажа, предвещая большую беду. — Ой, Джеймс, что с вами! Вас никто не обидел? — хозяйка доходного дома подлетела ко мне надоедливым воробьём и начала ходить вокруг да около, не зная, как подступиться к пьяному мужлану. — Вы опять напились? Я же говорила Аристарху, чтобы он вам больше не наливал!

— Я не пьян! — заревело существо внутри меня на всю лестничную клетку и попыталось встать, но было моментально сражено земным притяжением. В неравной борьбе плошка окончательно лопнула, рассыпав землю на ковёр.

— Нет, вы пьяный и бесстыжий!

— Когда я выпивал, тебя ещё на свете не было, так что не надо тут!.. — я грубо высказал наглой девице с волосами до пятой точки всё, что я о ней думаю. Обычно, после таких закидонов, мне приходиться извиняться с цветами и валяться в ногах у хнычущей хозяйки, как псу. Она, конечно, поревёт своё, но потом точно простит и даже принесёт ножку курицы на ужин.

— Вставайте, вам надо поспать! — всегда удивлялся силе этой хрупкой девушки. С рвением быка она ухватила меня за шкирку и с писком подняла к себе на плечо. Да какое плечо — гладкое, белёсое и такое же хрупкое, как она. Мужчины вились за хозяйкой доходного дома толпами, а по вечерам мы с Джими неизменно слушали разного качества серенады. Однажды один поэт написал целую балладу и Маппи( так зовут хозяйку) ему громко хлопала, мило смеясь до ямочек на щеках.

Когда местом заведовал её отец, тут было много хуже: он бил наглых посетителей, запрещал Аристарху вешать чеснок, никогда не убирал в коридорах и пару раз даже выгонял меня за просрочку. Маппи — другое дело, она требует с меня денег месяцами, но и не заикается о том, чтобы выгнать... именно из-за этого я перестал задерживать деньги, потому как стыдно стало хуже некуда.

— Маппи, золотце, я тебя люблю! — я попытался обнять мою кормилицу, но не рассчитал силы и мы чуть не упали на дверь мой квартиры. — Проси, что хочешь! Хочешь платье, будет платье! Хочешь цветов, будут цветы! А если хочешь потанцевать...

— Мистер Браун, я очень хочу спать, а вы меня разбудили. — девушка перебила моё праздничное настроение на корню. — Мне завтра в шесть утра идти за углём и я должна выспаться.

— Ах, этот поганый уголь! Да я его... — меня повалили на кровать, сняли куртку и сапоги, а после плотно прикрыли дверь с другой стороны.

Смутные ощущения нереальности происходящего закрадывались в мою наполненную мелатонином голову, но я никак не мог проснуться...

Сны по своей природе бывают разными: у них нет единой точки отсчёта, каждый раз мозг рисует что-то новое, и, в зависимости от человека и недавно пережитых им эмоций, сны делятся на красочные или мрачные. Мой сон не был похож на другие и отнести его к какому-то определённому типу не представлялось возможным.

Размытые и наложенные друг на друга образы, словно реалистичные изображения, сильно подтёртые ластиком, мирно плыли вокруг, и, как только я делал шаг, пускай и очень маленький, один тут же подлетал ко мне и дополнял картинку под ногами. Чем-то моё путешествие по миру снов было схоже с собиранием пазла, только собирал его не я, а нечто другое, выдуманное моим воображением.

Долго я бродил по улицам, так похожим на город, в котором я жил с совершеннолетия и знал каждый закоулок. При этом знакомых мест я не узнавал: они вышли из моей памяти с билетом в одну сторону и больше и не думали возвращаться.