– Нет, любезнейший, не забыл! – Валерьян Ильич рассмеялся почти дружелюбно. – Что значит – ЧСИР, мне хорошо известно. Но для того, чтобы меня могли таковым изменником признать, о моих преступлениях должно стать известно. А телефонную линию этой квартиры я вывел из строя, еще когда находился на лестничной клетке. И не рассчитывайте, что вам поможет та бумажная фитюлька, которая выглядывает из кармана вашего пиджака. Она может быть использована только один раз, а потом теряет свою силу. Что, вы об этом не догадывались? Вот уж верно говорят: на всякого мудреца довольно простоты.

Скрябин снова не был уверен, что услышал правду. Однако сейчас ему важнее всего было выиграть время, и он спросил:

– Любопытно узнать, как вы планируете выпустить Ганну из кувшина – в том случае если я, к примеру, прямо сейчас прострелю вам голову?

– А с чего вы взяли, что Ганна всё еще там?

Николай решил: это очередной блеф. Но из двери в коридор, которую Варвара оставила приоткрытой, вдруг повеяло крайне неприятным холодком. Несильно повеяло, так что старший лейтенант госбезопасности заподозрил даже: может, это всё – самовнушение, нервы разыгрались? Однако потом до него донесся звук – нечто вроде прерывистого свистящего дыхания астматика. Только вот – призраки не дышат. Это свистел воздух, сквозь который Ганна протискивала свою эктоплазменную сущность.

Вдова инженера Хомякова тоже уловила это мнимое дыхание, потому как закричала:

– Ганна, сюда! Отомсти за своего хозяина! – Однако никакой уверенности в голосе вдовы при этом не слышалось.

– А вот это вы зря, дорогуша! Вы, как-никак, были замужем за внуком чуть ли не злейшего Ганниного врага!

Театральный вахтер повернулся к Варваре, и Николай воспользовался моментом: взглядом подтянул к себе кувшин. А потом запустил им в голову вахтера – не открывать же было стрельбу в жилом доме!

Лара не стала ждать рассвета, как у них с Николаем было условлено. Да, она много Николаю задолжала – после того, что случилось в потусторонней Москве. Но оставаться теперь в стороне, сидеть сложа руки, она уж точно была не должна. Даже Вальмон, кажется, это понял: не ходил за ней по пятам, не требовал ласки, а уселся возле входной двери квартиры, обернув лапы хвостом, и взглядом словно бы выпроваживал её.

Так что, выждав минут десять после условного сигнала, она потихоньку поднялась на площадку четвертого этажа. На ногах у девушки были теннисные туфли, так что ступала она совершенно бесшумно. И, подойдя к запертой двери квартиры инженера, Лара мгновенно ощутила адский холод, шедший изнутри.

Девушку обуял ужас: она тут же вообразила себе Николая Скрябина, обращенного в кусок льда. И она едва не начала отчаянно стучать и звонить в дверь хомяковской квартиры. Но, припав к дверной панели ухом, Лара уловила не только шелест воздуха – характерный признак Ганны, – но и приглушенные звуки голосов. Говорили между собой двое мужчин и одна женщина. И голос одного из мужчин – голос Николая – Лара сразу же узнала. Причем звучал этот голос довольно-таки спокойно – не так, как если бы его самого или кого-то рядом с ним превращали в лед.

Лара быстро глянула на свои наручные часы, потом перевела взгляд на одно из окон в подъезде.

– Не успеваю, – прошептала она. – Еще слишком долго ждать. Если бы солнце можно было включить, как электрический свет!..

Но, едва она это произнесла, как её тут же осенила идея. Возможно, идея эта отдавала сумасшедшинкой – но уж точно представлялась не более безумной, чем те, какие обычно приходили Николаю Скрябину! А главное – одновременно с первой идеей её посетила и вторая: как проникнуть в квартиру инженера, не имея под рукой ни ключа, ни отмычки. И Лара решила начать с реализации именно идеи номер два – поскольку, если бы эта часть плана сорвалась, другая уже не имела бы смысла. Ведь по их с Николаем договоренности он сам должен был впустить её в квартиру, когда рассветет – а до рассвета оставалось еще более получаса.

Лара склонила лицо к замочной скважине – почти припала к ней губами. И произнесла шепотом – едва слышно, ведь у мертвых слух превосходный, это девушка уже успела понять:

– Ганна! Ганна Василевская! Помнишь меня? Это я вызвала собаку, которая утащила твой мячик.

За дверью раздался словно бы резкий выдох – покойная невеста ямщика её услышала. И на миг Лара ужаснулась мысли, что ледяной призрак проникнет к ней, на лестничную площадку, прямо через дверь. Но – нет: и замок, и дверная рама были из железа. И, стало быть, дверь являлась для потусторонних сущностей непреодолимым препятствием. Зато поверхность замочной скважины мгновенно покрылась морозной изморозью.

– Ганна! – снова зашептала Лара – отстранив губы от дверного замка, чтобы, чего доброго, не примерзнуть к нему. – Ну, где же ты? Давай, поговори со мной!

И от замочной скважины изморозь поползла по всей поверхности дверной панели. Лара боялась только: как бы другие жильцы дома не почувствовали холод и не выскочили бы из своих квартир – выяснять, в чем дело. Но нет: как и тогда, когда Ганна замораживала инженера Хомякова, все крепко спали. А Лара знала: уже при температуре ниже минус 40 градусов по Цельсию железо становится хрупким, словно стекло. Так что потом хватит одного удара по замку, чтобы он разлетелся вдребезги.

И, как только замок промерз достаточно, Лара со всех ног устремилась по лестнице вниз: в квартиру Скрябина.

Николаю показалось, что при ударе глиняного кувшина о голову вахтера возникло эхо: пару секунд спустя в коридоре будто бы грохнуло что-то еще. Валерьян же Ильич вяло осел на подушки дивана, и глаза его закатились. И тут же Ганна – во всей своей ледяной красе – вплыла в комнату, держась на высоте метра в полтора от пола. Причем двигался призрак прямиком к Варваре Хомяковой.

Вдова вскочила с дивана и молча метнулась к дверям балкона – приоткрытым, со слегка развевающимися занавесками. Но Ганна заступила ей дорогу – условно говоря: зависла в воздухе между Варварой и балконными дверьми. И Варварины короткие русые волосы, искусно подвитые, вдруг всколыхнулись и образовали вокруг её головы нечто вроде серебристого нимба.

– Варвара сама хотела смерти своего мужа! – закричал Николай – надеясь выиграть еще хоть немного времени. – Потому и подстроила всё так, чтобы её брат натравил тебя на Сергея Хомякова! Тебе не за что её убивать, Ганна!

Варвара обернулась к Николаю и поглядела на него с ненавистью – а ведь он пытался спасти ей жизнь!

– Заткнись! – прошипела она. – Эта тварь ненавидела моего брата. И, если б ни бутылка…

Она не договорила, но Скрябин и сам всё понял: Ганна была в некотором роде как известный джин, раб лампы, из «Сказок тысячи и одной ночи». А теперь, когда Николай разбил кувшин, исполнявший роль духовской бутылки, Ганна ощутила себя свободной. Так что могла действовать не по чьему-либо приказу, а по собственному усмотрению. И по виду Ганны – по её исказившемуся зеленовато-прозрачному лицу – Скрябин понял: невеста ямщика его узнала. Вспомнила их встречу на Моховой улице.

Он опустил пистолет, а потом и вовсе бросил его на ковер: вороненая сталь обожгла ему руку холодом, словно огнем. А дыхание Николая стало обращаться в мутные облачка пара: Ганна миновала отскочившую в сторону вдову и теперь двинулась на него.

Старший лейтенант госбезопасности отступил еще на шаг, уперся спиной в стену и, сам не зная зачем, надавил на кнопку электрического выключателя. Так что люстра под потолком погасла, и в предрассветных сумерках парящий над полом силуэт Ганны Василевской стал поразительно похож на иллюстрацию к пьесе Шекспира: тень отца Гамлета.

Скрябин, несмотря на предостережение Валерьяна Ильича, выхватил из кармана бумажный веер и несколько раз взмахнул им в воздухе. Но вызвал этим лишь издевательский смех Варвары – который, впрочем, почти сразу перешел в какой-то сыпучий, как шелест сухого гороха, кашель. А веер зашуршал в потоке холода и словно бы скукожился – вообще перестал рассекать воздух. Так что Николай бросил на ковер и его.