С минуту Великанов разглядывал сосуд, но никакого содержимого сквозь коричневое стекло не узрел. Равно как и не увидел никаких перемен в мертвой собаке. Так что он решил: время тянуть не стоит. И жахнул со всего маху бутылку об пол, так что темные осколки волной разлетелись по выложенному плиткой полу.

– Ну, вот и всё, – громко произнес Федор и, морщась, вытер окровавленные руки о вафельное кухонное полотенце.

Да, никакого удовольствия от проделанного он не получил. Как не получил он его и тогда, когда познакомил свою любовницу Татьяну Рябинину с тем олухом – Самсоном Давыденко. Познакомил, сознательно рассчитывая: любвеобильную актрису заинтересует этот бугай. И – не ошибся. Так что эта вертихвостка уж точно получила именно то, что заслужила. Что же касается моральной стороны дела, так с этим всё было просто. Мораль, стыд, отвращение – всё это имело значение только для чистоплюев и ригористов, таких, как Николай Скрябин. А всякий здравомыслящий человек обязан был ставить во главу угла одно: личную целесообразность – прямую выгоду для себя самого.

И теперь Федору оставалось только созерцать результат своих действий. Он поднял с полу три бутылочных осколка, сложил их вместе и стал сквозь эту коричневую муть смотреть – направляя стекла не на окно, а на стену кухни.

Когда Николай Скрябин заканчивал излагать Валентину Сергеевичу и Мише свою почти безупречную версию, а Федор Великанов впал в состояние, подобное трансу, и наблюдал, какими будут последствия его гнусных манипуляций, Москву начали окутывать сумерки. И Лара уже час, как находилась дома – вместе со своим призрачным питомцем, не отходившим от неё ни на шаг. Водитель черной «эмки», которую Скрябин прислал за ней к зданию Библиотеки имени Ленина, проводил её до самых дверей квартиры. Хорошо хоть не вошел с ней вместе – не получил от Николая Скрябина таких указаний. Ларина квартира была коммунальной, и Николай считал: хозяин призрака не станет отправлять его «на дело», если будет риск столкнуться с соседями-свидетелями.

Лара знала: Николай вечером позвонит ей, расскажет о том, есть ли прогресс в расследовании. Так что она поставила телефонный аппарат прямо на обеденный стол в своей комнате – чтобы успеть ответить на звонок раньше соседей. И то и дело посматривала на черную эбонитовую трубку, пока ужинала. Из-за этого, должно быть, она и пропустила момент, когда фантомный Дик покинул свое место – возле её ног.

Она только тогда поняла, что призрачный пес ринулся куда-то, когда краем глаза узрела промельк желто-коричневого свечения, которое прямо сквозь стену рвануло из её комнаты на улицу. Впервые Дик перемещался вот так – не как живая собака.

– Дик, вернись! – закричала Лара.

Но от фантомной собаки остались одни только мелкие эктоплазменные кляксы в воздухе: зеленоватые запятые и многоточия.

Лара вскочила из-за стола, схватила со спинки стула свой белый габардиновый жакет и, надевая его на бегу поверх летнего платья, выскочила в коридор. Она сунула ноги в теннисные туфли, мигом стянула на них шнурки и выскочила из квартиры, даже не захватив ключи от входной двери.

И она почти догнала Дика – сразу приметила его светящийся абрис, едва выскочила со двора на Моховую улицу. Однако – всё-таки опоздала.

Всё произошло возле левой оконечности флигеля бывшей городской усадьбы купцов Ухановых: на Моховой, 8 – возле арки ворот, утопавшей в культурных слоях мостовой и заложенной теперь кирпичами. Дик бежал (не забывал при движении перебирать лапами!) в сторону бывшей Знаменки – ныне улицы Фрунзе. То есть, заложенная арка находилась от него слева. И Лара заметила, как её удивительный пес повернул налево голову, когда пробегал возле этой арки. А потом – пропал. Что вряд ли могло считаться удивительным: фантомный пес явно мог проникнуть сквозь кирпичную преграду в невидимую с улицы подворотню.

Девушка подбежала к краснокирпичному арочному полукругу и с минуту постояла, подождала. Однако светящийся песий силуэт больше не появлялся.

– Дик! – позвала Лара – благо, прохожих рядом с ней не было, и никто не стал бы крутить пальцем у виска, обнаружив, что она окликает пса-невидимку. – Дик, сюда, ко мне!

На миг ей почудилось, что возле заложенной арки что-то шевельнулось. И она вроде бы даже заметила острые уши немецкой овчарки, которые как-то странно, асинхронно подергивались. Но – это видение пропало также внезапно, как и возникло.

Напуганная – сама не понимая, чем именно, – Лара шагнула к арке, которая из-за наслоений асфальта и булыжника стал такой низкой, что можно было дотронуться рукой до её верхнего закругления. И стала разглядывать асфальт перед ней.

Обычная собака не оставила бы следов в сухую погоду, посреди чисто выметенной мостовой. Но следы Дика здесь были. Не отпечатки лап – с оттисками когтистых подушечек, – а некие расплывчатые, бесформенные пятна, похожие формой на смазанные очертания Австралии. Они источали желто-коричневое свечение и пропадали возле красных кирпичей, перекрывавших арку.

– Дик! – еще раз позвала Лара, а затем приложила к этим кирпичам ладонь – в самой нижней точке арки, в максимальной близости от светящихся следов.

И это движение стало последним, что она запомнила ясно. Потому как уже в следующий миг её вдруг потащило, повлекло с неудержимой силой внутрь краснокирпичной кладки. Девушка успела еще удивиться тому, как легко её тело – всё её существо! – прошло сквозь кирпичи. И хотела сделать глубокий вдох, чтобы закричать – позвать на помощь Николая, который был сейчас невесть где, но наверняка услышал бы её. Однако ровно на середине этого вдоха её накрыл мрак.

– Хорошо, – сказал Миша Кедров, когда его друг умолк, – предположим, Великанов умыкнул под шумок оборудование Данилова. Но теперь-то что он собирается делать?

И это был интереснейший вопрос. Да, демон Анаразель, охранитель тайных сокровищ, уже не мог добраться до любителя алхимического золота: Скрябин вывел этого демона из игры. Однако – оставалась еще стальная машина Наркомата внутренних дел. Объявленный во всесоюзный розыск гражданин СССР, чьи портреты были отправлены во все отделения милиции, на все железнодорожные вокзалы и погранпосты, мог бы отсиживаться в каком-нибудь подвале, питаясь крысиными объедками – но не более того. Всё золото мира не имело бы для него ровно никакой ценности.

Хотя, конечно, у Федора Великанова оставался на руках козырь: ледяной призрак находился на свободе, не ограниченный в своих деяниях ничем, кроме воли своего поработителя. А обыск, произведенный на квартире Великанова, показал: духовскую бутылку тот забрал с собой.

– Что же, – Валентин Сергеевич вздохнул, – нам остается только ждать, как долго Великанов сумеет избегать наших сетей.

– Наверняка дня через два-три он попадется! – бодро предположил Миша. – Есть-то ему что-то надо?

И Скрябин хотел было уточнить: «Попадется, если у него нет сообщника, который предоставит ему укрытие». Однако решил не подрывать оптимизм своего друга.

Смышляев велел им идти по домам – отдыхать и отсыпаться. А из своего дома, куда его доставила служебная машина, Николай тотчас позвонил Ларе – как и обещал. Трубку сняли на пятом или шестом гудке, но услышал он голос Елизаветы Павловны Коковцевой, Лариной соседки.

– Отбежала куда-то Ларочка, – ответила старушка на его вопрос. – Свет в её комнате горит, и дверь туда приоткрыта – но её самой там нет.

Когда Лара открыла глаза, то сразу же увидела Дика. Огромный пес сидел на земле возле самого её бока, и на его покаянной морде было написано: «Я знаю, что сделал что-то не так. Но не знаю, что именно».

Лара подумала, что она упала и ударилась головой – так отчаянно звенело у неё в ушах. Причем звон этот был какой-то качельный: словно бы кто-то выводил тонким прерывистым голоском «и-и-и», «и-у», «и-и-и», «и-у». И эти звуки постепенно приближались, как если бы скрипучие качели ехали к Ларе.