А Самсон поднялся наконец-то на ноги. Одеревенение в мышцах у него прошло, но зато начала зверски чесаться шея – в том месте, где к ней прилеплялась неведомая пиявка. Он слышал, как Валерьян Ильич переспрашивает у кого-то по телефону – почти срываясь на крик:

– Когда это произошло? И где он теперь?

«Наверняка что-то стряслось с нашим Назарьевым», – тотчас подумал, как о непреложном факте, Давыденко. Он стал спускаться к вахтерскому столику и приостановился на лестнице лишь один раз – услышав, как Валерьян Ильич сказал:

– Спасибо вам, Валентин Сергеевич.

А вот это уж и впрямь было неожиданно! Старику-вахтеру явно позвонил руководитель проекта «Ярополк» – который, выходит, знал о его родстве с Андреем Назарьевым.

Старик повесил трубку, поглядел на Давыденко, и лицо его показалось Самсону почти таким же зеленым, как стекло духовской бутылки.

– Мой сын ранен, – произнес вахтер совершенно ровным, тихим голосом, – получил пулю в результате какого-то нелепого несчастного случая. И его не стали перевозить – оборудовали для него палату прямо у вас, на Лубянке.

«Скверно-то как! – подумал Самсон. – Раз уж не стали перевозить – стало быть, опасались, что не довезут до больницы живым».

А старик продолжал:

– Мне сказали: за мной сейчас пришлют машину и отвезут к нему. – И тут он впервые вскинул на Самсона глаза – с непролитыми слезами в уголках: – Могу я попросить вас, Самсон Иванович, подменить меня на вахте и подежурить? Мне больше попросить некого, а делать вам ничего не нужно: просто сидеть за столом. Если же вдруг зазвонит телефон, можете сказать, что вы – сантехник, и я вызвал вас, потому что в уборной прорвало трубу. И что я сейчас там – помогаю вашему напарнику. Простите, что взваливаю это на вас…

– Да бросьте вы! Уж с охраной пустого здания театра я как-нибудь, да справлюсь! Но неужто вы так и не спросите, как я тут оказался? А главное – почему я оказался тут? Ведь Таня, как я понял, рассказала вам, откуда я – из какого ведомства. Вам не любопытно разве, что за дела меня сюда привели?

– Ни боже мой! – Вахтер даже руки вскинул – будто защищаясь. – Не желаю ничего знать о ваших делах! А если кто-то станет меня вдруг расспрашивать, то вас я не видел с момента вашего последнего свидания с Танечкой.

При слове последнего Самсон поневоле закручинился. Но не распускать же ему было нюни перед вахтером? И он сказал:

– Ладно, поезжайте спокойно. Только позвоните мне утром – скажите, сколько я еще должен буду оставаться на посту.

Вахтер заверил его, что так и сделает.

Через четверть часа к зданию на улице Вахтангова подкатила черная «эмка» и увезла Валерьяна Ильича в ночь. А Давыденко уселся за его стол и без колебаний набрал домашний номер Николая Скрябина.

Лариса Рязанцева разглядывала предмет, который Николай Скрябин в половине восьмого утра принес ей прямо на квартиру – она даже не думала, что он поднимается с постели так рано! Вещица эта лежала в литровой стеклянной банке, и на банку была наверчена жестяная крышка для консервирования. Так что девушка должна была рассматривать артефакт, к нему не притрагиваясь. Они со Скрябиным сидели за круглым обеденным столом в её комнате, и Николай с видимым удовольствием пил только что заваренный Ларой чай.

– Что это такое? – Девушка встряхнула банку, и лежавший в ней предмет металлически зазвенел о стекло.

– Пока не знаю. – Скрябин вздохнул, с силой потер ладонями лицо и глаза, и Лара поняла: это он сегодня не встал рано – он вообще не ложился спать! – Но я очень рассчитываю, что ты это выяснишь. Я позвоню Библиотеку Ленина, начальнику твоего отдела, и предупрежу, что сегодня ты будешь заниматься специальными изысканиями по заданию НКВД.

– Я и так могла бы ими заниматься – я же не на выдаче книг работаю.

– Ты не поняла, – сказал Николай. – Сегодня ты в Ленинку вообще не пойдешь. Будешь работать у меня дома – с книгами из моей личной библиотеки.

И Лара не смогла сдержать радостный возглас. Эти книги – которые Николай получил в наследство от своей загадочной бабушки – давно уже составляли предмет её вожделения. Старший лейтенант госбезопасности держал их в особом шкафу с непрозрачными дверцами, который запирался каким-то секретным замком. И пару раз этот шкаф Скрябин для Лары отпирал – показывал ей раритеты из своей коллекции, вроде трактата «Об оккультной философии» Агриппы Неттесгеймского или «Псевдомонархии демонов» Иоганна Вира.

Ценность этих книг – и их денежную стоимость тоже! – Лара вполне осознавала. Быть может, даже лучше, чем сам Николай. А потому ни разу не решилась попросить у него хоть что-то из этих книг на вынос – для изучения дома. Не рискнула бы она держать подобные книги у себя в коммуналке! Пропажа их – да и просто знакомство неподходящих людей с их содержанием – чреваты были бы такими бедами, какие она и представлять себе не хотела.

– Я должна буду поискать в твоих книгах изображение или описание этой вещи? – спросила Лара и ещё раз встряхнула банку.

Николай кивнул:

– Да, но не только это. Вот здесь, – он протянул ей через стол сложенный листок линованной бумаги, – я записал приметы существа, от которого я эту вещицу получил. Ну, условно говоря – получил. Я должен узнать, кто это был.

Вот тут Лара удивилась уже всерьез.

– Ты видел сверхъестественный объект и не смог его идентифицировать? Ты – не смог?

– Я думаю, – сказал Николай, – эта сущность по какой-то причине претерпела трансформацию – стала чем-то вроде инфернального гибрида.

Лара не утерпела: тотчас листок развернула – прочла, что там было написано. После чего подняла стеклянную банку и еще раз оглядела её содержимое.

Внутри лежал небольшой предмет – изготовленный из меди, судя по зеленой патине, покрывавшей его. Походил он то ли на свисток, то ли на уменьшенную в несколько раз копию дудочки Гамельнского крысолова.

В здании НКВД всегда имелся великолепно оборудованный медпункт. Однако сейчас его преобразовали в самую настоящую больничную палату. Именно такое впечатление возникло у Скрябина и Кедрова, когда они заглянули внутрь, чуть приоткрыв дверь. Андрей Назарьев лежал на кровати, укрытый одеялом по пояс. Грудь его крест-накрест пересекали бинты, веки его были смежены, рот – слегка приоткрыт. Он тяжело, с заметным усилием, дышал. В вену на локтевом сгибе его левой руки уходила игла капельницы, резиновая трубка которой тонкой змейкой поднималась к перевернутому стеклянному сосуду на высокой металлической стойке, наполненному каким-то бесцветным содержимым. Справа от пациента пологим холмом приподнималась наполовину сдутая кислородная подушка, в данный момент не используемая. А рядом с кроватью раненого сидел на табурете, согнув спину, пожилой седовласый мужчина.

Старик повернул голову на скрип приоткрываемой двери, и Скрябин тотчас узнал его: это был вахтер из театра Вахтангова. А еще – отец Андрея Валерьяновича Назарьева! Николай даже удивился, что при первой встрече со стариком не обратил внимания на его сходство с сотрудником проекта «Ярополк»: узкое хрящеватое лицо Валерьяна Ильича тоже наводило на мысль о дьячках-расстригах. Но Скрябина сбило с толку, что в документах вахтера значилась другая фамилия: Шевцов.

Тот поймал пристальный взгляд Николая, со вздохом поднялся со своего табурета и вышел из импровизированной палаты в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

– Я должен вам всё объяснить, – повернулся он к Скрябину. – Обещал вашему руководителю – Валентину Сергеевичу. Он ведь не обязан был пускать меня сюда. А сам Андрюша не смог бы меня позвать: он без сознания, и неизвестно, очнется ли.

– Мне очень жаль, что с Андреем Валерьяновичем такое случилось, – сказал Николай. – Но сейчас пойдемте в мой кабинет – вам и вправду нужно многое объяснить.

Ночью Самсон уже пересказал ему по телефону всё то, что поведал старик о Ганне Василевской. И даже зачитал вслух страницу из пропавшего письма. А Николай потом не смог уснуть до самого утра: думал о Ганне – жалел её, ничего не мог с собой поделать. Однако сейчас он хотел всё услышать из первых уст.