— Я же говорил — он настоящий прихвостень правящей банды! — возмутился Теферра.

— Нет, я не прихвостень. У каждого свои убеждения. Мы, молодежь, должны быть примером для всех. Бороться, как Хо Ши Мин, Че Гевара. За свободу народа, равенство, солидарность угнетенных масс, за социализм, а не идти на сговор с антинародными, антисоциалистическими силами, выступающими против единства страны и жаждущими власти.

— Кто же возьмет власть в свои руки, если не наша партия? Военные? Разве мы боролись за то, чтобы власть захватила солдатня? — Теферра даже привстал от возмущения.

— Не надо громких слов. Разглагольствовать о партии — еще не значит иметь партию в действительности. Это бредовые идеи Лаике. Я разуверился в нем.

Хирут сощурила свои красивые глазки.

— Ты вот что, мальчишка… — почти прошипела она. — Веришь ты или не веришь — никого не волнует. Увяз по самую шею — и не рыпайся. Все мы теперь заодно, понял? Знаешь, как поступают с предателями? То-то. Нам отступать некуда. Куда ни кинься, попадешь в огонь… Это тебе не игрушки. Так-то вот, мальчик…

— Сознательность… организация… вооружение народа… Трепался бы поменьше, ты, настоящий прихвостень, щенок дерговский, оппортунист несчастный… Ну и братец у тебя, Хирут! — Теферра был крайне раздражен.

— Перестань, Теферра! О чем ты говоришь? Нужно самому мозгами шевелить, а не безропотно подставлять спину всяким там, чтобы нас погоняли, как ослов. — И Тесемма повернулся к сестре: — Это для тебя все игрушки, а не для меня. Опомнись, пока не поздно.

— А где ж ты был до сегодняшнего дня, умник? — Хирут с ожесточением жевала листья чата.

Воцарилась гнетущая тишина. Вдруг раздался телефонный звонок. Все вздрогнули от пронзительной трели. Кто бы это мог быть? Хирут подняла трубку.

— Теферра, это тебя! — посмотрев на часы, сказала она. За окном бухнул выстрел.

— Кто? Кто, говоришь? Деррыбье? Какой Деррыбье? Гутимма? Не может быть! Да что ты?.. Вот это дела!.. — кричал Теферра в трубку.

Хирут и Тесемма, услышав имя Деррыбье, насторожились. Теферра быстро закончил разговор. Усмехнулся, увидев на лицах брата и сестры недоумение.

— Ну, слышали, кого избрали председателем кебеле?

Хирут торопливо выдохнула:

— Уж не нашего ли Деррыбье Гутимму?!

— Угадала, именно его. Ну и дела…

— Не может быть! — одновременно воскликнули брат и сестра.

— А что я говорил, не было бы хуже. Точно предчувствовал. — Теферра ухмыльнулся, показав желтые зубы.

— Кто тебе звонил? — подозрительно спросила Хирут.

— Подпольная кличка — Мери Гьета. Наш человек.

— Да, недаром наша мать так часто повторяет, что чудо и хвост всегда в конце. Вот это уж полная неожиданность. — Хирут изумленно развела руками.

Теферра, злорадно улыбаясь, пустился в разглагольствования о том, что вот он предвидел плохой оборот дела и оказался прав.

— Перестань, чат, что ли, в голову ударил? Ишь ты, ясновидец какой! Лучше подумаем, как быть дальше, — раздраженно прервала его Хирут, постукивая пальцами по полу и наклонив голову к правому плечу.

— Да, ты права, дорогая, — сразу осекся Теферра. — У нас появился внутренний враг. Это опасно. Ведь Деррыбье знает о нас все. Наверное, догадывается и о существовании нашей организации. Черт, ну и влипли.

— Не паникуй. Заладил, как заигранная пластинка: влипли, влипли. Что предпримем?

— Если дать этому орешку время, его потом не раскусить! Надо сейчас же предупредить товарищей. — Теферра сделал большой глоток виски. Поморщился.

Тесемма, пощипывая свою бородку, возразил:

— Подожди, не торопись. Не знаешь разве пословицы: «Торопливая гиена напарывается на рога». Давай спокойно разберемся.

— Очевидно, ты не понимаешь опасности! Он или мы! Вот какое дело! Упустим время — погибнем. Ясно тебе?

— Это мне ясно, но понятно и другое: Деррыбье вырос с нами как брат. Наши родители позволили ему по вечерам посещать школу, потом помогли устроиться на хорошую работу. Деррыбье чувствует себя обязанным нашей семье. Обо всем добром, что мы ему сделали, он не забудет. Это точно!

Хирут с раздражением прервала брата:

— Довольно, его нужно обезвредить — и все.

— Да не сделает он нам ничего плохого — рука не поднимется причинить зло своим благодетелям, уверяю вас.

— А классовая борьба? — не унимался Теферра.

— Общественное сознание находится еще на таком уровне, когда не забываются родственные связи, дружба, привязанности, наконец.

— Мать говорит, что человек не остается таким, каким был вчера. А если Деррыбье изменился? Ведь многие изменились. Пусть ветер дует выше моей головы, говорят теперь. Каждый заботится только о себе. Одни оппортунисты вокруг. Долг, чужое мнение, благодарность — ерунда все это, утопия. — Хирут повернулась к Теферре: — Ну-ка, звони быстро. Вопрос стоит однозначно — мы или он. А тебе, братец, скажу: Деррыбье всегда был честолюбив, ради своей корысти он не то что нас — лучшего друга продаст.

— Да ты знаешь, что он ради тебя из кожи лез, хотел в люди выбиться?

— Что? — Хирут даже затряслась от возмущения. Глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Нижняя губа отвисла.

— Сестра, ведь Деррыбье влюблен в тебя. Не замечала?

— Безродный пес! Что это еще за любовь! — ревниво воскликнул Теферра.

— Болтает, сам не знает что, — хрипло проговорила Хирут. Злость душила ее.

Тесемму словно прорвало:

— Он поклоняется тебе. Когда ты уходила из дому, он с нетерпением ожидал твоего возвращения, караулил, как сторожевой пес. Может, вспомнишь, сестричка, как он целовал твои ноги после омовения их?

Этого Хирут уже не могла вынести. Если бы между ними не встал Теферра, она вцепилась бы ногтями в горло брату.

— Ну, что еще напридумываешь?! — визжала она истерично.

Теферра никогда не видел ее в таком состоянии. Он так и стоял с открытым ртом. И Тесемма был в растерянности. Уж не первый раз за этот вечер сестра показалась ему чужой, незнакомой. Да что с ней? Чем вызвано такое неистовство?

— Все, пожалуй. Больше ничего не знаю. Я хотел сказать, что не считаю его опасным. Поэтому торопиться нам не стоит.

Дрожащей рукой Хирут потянулась за сигаретой, жадно затянулась.

— Ты многого не понимаешь. Может, когда-нибудь и поймешь. Хоть мы брат и сестра, но дорожки у нас разные, — сказала она Тесемме спокойнее и повернулась к Теферре: — Срочно звони Лаике и скажи ему обо всем. Скажи, что дело серьезное.

Теферра стал набирать номер телефона.

Сестра и брат отчужденно смотрели друг на друга.

Это произошло около трех лет назад. В доме никого не было, кроме Хирут и Деррыбье. Она не любила вставать рано и подолгу валялась в постели. Матери не нравилась эта ее привычка, она постоянно ворчала на дочь, каждый день по этому поводу вспыхивали ссоры. А Деррыбье занимался уборкой. Еще нужно было, перестирать кучу белья, погладить рубашки хозяина, вычистить костюмы. Работы, как всегда, было много, и он торопился.

Тесемма с нетерпением ждал, когда родители уйдут по своим делам. Он знал, что сегодня студенты университета готовят демонстрацию против премьер-министра Эндалькачеу Меконнына[17], и хотел принять в ней участие. Поэтому, как только ато Гульлят и госпожа Амсале вышли из дома, он сразу убежал.

Ато Гульлят с безразличием относился к деятельности премьера. Другое дело госпожа Амсале. Если бы она узнала о том, что Тесемма намерен присоединиться к этой демонстрации, вот шуму-то было бы! Когда речь заходила о кабинете Эндалькачеу, матери словно пятки жгло, так она возбуждалась. «Уважаю Меконнына Хабте Вольда — он совсем не похож на своего братца Аклилу[18]. Ведь тот, собрав вокруг себя всякий сброд, довел страну до полного краха. Эндалькачеу прислушивается к пульсу жизни, знает, что стране нужно. Он на высшие должности не назначает всяких безродных проходимцев — только знатных людей. А оттого, что заменишь горшок, вотт[19] не станет вкусней, говорят. Но как можно благородных людей сравнивать с горшками! Об Аклилу мне и вспоминать не хочется. Вот уж кто бесхребетным был! Шел на поводу у армии. Ему до благородных кровей никакого дела не было. Привечал каких-то босяков, которым удалось получить образование. Образование! Подумаешь, чудеса! Чтобы управлять народом, образования не требуется! Благородное происхождение, знатность рода, воспитание — вот на чем власть зиждется. С тех пор как заграничное образование проникло в дома бедняков, не стало уважения к благородным людям, все наши устои пошатнулись. Император тоже не внимал советам и предупреждениям. Вот и получил… Разве для бедняка есть что-либо святое, разве помнит он добро? Ему ничего не стоит разбить миску, в которой ему дали еду. Нет, нельзя допустить, чтобы сместили Эндалькачеу! Пусть лучше меня убьет знатный, чем отдаться на милость бедняку», — говорила госпожа Амсале.