— Каким же это образом?

— Если вы покинете мой дом, я сразу же женюсь и подарю аллаху мое потомство.

— Вы, мусульмане, странный народ. Я не могу прокормить и одну жену. А вы на старости лет готовы взять себе третью.

— У нас все открыто, — улыбнулся Хаджи, обнажив желтые зубы. — А вот ваши дела становятся известны лишь после вашей смерти.

— Какие дела?

— Стоит умереть богатому человеку, сразу выискиваются женщины, претендующие на его наследство. И каждая утверждает, что была супругой покойного. Если бы вы делали все, как мы, по закону, то аллах был бы доволен. Прошу вас, освободите мой дом ради аллаха.

— Уж лучше вы ради аллаха потерпите немного.

— Сколько еще мне терпеть?

— Я начал писать книгу. Подождите, пока я ее закончу.

— Какую еще книгу?

— Я пишу повесть.

— Шутите вы, что ли?

— Да нет же.

Хаджи не мог понять, здоров Сирак или сошел с ума. Он всматривался в него своими маленькими глазками.

— И сколько же времени вы думаете ее писать?

— Может, год, может, два… Не знаю. Как получится, — спокойно ответил Сирак.

— А почему бы вам не писать ее где-то в другом месте?

— Я боюсь, что это отрицательно повлияет на меня. Здесь я начал свою работу, здесь и закончу ее. Потерпите, Хаджи, аллах учит верующих терпению.

Хаджи не мог поверить своим огромным ушам. То ли этот Сирак насмехается над ним, то ли он с ума спятил. Поди разбери, что у этих умников в голове.

Сирак отошел от него на несколько шагов и услышал, как завыла соседская собака. Остановился, размышляя, не зайти ли к соседям прежде, чем идти домой.

Возле самого дома на задних лапах сидела громадная черная собака с умными глазами. Задрав голову, она безудержно выла. На ушах и груди у нее виднелись белые пятнышки. Сирак остановился. Не укусит? Вдруг собака перестала выть и легла перед ним, добродушно завиляв хвостом.

Сирак позвал хозяев. Вышла небольшого роста темнокожая женщина. На ней была ярко-красная косынка. Женщина спросила, что ему надо. Ее пронзительный голос резал ухо так же, как косынка — глаза. Сирак не мог объяснить причину своего прихода, но и уйти так сразу было неловко. Соседка спросила:

— Здорова ли госпожа Цегие?

— Да, здорова.

— Я слышала, что она больна. Заходите в дом, что же вы стоите на солнце?

— Спасибо. Я тороплюсь.

— На таком палящем солнце находиться опасно, — сказала женщина.

— Не беспокойтесь, прошу вас.

— Заходите, пожалуйста. Что привело вас к нам? Может, случилось что?

— Ничего особенного. Я пришел… меня тревожит ваша собака. Почему она всегда воет?

«Жаловаться на собаку? Как глупо. Зачем я говорю все это? Наверняка она сочтет меня сумасшедшим или дураком!» — подумал Сирак и смутился.

Но женщина была смущена больше его.

— Я сама все время переживаю. Собака начинает выть, а я слезы сдержать не могу. Мы так устали от ее воя, что дважды хотели сдать на живодерню. Мы даже бросали ее неподалеку от бойни, а когда возвращались домой автобусом, она уже ждала нас во дворе, сидела и по-прежнему выла. Не знаем, что и делать.

— Я думал, она от голода воет, но вижу, собака сытая и здоровая, — сказал Сирак.

— Не голодна она. Она воет с тех пор, как муж ушел на фронт. Раньше она всегда ждала его с работы и принимала еду только из его рук.

На глазах женщины блеснули слезы. Сираку стало ее жалко. Собака тихо лежала, высунув алый язык. Ее как будто этот разговор не касался. Невыносимо палило солнце, но Сирак не чувствовал жары. Из дома неверными шагами вышел маленький мальчик. Малыш, видно, только-только научился ходить. Он схватил мать за подол и внимательно посмотрел на Сирака.

— Это ваш сын?

— Да. Ему было три месяца, когда его отца забрали в армию, — сказала она, гладя сынишку по голове.

Сирак подхватил малыша на руки и поцеловал. Тот не испугался, прижался к его груди.

— На каком фронте воюет ваш муж? — спросил Сирак.

— Вначале он был на восточном. С боями прошел от Федиса до Джиджиги.

Сирак мысленно увидел гору Кара Мара и ущелье Мардан, где герой защищал свою родину от сомалийских агрессоров.

— Сейчас он на северном фронте, в районе Массауа. Воюет с эритрейскими сепаратистами.

Писатель представил, как Красное море еще больше окрасило свои воды кровью защитников Эфиопии. Трудный путь прошли герои. Он проникся гордостью за них и одновременно почувствовал угрызения совести. Защитники родины каждую минуту рискуют жизнью, а он, никому не нужный писатель, тратит время на пустяки, бездельничает. Ему захотелось встать в их ряды. Он представил, как идет на штурм вражеского укрепления, слышит призыв «Революционная родина или смерть!». В решительную минуту боя судьба сама распорядится, жить ему или умереть.

Сирак почувствовал запах пороха. Услышал пушечные выстрелы и пулеметные очереди. Самолеты на бреющем полете атакуют противника. Ползут танки. Бой в разгаре. Вот упал тяжело раненный солдат. Он просит глоток воды и умоляет товарища положить конец его страданиям. Сирак увидел жестокую правду, судьбу истинных мужчин. «Если бы я мог отобразить эту жизнь!» — подумал он.

— Муж пишет вам?

Женщина ответила не сразу.

— Он прислал только одно письмо через типографию, где раньше работал. И больше вестей от него не было. Вот почему мы все плачем, когда наш Чило Мадер воет от тоски по хозяину.

— Жена героя не должна плакать, — сказал Сирак.

Он представил, как обрадуется соседка возвращению мужа-героя, как все придут поздравить его. Сирак отчетливо услышал возгласы ликования, увидел торжествующего победителя.

Он прижал к себе малыша, расцеловал его и положил ему в кармашек пять бырров.

Матери это не понравилось. Она выхватила бумажку и попыталась вернуть Сираку, но он уговорил ее взять эти деньги мальчику на конфеты.

— Мы не нуждаемся ни в чем, спасибо жителям нашего района. Нам помогают. Только бы скорее вернулся отец, а больше ему ничего не нужно.

— Прошу вас, возьмите, пожалуйста.

Сирак положил деньги обратно в кармашек малыша и заторопился к выходу. Пес пропустил его спокойно и молча. Женщина благодарила Сирака, желала здоровья его сыну. Надо было бы, конечно, оставить им больше денег, да он и так отдал все, которые у него были с собой.

Придя домой, он не успел даже поцеловать Иоханнеса, как Цегие тут же начала свои расспросы:

— Где это ты пропадал? Ты, наверное, не подумал о том, что мы голодные и ждем тебя к обеду.

Цегие никогда не обедала без мужа. Она говорила, что не может без него сделать и глотка, и не любила, когда женщины едят на кухне, готовя еду, а в присутствии мужа не притрагиваются к обеду.

Сирак увидел на столе острый нож. К ножке кровати привязана черная курица. На полу постелена свежая зеленая трава. Вубанчи подбирала крошки инджера и, охая, что-то приговаривала. Затем она принесла жаровню и поставила около стола.

— Надеюсь, курицу я должен зарезать не к обеду? — спросил Сирак.

— Это к вечеру.

— Курица к вечеру, а сейчас чечевичная похлебка?

— Хватит шуток. Лучше зарежь ее, — сказала Цегие и насыпала ладан в курильницу для благовоний.

Вубанчи отвязала курицу и протянула Сираку нож. Она хотела взять у него Иоханнеса, но мальчик закапризничал, не желая расставаться с отцом. Цегие прикрикнула на сына.

— Могли бы и без меня управиться, — буркнул Сирак.

— О, милостивый господь! — перекрестилась Цегие.

— А что такого? Разве женщина не может зарубить курицу? Грешно не то, что попадает в рот, а то, что выходит из него.

Цегие была явно не согласна с мужем. Ей даже говорить об этом было неприятно.

— Ты сама можешь справиться с курицей. Это предрассудки, что женщина не может загубить душу курицы, а с предрассудками надо бороться, — настаивал Сирак.

— Мужчины могут убить не только курицу! Что ты дрожишь?

— Разве ты сомневаешься в том, что я мужчина?

— Видели мы мужчин, которые наповал сражали врага, — сказала Цегие, успокаивая сына.