После названной суммы в окружённых морщинами выцветших глазах приказчика появилась тень надежды на то, что я упаду в обморок или хотя бы позеленею, как разинувший рот Гришка, дабы раскрыть то, что я всего лишь наглый юнец.
Однако из моего рта вылетела только равнодушная реплика:
— Ведите, уважаемый. Посмотрим, что и как в этой квартирке.
— Прошу за мной.
Мы взошли на третий этаж, после чего приказчик бронзовым ключом открыл украшенную резьбой дверь и первым проник внутрь. Я вошёл следом за ним, миновал небольшую прихожую и очутился в уютной гостиной с пушистым персидским ковром на полу, высоким потолком с хрустальной люстрой и двумя окнами с видом на набережную.
— Ого-го, — тихонько выдохнул Гришка, крутя кучерявой головой.
В богатых домах он явно бывал, но даже его впечатлили дивной работы напольные часы с кукушкой, парчовый диван, блестящий лакированный стол, два кресла с изогнутыми ножками и прикорнувший на стеклянном журнальном столике позолоченный телефон. Да-а-а, тут пахло роскошью и совсем немного речной водой.
— Мне подходит, любезный, оформляйте, — решительно произнёс я и чуть ли не насильно сунул в руки приказчика паспорт, два красных червонца и пятак.
Старик с трудом изобразил любезную улыбку, немного поклонился, точно у него спина не гнулась, а затем вышел вон.
— Двадцать пять рубликов! — ахнул Гришка, выпучив глаза. — Это же… это же… сто пять целковых в месяц!
— Сто, — поправил я его и заглянул в другие комнаты. Они тоже выглядели на пять с плюсом. Особенно меня порадовала громадная кровать с балдахином и тёмно-красные обои в спальне. В кабинете же обнаружился рабочий стол, шкаф с книгами и портрет почившей императрицы Александры. Эта женщина обладала такой внушительной грудью, из-за которой её явно хоронили в гробу с открытой крышкой.
— Даже боязно тут ночевать будет. Кабы не сломать чего, едрена вошь, — поёжился Гришка.
— А ты грабли при себе держи. А когда придёт приказчик, то забери у него мой паспорт да сразу же положи его в рабочий стол, что в кабинете.
— Будет сделано, ваше благородие.
Я строго посмотрел на него и исчез в ванной комнате. Покрутил краны и набрал воду в бронзовую ванну, которая стояла на ножках, похожих на лапы тигра или льва, но явно не на конечности обычной простонародной кошки.
И уже нежась в тёплой водичке, я опять принялся тренировать вхождение в транс. Минут пятнадцать занимался этим делом, а затем стал увлечённо экспериментировать с даром. Вдруг он умеет накладывать не только удачу и проклятия?
Но вскоре меня постигло щемящее разочарование. Я не сумел добиться от него ничего нового, пока по крайней мере. Дар всё так же творил только проклятия и «Длань удачи». И если так подумать, то это были две стороны одной монеты. Вероятно, третьей стороны и не существует. Однако мне грех жаловаться. Память Никиты твердила, что в этом мире никто не умеет накладывать удачу, хотя, может, и умеет, но не афиширует это. И если освоиться с «Дланью удачи», то можно творить охренеть какие вещи. Но, конечно, в первую очередь надо как-то разобраться с «откатом». Может, перед его наступлением накладывать на себя ещё одну «Длань удачи»? Но что это даст? За ней ведь тоже последует «откат», который, в теории, может быть мощнее предыдущего, ежели существует некий накопительный эффект.
Неожиданно мой рот исказил протяжный зевок, а глаза со страшной силой начали слипаться. То ли меня так тёплая вода разморила, то ли сказалась ужасная ночь, но сон явно решил немного подкорректировать мои планы на день. А впрочем, их особо-то и не было. Так что после ванны я без лишних волнений отправился в спальню и унёсся в царство Морфея.
Разбудил же меня вкрадчивый шёпот Гришки:
— Никита Иванович, ваше благородие…
— М-м-м? — сонно промычал я, приоткрыв глаз.
— Вечер ужо. Поеду я за Глашкой. Придётся, конечно, на извозчика потратиться, а то пешком тут далече идтить…
— Пятиалтынного хватит?
— Угу. И енто… я вашу одежду уже тут в шкаф повесил, пока вы изволили дремать.
— Молодец. Подожди меня в гостиной, пока я буду одеваться. Мне надо бы пройтись по набережной и подышать свежим воздухом.
Крепыш выскользнул за дверь, а я прогнал остатки сна, шустро собрался и последовал за парнем. Мы вместе спустились на первый этаж и покинули дом. На улице оказалось серо и уныло. Фонари ещё не ожили. А неприятный ветерок холодил шею и будоражил мрачные воды реки. Поганая погодка.
Я сплюнул в клумбу с блёклыми, чахоточными цветами и посмотрел на Гришку. А тот с криками помчался за возницей, который неспеша ехал на бричке, запряжённой парой гнедых лошадей.
Извозчик услышал вопли парня, остановил лошадей и принялся его ждать.
— До встречи, ваше благородие! — торопливо бросил мне крепыш, забрался в повозку и важно произнёс, явно примерив на себя роль богатого горожанина: — Поезжай к «Текстильной фабрике Жуля и Жуля»!
— К «жулью»?
— Ага! — повысил голос крепыш, не удивившись слову «жулью». Видимо, так в простонародье называли эту фабрику.
Возница тряхнул вожжами, и кони понесли бричку прочь. А я медленно побрёл по довольно оживлённой набережной, пытаясь с открытыми глазами наложить проклятие на предусмотрительно прихваченный с собой носовой платок. Это оказалось не так-то просто сделать. Меня отвлекали громкие мужские голоса, жеманные смешки дам и наглые голуби, хлопающие крыльями чуть ли не над головой… А когда я свернул на широкую улицу всё стало ещё хуже. Появились визгливые клаксоны автомобилей, железный грохот трамвая и противный скрип повозок. В нос же ударили сотни ароматов, смешавшихся в непередаваемое амбре старого города.
Однако в какой-то миг мне удалось-таки наложить проклятие на платок. И меня пронзила игла такого ликования, что я даже не понял куда делся платок. Вот он был — и вот его не стало!
Мои глаза вспыхнули ярче фонарей, начавших разрывать сумрак, а сердце в груди забилось, как сумасшедшее. По-моему, даже рёбра затрещали, а на губах появилась глуповатая улыбка, вызвавшая косые взгляды прохожих. Я быстро стёр её и мельком посмотрел в сторону булочной, из которой шёл дурманящий аромат выпечки. Тотчас желудок испустил голодное урчание. Да-а, давненько я не ел. Надо бы перехватить чего-нибудь и заодно немного успокоиться.
Запустил руку в карман, нащупал оставшиеся металлические кругляши и решительно вошёл в булочную. Там розовощёкий малый продал мне пару слегка зачерствевших крендельков, вызвавших у меня обильное слюноотделение. И я уже хотел голодно вцепиться в один из них зубами, но тут на улице раздались громкие грубые голоса. Какого хрена там происходит? Обернулся и сквозь мутноватое панорамное окно увидел пару десятков мужиков в робах и фуражках. Они перекрыли улицу возле серого массивного здания с позолоченными двуглавыми орлами на дубовых дверях и растянули транспарант, на котором было крупными буквами написано требование сократить рабочий день и улучшить условия труда на фабриках и заводах.
— Сызнова туточки эти крикуны, — недовольно выдохнул розовощёкий продавец и громко цыкнул. — Покупателей распугивают.
— Сейчас и их распугают, — холодно заметил усатый мужчина в котелке. — Побегут кто куда. Конно-полицейские стражи уже наловчились в кратчайшие сроки прибывать на места безобразий. А уж к зданию Министерства торговли и промышленности они доберутся с минуты на минуту.
— Ваша правда, — поддакнул продавец, опасливо покосившись на усача. Он с предвкушением в колючих глазках смотрел на улицу, с которой шустро пропадали прохожие. Никто не хотел попасть под горячую и тяжёлую руку служителей правопорядка.
Вскоре раздался частый стук копыт, а потом в поле моего зрения ворвались вороные лошади со всадниками в двубортных мундирах с двумя рядами металлических пуговиц и наплечными шнурами. Отряд сразу же влетел в шеренгу завопивших рабочих, разрывая её точно скальпель гнилой картон. Транспарант упал под копыта коней, а полицейские принялись умеючи охаживать людей шашками. И хоть били они плашмя, но протестующие всё равно стали падать на мостовую с разбитыми головами, окровавленными лицами и вытаращенными от боли глазами.
