Приходится постараться, чтобы встать на ноги. Шатаясь и зажимая рану, Агата выходит из зала наружу.

Перед глазами всё плывёт, голова гудит как при сотрясении мозга. По ноге течёт кровь. Освещённый сад кажется нереально ярким и чётким, будто на видео, в котором кто-то выкрутил контрастность. Картинка перед глазами заваливается, и Агата снова падает.

Трава под щекой очень мягкая. Перевернувшись на спину, Агата лежит, открывая и закрывая глаза. Почти не больно, боль отступает и становится похожей на сон. Перед глазами звёздное небо. На нём всё увереннее проступают отсветы пожара. Уже не важно, почему он начался. Агата понимает, что скоро уснёт, и она совсем не против.

Небо движется. Звёзды проплывают над Агатой, а она лежит, не шевелясь и не чувствуя собственного тела.

Постепенно становится ясно, что самом деле это движется сама Агата — её кто-то куда-то тянет. Наверное, в вечный сон. Наверное, там лучше.

Кто-то затаскивает её на заднее сиденье машины. Хлопает по щекам, мешая уснуть. Агата не видит, кто это. Под покачивание машины она проваливается в темноту.

***

Белый свет. Фигура в светлых одеждах приближается. Агата вспоминает сон о жутком поместье, полном мертвецов, страшного человека с разбитой головой, и радуется, что это всё лишь приснилось.

— Всё хорошо, — говорит мужчина в белом. — Операция прошла успешно, вашей жизни ничто не угрожает.

Агата только теперь осознаёт, что она в больнице, а над ней стоит врач.

— С вами хочет поговорить один человек, — врач оглядывается через плечо. — Я сказал ему, что вам нужен покой, но он очень настаивает.

Он исчезает. Слышатся шаги, и над Агатой возникает мужское лицо, энергичное и спортивное. На секунду ей кажется, что это Кирк, и к горлу подкатывает от того, что его здесь быть не может.

— Я капитан Стенли Фергюсон, Интерпол, — он демонстрирует удостоверение. — Мне сообщили, что вы были в поместье Габриэля Асаба, когда там случился пожар.

— Кто вам это сказал? — спрашивает Агата, и хриплый от долгого молчания голос звучит как чужой.

— Женщина, пожелавшая остаться неизвестной. Видимо, она и привезла вас сюда. Вы её знаете?

Агата хмурится, тщательно подбирая слова.

— Я не знаю, как её зовут.

— Вы готовы рассказать мне, что произошло?

— Не сейчас. Я очень хочу отдохнуть. Простите.

Фергюсон кивает, с честной досадой поджав губы. Взглянув на Агату, он тут же смягчается.

— Извините. Иногда я слишком многого требую. Отдыхайте.

Выходя, он останавливается в дверях палаты.

— Вас охраняют двое моих сотрудников. Просто чтобы вам было спокойнее. Поправляйтесь.

Он тихо закрывает за собой дверь. Оставшись в одиночестве, Агата некоторое время думает о незнакомке из церкви, а потом плавно погружается в сон.

О том, что делать дальше, можно подумать и завтра.

Утро выдалось солнечное. День, похоже, будет тёплым. В этом году в Париже очень мягкая осень — как раз такая, какую он любит.

Откинувшись в плетёном кресле, уже не Куратор, а главный аналитик Питер Бейли поправляет пальто и оглядывает пустынные поутру улицы. Всё как всегда. Привычное кафе, любимый кофе. Скоро официант принесёт газету. Только Питер теперь перешёл на другую должность.

В первые дни труднее всего было перестать именовать себя Куратором.

Очень жаль, что Ревалийская операция всё же провалилась. Это был бы триумф. Он показал бы всем, чего стоит. А теперь Синдикат распался на отдельные банды, которые сейчас добивает Интерпол вместе с ревалийской полицией, в отсутствие взяток решившей вспомнить про закон. ЦРУ там теперь не с кем работать. И к Агентству Американская разведка стала относиться куда прохладнее, чем раньше.

А Питер Бейли потерял должность, дававшую ему невидимую власть, струящуюся между пальцами.

Питер вдыхает прохладный парижский воздух и делает глоток восхитительного кофе, наслаждаясь контрастом температур. По крайней мере, уж это у него никто не отнимет.

— Ваша газета, — произносит женский голос.

Свёрнутая пополам газета ложится на стол перед Питером со странным стуком. В неё завёрнуто что-то тяжёлое, металлическое. Девушка садится в кресло напротив.

— Добрый день, Наташа, — говорит Питер, стараясь не выдать удивления. Это требует немалых усилий.

Она изменилась. С событий в Ревалии прошло чуть меньше двух месяцев, но Наташа Николаева будто стала старше лет на пять. Изменилось не лицо — взгляд стал другим. Она теперь мало похожа на девушку, пошедшую служить во благо.

Теперь на Питера смотрят глаза убийцы.

Пешка дошла до последней линии и превратилась в фигуру.

— Значит, вы уже не куратор, — говорит она. — Просто аналитик, да? Агентство не прощает провалов.

Нет смысла спрашивать, откуда она это знает. Сейчас нужно очень осторожно подбирать слова. Газета и то, что в ней, очень сильно повышают ставки.

— У работы аналитика свои плюсы, — говорит Питер. — Больше свободного времени.

— И меньше охраны.

У неё на руках замшевые перчатки. Сейчас для них ещё слишком тепло. Правую ладонь она держит на предмете внутри газеты. Можно уже не строить догадок — там пистолет.

— Должен отметить, ты хорошо осведомлена о том, что происходит в Ревалии. И в Агентстве.

— У Мабуши было много знакомых. И все их контакты попали мне в руки. Оказалось, мне есть, что им предложить. За свои услуги я получаю от них нужную мне информацию.

— И здесь ты тоже… по работе? — спрашивает Питер, бросив взгляд на руку Наташи, лежащую на прикрытом пистолете.

— Нет. Здесь у меня личное дело. — она смотрит ему прямо в глаза. — Я давно хотела сюда приехать.

Питер старается сохранять невозмутимость. Украдкой он поглядывает по сторонам, но официант куда-то пропал, а редкие прохожие не обращают внимания на пару за столиком кафе.

— Я могу восстановить тебя в Агентстве, — говорит Питер. — Ты оказалась очень результативной сотрудницей, и нам…

— Чтобы я опять стала пешкой в ваших играх? Нет, спасибо. Теперь я поступаю так, как сама хочу.

— Никто не заставлял тебя делать всё то, что ты натворила в Ревалии.

— Вы приказали мне, — её голос сухой и ровный. — Вы сделали из меня шлюху, преступницу и наркоманку. И вы предали тех, кто вам доверял.

— Я обязан был так поступить! — с нажимом произносит Питер. — Я действовал в интересах государственной службы. Ты бы знала, что ещё мне приходилось делать. И за всё это я несу ответственность. И не горжусь этим. Думаешь, я спокойно сплю по ночам? Если бы.

Питер ещё в детстве научился лгать так, что ему верили в девяноста девяти случаях из ста. Он всегда мог понять результат по лицам тех, кому лгал. Сейчас он видит, что Наташа ему не верит.

— Вы приказали мне, — повторяет она. — А я тогда выполняла приказы. Но теперь уже нет. В каком-то смысле вы подарили мне свободу воли. Спасибо.

Она встаёт, оставив газету на столе. Питер тихо вздыхает с облегчением.

Она всё же передумала. Она не станет. Наверное, он ей ещё нужен. Или сработала женская сентиментальность — не важно. Главное, что она встала и сейчас уйдёт.

— Я тоже кое-что подарю вам на прощанье, — произносит Наташа. — Освобождение от ответственности.

Её рука быстра как змея. Она жмёт на спусковой крючок, и вложенный в газету пистолет посылает пулю в сердце Питера Бейли, бывшего Куратора. Перегнувшись через стол, Наташа впивается губами ему в губы, заглушая предсмертный хрип. Свободной рукой она обнимает его за шею, гася слабые конвульсии.

Когда он затихает, Наташа проводит ему по груди, аккуратно прикрыв окровавленную рубашку бортом пальто. Уходя, она оглядывается. Мужчина сидит за столиком, склонив голову. Он похож на глубоко опечаленного человека, глядящего перед собой невидящим взором.

Никто ничего не заметил. Для окружающих всё выглядело как расставание двух влюблённых с долгим и грустным прошлым. Ускоряя шаг, Наташа уходит всё дальше и пропадает на осенних улицах, растворившись в прозрачном утреннем воздухе.