Она потом уже рассказала, как всё было.

Приехала она к нему: обычный дом за городом, частный, с садиком. Он ей сначала рассказывал, что он охотник, показал трофеи свои, ружья всякие. А потом наставил на неё пистолет. И заставил выпить какую-то дрянь, от которой она вырубилась.

Очнулась она уже в лесу. Голая, руки связаны, на глазах повязка. Этот урод сидел рядом — ждал, пока она придёт в себя. Ткнул её ружьём и сказал «беги».

Она рванула через лес. Натыкалась на деревья, падала. Он по ней стрелял, как будто она животное. У неё получилось кое-как стянуть повязку, и когда она стала хоть чуть-чуть видеть, то понеслась так, что ног не чуяла. А он всё не отставал.

Ей повезло, что она услышала машины и смекнула, что рядом дорога. Видно, этот урод не стал завозить её глубоко в лес — может, времени не было, а может, поленился в этот раз. Девчонка выскочила на дорогу прямо под колёса грузовика. Водитель её подобрал и отвёз прямо в участок.

Она и привела копов к дому этого скота. Только его там уже не было. Видно, собрался сразу и уехал. А когда полицейские прочесали лес, то нашли в неглубоких могилах семнадцать тел. Все девочки с панели. Все застрелены из охотничьего ружья. В одной из них опознали Аишу.

Та девочка, что спаслась, хотела нас предостеречь — потому всё нам и рассказала. А потом пошла к сутенёру и объявила, что бросает работу. Что, мол, с неё хватит — один раз чудом спаслась, второй раз испытывать судьбу ни к чему.

Отходили её так, что её потом месяц не видно было. А потом она вернулась на панель. Села на героин. Через год — смерть от передоза.

А урода этого так и не нашли. Он больше не показывался. Но до сих пор в каждой проезжающей машине я вижу его. И ничего не могу сделать.

А что я могу? Защитить подругу детства? Захотят — увезут и пристрелят в лесу. Об отце позаботиться? Ну разве что. Только на это у меня денег и хватает.

Но если всё получится… Если этот Куратор окажется не как все, а порядочным… Тогда — Америка. Там всё будет хорошо. Уж я-то знаю. Я жизнь повидала.

— Иди за мной, — бородавчатый мордоворот встаёт и направляется к дверям. Подпиравшая косяки парочка расступается, и мы вместе с бородавочником выходим к длинной террасе.

Вот это да. Колонны, лепнина, всё из белого камня, будто в церкви. Виден огромный двор с зелёной травкой, с оградками, с фонтанами. Королевский дворец, а не вилла. Красотища как в кино. Раскрыла я глаза, разинула рот, да так и шла за мордоворотом, пока он не привёл меня прозрачным дверям.

Внутри оказался бассейн метров на сто, наверно. Половина крыши стеклянная, поэтому светло, но совсем не жарко. Всё чистенькое, всё сверкает — иначе тут, видно, и быть не может.

На солнышке в шезлонге греется белый мужчина в плавках. Бородавочник подводит меня к нему.

— Это она, господин Асаб.

Мужчина кивает мордовороту, и тот, аж поклонившись, пятится назад и уходит. Мужчина пару секунд меня рассматривает. Я тоже гляжу на него.

Ухоженный. Чёрная бородка, тонкие усы. Тело как у атлета, сухое, ни грамма жира — сразу видно, следит за собой. Изящные черты лица, твёрдый взгляд. Настоящий аристократ.

— Меня зовут Габриэль Асаб, — говорит он.

Голос у него приятный. Я даже не сразу понимаю, что мне тоже надо представиться.

— Я Лисса Мисани.

— Садитесь, Лисса, — он изящным жестом указывает на пустой шезлонг напротив. Я сажусь, отчего-то сжав коленки. Моё лучшее платье теперь кажется мне безвкусным тряпьём.

— Вы хотели поговорить со мной, Лисса. Я бы сказал, даже настаивали на личной встрече.

— Да, простите, я… Мне пришлось так сделать, прошу извинить мою упёртость…

Мне так неудобно, что аж все слова из головы вылетели. Я набивалась к нему на встречу, словно он звезда кино. Он правда похож на актёра из самых лучших фильмов.

— Меня послал к вам один человек. У него есть для вас очень важное предложение.

— Почему вы не передали его через вашего начальника, господина Надиви?

— Мне сказали сказать… передать именно вам. Лично. Никто другой не должен знать.

— Субординацию следует соблюдать. Но раз уж вы здесь, Лисса — я вас слушаю.

— С вами хочет поговорить один очень важный человек.

Перестав ломать себе язык, я набираю номер и протягиваю Асабу свой телефон. Он смотрит на него с подозрением.

— Положите на стол, пожалуйста, — он кивает на прозрачный кофейный столик в метре от себя. — Включите громкую связь.

Тянутся гудки, отражаясь от воды. Куратор ответит. Я знаю, что ответит. Он обещал, а он как раз из тех немногих, кто всегда держит слово.

— Здравствуйте, господин Тодошевиц. Милош Тодошевиц, я ведь прав?

Асаб мрачнеет. Теперь он смотрит только на телефон.

— Вы ошиблись, — говорит он.

— Простите, но я не ошибаюсь. Но вам не о чем волноваться. И извините меня за бестактность. Я буду называть вас Габриэлем Асабом — насколько я знаю, после отъезда из родной Сербии вы предпочитаете это имя.

— Кто вы?

— Это не имеет значения. Время дорого, не будем тратить его на вопросы, которые мы не будем обсуждать. У меня для вас предложение.

Асаб глядит на меня. Глаза у него теперь холодные, как у змеи.

— Выйди, — говорит он.

— Сразу хочу оговорить один важный момент, — произносит голос из телефона. — Эта женщина под моей защитой. С ней ничего не должно случиться. Она важна для организации, которую я представляю.

От слов Куратора становится теплее на душе. Взгляд Асаба уже не так давит.

— Мы друг друга поняли, господин Асаб? — спрашивает Куратор. — Я могу продолжать?

— Я слушаю, — после паузы цедит Асаб.

— Я хотел бы перейти на сербский, — произносит Куратор. — Мне говорили, я вполне сносно владею вашим родным языком.

Асаб в ответ произносит короткое странное слово. Оно звучит утвердительно.

Куратор начинает говорить. Асаб слушает, изредка вставляя пару слов. Я ни слова не понимаю и только слушаю голос Куратора, этот его лёгкий акцент, благородный, от которого мне вспоминаются старые фильмы с Аленом Делоном.

Это голос из далёкой прекрасной страны. Там солнце, свет и никакой грязи. Все добрые, воспитанные, обходительные.

Я никогда не видела Куратора. Всегда только по телефону с ним говорила. Но он мне сразу понравился, ещё в самый первый наш разговор, когда он подтвердил всё, что обещала та женщина, что пришла ко мне в камеру, когда копы меня загребли за проституцию. Сказал, что вытащит меня, если я соглашусь работать на какое-то Агентство.

До сих пор не знаю, что это. И кто там ещё работает. Видно, секретная организация.

И потом он просто звонил мне и говорил, что делать. Лица его я никогда не видела, но часто представляла, как он выглядит: солидный и представительный мужчина, умеющий держаться с достоинством. С изысканными манерами, но без выпендрёжа. И он наверняка пахнет дорогим одеколоном, хорошим таким, ненавязчивым. И он обходительный с женщинами, и уважительный, и не унижает, и не ведёт себя как самец.

Наверно, их там много таких, в Америке. Или в Европе. Или где он там есть. Не важно — он обещал мне Америку. Если я буду делать, что он скажет.

— Спасибо за внимание, господин Асаб, — произносит Куратор уже на понятном языке. — Жду вашего решения.

Пищит сигнал, а потом становится тихо. Слышно, как вода плещется в бассейне. Асаб ещё долго сидит, молча уставившись перед собой. Он уже не улыбается.

— Ему нужно что-то передать? — спрашивая я несмело.

На лбу Асаба прорезается глубокая морщина. Он всё молчит, будто не услышал. Я не решаюсь спросить ещё раз.

Наконец он говорит:

— Передай ему, что я подумаю.

Дорога пуста, хоть солнце едва прошло зенит, и погода прекрасная. Кирку легко вести машину. Уезжая из города, он всё поглядывал в зеркала заднего вида, высматривая полицейские авто, но сейчас там лишь длинная полоса шоссе. Похоже, угон седана, ставшего их с Райей добычей, правоохранителей не очень заинтересовал.