Как дошел до своего барака, Парфен даже не заметил!

Зарывшись лицом в подушку, парень лежал до той поры, пока его не тронул кто-то за плечо. Гришка вскочил как ошпаренный.

— Чего дергаешься? — Напротив на шконку присел «бугор» их барака, Гришкин земеля. Внимательно посмотрев на парня, спросил:

— Что случилось? Я же видел, как ты к бараку бежал, будто чумной!

— Хана мне, Семен Петрович, — Гришку трясло. Его не трясло так после того, когда он первый раз пошел на дело и стоял в метре от убитого его напарником человека. Не трясло даже тогда, когда Ворон в камере «Матроски» сообщил ему о том, что ночью его могут убить. Тогда он был настолько измотан и ошарашен, что организм не в состоянии был реагировать в полной мере. Сейчас же он слегка успокоился, отошел от прошлых тревог. Ощутил радость и желание жить дальше после посещения Татьяны. И тут словно свет померк в его глазах — появление этих двоих было настолько неожиданно и неотвратимо по своей жестокой сути, что Гришку словно громом среди ясного неба жахнуло! Он уже свыкся с мыслью, что отбухает свой семерик, вернется в столицу к ребенку и любимой. Может, удастся скостить пару лет. А тут смерть прямиком вновь заглянула в глаза.

Да не просто заглянула, а со своей дьявольской хищной усмешкой: «Отвертеться, милок, рассчитывал? Забыл, падла, что ты дважды приговорен?!»

Семен не мог понять, что происходит с парнем. Просто плачет или приступ какой? Плечи вроде трясутся, а всхлипов не слыхать! Сам он повидал в жизни немало. Хотя судимость у него была первая, человек был умудренный немалым жизненным опытом. Тюрьма для него явилась не случайностью, как для многих в ИТК-32, а скорее закономерным финалом. Посему свои шесть лет Семен Петрович принял как должное, не роптал и не жаловался на судьбу. Как говорится, он знал, за что сидит. Глядя на Гришку, он сразу сообразил, что теперешнее состояние парня связано как-то с прибывшим сегодня этапом.

Оттеснив в сторону подошедших зэков, он распорядился, чтобы парня не теребили, и вышел из барака. Потоптавшись немного, Семен направился в сторону административного здания. Когда он вернулся, Григорий уже понемногу стал приходить в себя. Подозвав незаметно одного из «шнырей», Семен тихо попросил:

— Скажи Парфену, пусть в курилку выйдет. Только по-тихому! Да, паря, круто ты влип, — не стал успокаивать земляка старший. — С этапом четверо блатных пришло. Двое из них тобой интересовались. Вертухай, с которым я чирикал, кричит, что на тебя «маяк» из колонии после приезда следака был. Остерегись, один старайся нигде не ходить!

Весь вечер Гришка был как чумной, ночью не спал, думая свою невеселую думку. Наутро он вызвал в курилку Семена и доверительно сообщил тому:

— Валить мне побыстрее отсюда нужно, Петрович! Если не свалю — хана мне. Убьют!

— Забудь про это, паря! — строго предупредил его «бугор» и зыркнул по сторонам. — Поймают, влепят еще трояк, если не поболее, и на другую зону этапируют!

Григорий сделал себе заточку и без нее уже никуда не ходил. Он знал, что встреча с кем-нибудь из тех двоих обязательна, ждал и боялся. Первым проявил к нему интерес Калган. Он отозвал Гришку в сторону после вечернего построения и зашипел прямо в лицо:

— Что, падла, думал на «красной» зоне отсидеться?

Григорий стоял молча, сжав в кармане рукоятку заточки.

— И как ты отвечать за смерть кореша моего будешь, а?

«Бакланит, — напряженно думал Гришка, — значит, мочить пока не собирается!»

— Так тебе чего от меня нужно? — не вынимая из кармана руку, спросил он.

— Ты знаешь, что со мной Самосвал «заехал»?

— Ну и что?

— А то, что тебе теперь кранты полные! Я сам палец о палец не ударю — Самосвал тебя замочит! Я ему только подскажу, что нужно сделать! А если он струсит — «объявлю» тебя. Ты ведь всю бригаду мусорам вложил!

— Что ты сказал?

— Что, сука, в отказ пойдешь?! Молчишь! То-то!

— Что тебе от меня нужно?

— Напишешь домой письмо, чтобы десять «тонн» «зелени» готовили.

— Отвали.

— Пока могу и отвалить. Ну, бывай, счастливо!

Калган ушел, ухмыльнувшись гнусно напоследок.

От откупа деньгами Гришка отказался сразу, не думая. Сделал он это по двум причинам. Первая и самая банальная — денег ему было взять неоткуда и писать о подобном родителям он даже не собирался. Его суд, операция сестры выкачали все без остатка. Теперь еще мать лежит в больнице — какие баксы! Вторая: Парфен понимал, что, даже набери он каким-то чудом деньги, от смерти этим не спасется! Как только Калган получит свое, на следующий же день Самосвал убьет его! Он же для них сука, предатель! Обмануть его — святое дело!

На следующий день, когда они шли к рабочим баракам, Самосвал пытался затеять драку. Ринувшись на Парфена через строй, он орал:

— Братки, это красная сука! Он корешей вложил! Убью, гад!

Их разняли. Самосвал получил пять суток шизо. Гришку чуть тоже не наказали. Выручил его Семен — а то бы и Парфен загремел ни за что. Долго разбираться никто не стал бы.

Григорий четко понимал, что теперь ему житья никакого не будет. Он нисколько не сомневался, что произошедший почти на самом плацу маскарад устроен по наущению Калгана. Самосвал бы сам в жизни не додумался до такого. Ублюдок с рыбьими глазами науськал смирновского телохранителя, чтобы тот поднял бучу. Напугай, мол, щенка. Да заодно во всеуслышанье объяви о его предательстве. Пусть, если есть у него друзья, все отвернутся сразу! Гришка действительно почувствовал некоторое отчуждение со стороны сидевших с ним зэков. Он также понял, почему эти двое его не убили сразу же по прибытии — Калган, конечно же, заранее сговорился с Самосвалом и предложил сначала «раздеть фраера».

«Нужно подрывать отсюда срочно, — лежа вечером после работы на своей шконке, тревожно думал он. — Через пять дней Самосвал выйдет, и придется схватиться с ним! Только теперь уже всерьез!»

Вечером Гриша поговорил с Семеном. Разговаривали они снова в курилке. Земляк попросил рассказать ему все с самого начала. Когда Парфен закончил, тот надолго задумался. Гришка хотел уже было сам спросить «бугра», что тот думает, когда Семен заговорил:

— Зря ты, конечно, так резко в разговоре с Калганом отрубил… Погоди, не перебивай! — сказал сердито он, заметив, что Гришка готовится спорить. Пожевав губами немного, Семен объяснил: — Ты бы помариновал его чуток, глядишь, и время бы выиграл! А теперь бог его знает, как карта ляжет! Отступать блатному не с руки! Да и Самосвал этот у него — чисто твой бультерьер! Только «фас» скажи! Да, ну и дела!

Они молча выкурили еще по одной сигарете, потом Семен резко поднялся.

— Вот что, земеля, я тебе скажу! Думай как знаешь, но выкручиваться тебе одному! Вряд ли кто за тебя впряжется при таком раскладе! И я не впрягусь, ты уж не обижайся, паря!

Не глядя на горько усмехнувшегося парня, Семен ушел. Гришка посидел немного и отправился за ним следом. Он не обижался на бригадира. Понимал, что у каждого своя дорога, а здесь — в особенности. А с Гришкой связываться — это же все равно, что приговор себе самолично смертный подписать!

Закрапал дождь — он был как раз под стать настроению. Гришка затянулся последний раз и, сплюнув, выкинул окурок. Потом встал и решительным шагом направился к бараку.

«Двум смертям не бывать!..» — неожиданно вспомнил он и чуть улыбнулся. Рука в кармане крепче сжала заточку.

Столкновение произошло все же неожиданно и едва не закончилось для Парфена трагически. Подловили его в сушилке.

— Ну что, падла, все, откашлялся? — услышал он позади себя голос и резко обернулся. Сердце захолонуло — на него пер Самосвал, а Калган, как всегда глумливо лыбясь, подпирал дверь.

— Лучше не подходи! — спокойным, но полным решимости голосом угрюмо произнес Гришка.

— Подойду, падла, да еще как подойду! — Самосвал надвигался на парня неотвратимой громадой.

Гришка выдернул заточку и молнией метнулся на врага. Старался садануть наверняка, но Самосвал шатнулся чуток, и удар пришелся все же вскользь. Тут же раздался рев: «Падла, он же меня зацепил!», и в следующий миг так садануло в скулу, что Парфен полетел кубарем в угол. Парень пытался встать, когда боковым зрением увидел движение и… калгановский ботинок впечатался ему в голову. Полыхнуло замысловатое сплетение молний на темном фоне — и сознание окутал мрак.