— Вы чего, окурки, не могли за киску заступиться? Порвали бы ведь!

— Мы собак боялись, — нашелся приятель Гришки — сосед по этажу, одногодок Славка.

— Собак, — передразнил парень и, отстав от малышни, пошел дальше по своим делам.

Все это в одно мгновение пронеслось перед глазами. Гришка тоскливо подумал, что он сейчас оказался в роли той дворовой Мурки, только спаситель мог опоздать. До завтра Парфен имел все шансы не дожить!

— Тут еще что, — услышал он голос Ворона. — А вот если следак по-натуральному захочет тебе западло сделать, то он, — старожил камер выждал эффектную паузу, — просто выкинет тебя отсюда! Гуляй, мол, Вася! Сколько на воле ты проживешь? День, не больше! Так что тут еще ничего, кхе-кхе! Под охраной!

Похлопав Гришку по руке, дед пошел к своей шконке.

Остаток вечера Парфен пролежал, изредка поглядывая на азербайджанцев. Те долго сидели в углу и, казалось, не обращали на сокамерников ровным счетом никакого внимания. Они тараторили на своем языке, что-то горячо обсуждая, а затем расползлись по своим шконкам.

Длинный летний день потихоньку угомонился, и все живое стало отходить ко сну. Заснула и старая тюрьма. Не спали только надзиратели и Парфен. Некоторое время он лежал, уставившись в потолок. Затем повернулся на бок, пытаясь в темноте разглядеть лежащего напротив Калгана. Прислушавшись, Гришка распознал с его стороны тихое сипение с присвистом.

«А может, это он специально? — засомневался молодой человек. — Чтобы я бдительность потерял!»

Послушав еще, он признался себе, что уж больно натурально у лежащего напротив получалось изображать спящего.

«Да хрен с ним! Так все нервы изорвать можно! Все равно спит! Я-то точно не буду! Как-нибудь потерплю до утра!» — решил Григорий, раздражаясь сам на себя за чрезмерные переживания.

Он долго лежал, ни о чем не думая. За последние несколько дней голова просто распухла от разных мыслей, порой очень противоречивых, так что Гришка просто лежал и таращился в темноту. Потом он устал от однообразия и повернулся на бок.

Дверь лязгнула неожиданно, и прозвучала знакомая команда, только в ней присутствовала поправка, заставившая сердце Парфена в который раз за последние дни екнуть:

— Парфенов, на выход с вещами!

«С вещами? Почему с вещами?» — туго соображал он, быстро собирая свою сумку. Толстолицый охранник, который охранял его в сизо МУРа, стоял около двери и глупо улыбался. Когда парень вышел из камеры, он лязгнул стальной громадой и смущенно развел руками:

— Иди, молодой человек, ошибочка вышла!

— Куда? — опешил Гришка.

— Я тебя провожу, — на ухо, словно по секрету, сообщил толстомордый парню. — Иди за мной!

Заинтригованный Гришка пошел следом. Внезапно яркий солнечный свет на мгновение ослепил его, и Гришка, зажмурившись на мгновение, прикрыл глаза тыльной стороной ладони.

«Откуда столько! Почему все белое?» — поразился он и неожиданно услышал за спиной голос Тарасова:

— Потому что наступила зима, пока мы валандались!

Затем он сокрушенно вздохнул и, потупив глаза, совсем как провинившийся школьник выдал:

— Прости меня, Парфен! Теперь понятно, что ты совершенно невиновен! Иди домой!

«Как домой? Как невиновен?» — поразился Гришка, тараща изумленные глаза на враз поглупевшего следователя. Но тот ничего больше не сказал, только сделал ручкой, гадливо улыбнулся и куда-то пропал в одно мгновение!

Гришка оказался среди домов, причем место это мало напоминало Москву. Парфен напряг память, и ему припомнилось, что когда-то он уже это видел. Снега не осталось и в помине! Старые серые дома освещали незнакомые фонари. Попалась надпись на английском. «Салун» — перевел Парфен и вдруг сообразил, что он каким-то непостижимым образом из родной Москвы попал в Чикаго тридцатых годов. Именно таким он видел его в известном кинофильме.

Вылетевшая из-за угла старомодная машина желтыми кружками фар скользнула по стене дома и нацелилась в него, разом ослепив!

«Бежать!» — ожег мозг горячей, слепящей волной жесткий приказ. Ноги сами понесли его вперед. Однако как Парфен ни старался, быстро двигаться не получалось.

Но, странное дело, машина все оставалась позади и не нагоняла его, хотя бежал он уже долго!

Затем Гришка, понимая, что от машины ему все равно не убежать, завернул за очередной угол и метнулся к открытой двери гаража в надежде спрятаться от преследовавших его гангстеров. В том, что это именно они, Парфен нисколько не сомневался!

Он забился в угол, сердце от страха гулко колотилось. Казалось, он слышал каждый шорох в темном помещении. Вот на улице взвизгнули покрышки догонявшего авто, деловито хлопнули разом двери. Торопливые шаги и людские голоса, уверенные и веселые, слились в один гул.

Заскрипела дверь гаража, и сразу полоска желтого света упала на Гришку. Парфен оцепенел. Он видел силуэты четырех парней, и в руках у них были автоматы. Бандиты шли к нему. Гришка хотел бежать и не мог сдвинуться с места. Хотел закричать, но тяжелый язык не ворочался! Единственное, что он мог делать, так это смотреть на приближающуюся смерть. В том, что дело обстоит именно так, не могло быть никаких сомнений!

Неожиданно щелкнул выключатель, и стало светло. Гришка с удивлением обнаружил, что находится в их собственном гараже, только старый отцовский «жигуленок» куда-то подевался. И Чикаго, и гангстеры… Впрочем, один остался, и этот один был ему хорошо знаком. Волосы дыбом встали, когда Парфен увидел из своего угла приближающегося к нему Самосвала с веревкой в руках.

— Ну что, братан, потолкуем? — голос амбала, больше похожий на звук, издаваемый двигателем одноименного с ним агрегата, был неестественно громок.

— Эй, братан, проснись! — услышал Гришка откуда-то издалека другой голос и одновременно почувствовал, как его кто-то тряхнул.

Разлепив веки, он сонно уставился на физиономию Калгана. Еще не отойдя от ночного кошмара и увидев лицо человека, потенциально опасного для себя, Гришка судорожно подался назад и сел на шконке, максимально отодвигаясь от сокамерника.

— Чего, — осклабился тот, — кошмарики мучают?

Его водянистые зрачки, как ходики часов, двигались влево-вправо, пасть растянулась в глумливом оскале. Неприятный сосед был доволен испуганным видом Гришки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем Калган молча пошел к умывальнику и, сунув руки в карманы своих штанов, начал насвистывать что-то блатное.

— Эй, ты скоро? — нагло поинтересовался он у умывающегося Цыгана.

Тот молча посторонился и торопливо вытерся висевшим на плече полотенцем.

Гришка проводил его фигуру долгим взглядом и, услышав негромкое покашливание, обнаружил рядом с собой Ворона.

— Ты кричал во сне, — тихо сказал тот, скорее всего объясняя, как Калган оказался рядом с Гришкиной кроватью.

«Так я все же уснул!» — запоздало понял Парфен, протирая ладонями глаза.

Старый урка-«прошляк» тоже, как видно, подумал об этом и, выразительно глянув на парня, отошел к своей шконке.

«А вдруг Ворон ошибся?» — подумал Парфен, поглядывая в сторону кавказцев, уже привычно кучкующихся втроем. Те не замечали никого в камере, довольно громко разговаривая на родном языке.

Дождавшись, пока умывальник освободится, Гришка привел себя в порядок, затем справил малую нужду и вернулся на место. Никогда до этого Парфен не ждал так вызова на допрос, как в то утро.

Едва дверь лязгнула, он буквально подскочил со шконки. Но вызвали не его, а Ворона. Гришка тогда еще не знал, что и его дело ведет Тарасов. Иначе он не удивился бы тому вниманию и участию, которое к нему проявлял спившийся полубомж. Парфен так никогда и не узнал, что у того был свой расчет подбить его на сотрудничество со следаком. Старый вор засыпался на мелочовке, и больше пары лет ему не грозило. Но вот беда — в деле нарисовался труп!

Ворон никого не убивал. С глубокого похмелья он методично обходил подъезды в девятиэтажках на окраине Москвы в надежде насобирать бутылок на червонец. Неожиданно он заметил чуть приоткрытую дверь. Сердце старого ворюги екнуло, и от мучительного соблазна моментально зачесались ладони.