Олег Андреевич никак не прокомментировал его отказ. Закурил сам и, выпустив первую струю дыма, некоторое время молча и внимательно смотрел в лицо сидевшего напротив парня.

— Подумал о том, что я тебе напоследок вчера сказал?

— Да.

— Ну и?

Григорий ничего не ответил, угрюмо глядя в пол.

— Ну и ладно! — Тон следователя сегодня, в отличие от вчерашнего допроса, был на удивление мягким и покладистым. Он неожиданно встал и выглянул в коридор.

— Подождем немного. — Глянув на часы, Тарасов загадочно посмотрел на парня. Ни злости, ни угрозы не было в этом взгляде, но почему-то Парфен почувствовал холодок между лопатками.

В дверь постучались.

— Войдите!

Вошел мужчина в гражданской одежде. Но по тому, как он за руку поздоровался с хозяином кабинета, и по уверенному, понимающему взгляду Парфен догадался, что он — работник правоохранительных органов.

— Этот? — кивнул в сторону Парфена вошедший.

— Он самый, — подтвердил Тарасов.

Что «этот» и что «тот самый» — осталось для Григория полной загадкой.

Мужчина несколько секунд, словно рентгеном, «просвечивал» Григория пристальным взглядом. Не сказав ни слова, он кивнул хозяину кабинета и около двери уже напомнил:

— Заглянешь ко мне после обеда, хорошо?

— Обязательно, Лев Павлович!

Незнакомый мужчина, перед тем как выйти, еще раз глянул на Григория. В его взгляде, как показалось молодому человеку тогда, пробежала легкая тень любопытства.

— Ну, пошли, — глянув на часы, поднялся следователь. — Руки за спину, по коридору прямо, — будничным голосом, совсем как мордастый сержант, произнес Тарасов. — Заходи, — открывая нужную дверь, пригласил он парня.

В комнате у стены стояло три стула. На двух из них уже сидели молодые люди. Парфенова усадили посередине.

«Опознание будет!» — мелькнула мысль. Он угадал.

— Пригласи, пожалуйста, — распорядился Тарасов, поздоровавшись за руку с подошедшим Артемом Михайловичем Ходаковым.

Первым вошел тот самый мент из ПГ, что проверял документы у них со Свиридом. При виде его у Григория все поплыло перед глазами. Последние надежды на почти невероятное чудо начали стремительно таять, как эскимо в июльскую жару.

— Вот этот, — уверенно указал на него мент и перевел свой честный взгляд на Тарасова, затем на присутствующих понятых.

— Отлично, подождите в коридоре, — коротко глянув на Григория, распорядился Олег Андреевич и пригласил: — Гражданка Погожина!

«А это еще кто такая?!»

Женщина поначалу робко заглянула в комнату, приоткрыв дверь.

Когда же она посмотрела в сторону тройки молодых людей, Парфену по-настоящему стало жутко. Так жутко, что волосы зашевелились на его голове!

Их взгляды встретились, и гражданка Погожина указала на него пальцем:

— Вот этот, кажется.

— Посмотрите внимательно, не волнуйтесь, сосредоточьтесь.

— Темно было, — как бы оправдываясь, приложила руку к груди женщина. — И потом… все так быстро произошло! Но, кажется… — Она опять глянула на Парфена, и у того замерла душа. — Этот. Похож, во всяком случае!

— Хорошо, вы свободны пока.

Голос Тарасова доносился словно издалека. Григорий, после того как его опознала свидетельница, находился в прострации.

Это была та самая женщина, которая выскочила из подъезда в вечер убийства коммерсанта. Та, чьи круглые от ужаса глаза почти сутки стояли перед его внутренним взором.

Парфен понял, что надеяться ему больше не на что. Он подумал, что это край. Но оказалось, что нет. Следователь припас парню еще одну встречу…

Неожиданно «дед» умолк и бросил быстрый взгляд в сторону решетки.

Григорий тоже перевел взгляд туда. «Вертухай» остановился и встречал кого-то взглядом. Меж тем поезд стоял уже с четверть часа.

— Сейчас вас, первоходок, выгонять будут, — со знанием дела, зачем-то подмигнув равнодушному вохровцу, объявил Сазан. — Владимирская область, ИТК… не помню какая! Какая, служивый? — обратился он к охраннику, особенно, по-блатному лыбясь.

— Тебе-то что? Тебе до Магадана пилить!

— Магадан не Магадан, а до Мордовии — уж точно!

Меж тем краснопогонник подобрался, что свидетельствовало о приближении кого-то более старшего по званию. Действительно, напротив их загона остановились два офицера ВВ — старлей и майор.

— Осужденные Сорокин, Карпов, Парфенов — с вещами по одному на выход!

— Что я говорил, — прокряхтел Сазан и добавил вполголоса, чтобы слышал только спрыгнувший с верхних нар Григорий: — Парфен, помни, что я тебе сказал!

Григорий выходил третьим, как и была выкрикнута старлеем его фамилия.

— Бегом, быстрее! — командовал конвойный.

Григорий пробежал метров тридцать от состава и услышал новую команду:

— Сидеть! Вещи перед собой, руки за голову!

Парфен присел на корточки в общий ряд. Рядом с ним сидел Сорока, уткнув взгляд в землю. По бокам колонны этапируемых зэков раздавался грозный лай. Натасканные овчарки натягивали поводки так, что удерживающим их солдатам приходилось прилагать немало усилий, чтобы удержать злобных животных.

С появлением из вагона каждого нового осужденного собаки вновь взахлеб поднимали лай, вставая на дыбы.

Всего ссадили человек тридцать. Григорий поднял голову и хотел оглядеться, как кто-то прокричал рядом с ним:

— Голову вниз! Я кому сказал, голову вниз!

Решив лишний раз не испытывать судьбу, Григорий опустил голову и сплюнул себе под ноги.

Неизвестно откуда появившийся ветер принес с собой противный мелкий осенний дождичек.

— Гражданин Самохвалов, скажите: знаком ли вам этот человек? Видели ли вы его раньше, где, при каких обстоятельствах?!

Гражданин Самохвалов терзал Григория взглядом с того самого момента, как зашел в кабинет к Тарасову. Больше всего этот тридцатилетний мужчина походил на бультерьера, увидевшего кошку, и только строгий хозяин, удерживающий пса на коротком поводке, мешал вцепиться ей в глотку. Роль «хозяина» в данном случае выпала на долю блюстителей порядка — Тарасова и Ходакова.

— Да я его, блин, ночью с завязанными глазами узнаю! — прожигая взглядом Григория, просипел тот. — Он нашего шефа уработал!

— Когда и при каких обстоятельствах вы видели его?

Бугаина с короткими ногами и мощным торсом начал сбивчиво давать показания. Он был ужасно косноязычен, и, если бы не помощь Тарасова, периодически направляющего его мысли в нужное русло, до сути следователь и опер не добрались бы, пожалуй, никогда.

Суть же заключалась в следующем: гориллообразный мужик был не кто иной, как первый телохранитель Улыбки. Поведал он следующее.

— Давай быстрее! — Василий Улыбка довольно резко, несмотря на свою тучную фигуру, обернулся и злобно посмотрел через заднее стекло. На лице застыла ярость, золотые коронки обнажились в оскале.

— Падла, ты у меня не завтра — сегодня петь будешь! — выплюнул он угрозу и вновь бросил сидевшему за рулем телохранителю Самохвалову Валерию по кличке Самосвал: — Ты что, быстрее не можешь? Нужно от этих пидоров отвалить!

— Да я и так под сотку жму! — обиженным басом прогудел тот и надавил на сигнал, предупреждая о своем таранном приближении застывший на перекрестке «жигуленок».

— Кажется, отвалили!

— Мне бы только до хаты добраться! — бормотал Улыбка, то и дело оглядываясь назад. — Пацанов подтянем, тогда они у нас попляшут! Не хотят по-хорошему, будет по-плохому!

Улыбка полез рукой за полу пиджака, достал «стечкин», подержал в руке и сунул в карман брюк. Сидевший рядом телохранитель покосился на действия босса, странные, с его точки зрения, но ничего не сказал. Улыбка терпеть не мог советов или замечаний, о которых он не просил.

Расстегнув ворот, авторитет скинул пиджак, снял кобуру и положил все это на сиденье рядом.

— Видишь кого? — поинтересовался он у Самосвала.

Валера глянул в зеркало заднего вида и ответил, что «хвост» отстал.