И в тот миг для Тамира все будто замерло, и время остановилось. Сердце с надрывом колотилось в груди, почти причиняя тупую боль, а пульс точно взбесился, зашумело в ушах, ибо кровь в ту же секунду позвала кровь, безоговорочно признавая частицу себя самого, раз навсегда разрывая то невидимое полотно, которым, как казалось Тамиру, была укрыта Ира. Прямо сейчас завеса пала, и Алдаров учуял СВОЕГО ребенка!

В подтверждение его догадки из-за талии Ирины выглянула черноволосая головка. Девочка лет пяти-шести, не старше, внимательно и с интересом посмотрела на Тамира своими блестящими черными глазищами в оправе густых ресниц. Когда глаза их встретились, все сомнения у него отпали.

— Моя! — зарычал он, поддавшись вперед, веря и не веря своим ощущениям, вмиг согревшим его, растопившим лед отчаяния, в броню коего было заковано его сердце, прогнавший мороз, что бродил прямо под кожей. Ощущениям же, возродившим в нем желание жить, он поверил безоговорочно.

— Нет! — взвизгнула Ира, отодвигая дочь назад. Отмерев в одну секунду, она через плечо попросила: — Милая, пойди на кухню, побудь там, родная.

Скрытая спиной Иры, девочка юркнула на кухню, а девушка тут же заняла оборонительную позицию у двери, не давая Тамиру возможности войти следом.

— Пропусти, — тихо, с угрозой, велел он, но вместо подчинения Ира выставила ладонь вперед, вскоре упершуюся ему прямо в грудь.

— Нет, — также тихо сказала Ира.

Он сканировал ее лицо, ища признаки лжи, и находил их. Как чуял и отважную решимость Ирины защищать самое родное и бесценное для нее существо в мире, а это без сомнений вызывало в Тамире уважение. И только отблески страха пробивались через эту ее решимость, заставляя бунтовать нутро оборотня — зверь внутри почему-то никак не желал смириться с тем, что его будет бояться именно эта женщина.

И только сейчас до Тамира дошло кое-что еще. Нечто ужасное и темное. То, чему он ни за что не хотел подчиняться…

— И полукровка к тому же! — прорычал он. Ярость начала застилать разум, отсекая лучик света, озаривший на миг тьму в его сердце, согревший его исстрадавшуюся душу, стоило осознать всю серьёзность положения. А затем некий механизм сработал у него в голове, и Тамир впился подозрительным взглядом в лицо Иры. — Но это невозможно! Ты же таблетку на моих глазах проглотила!

— Ты меня с кем-то перепу…

— Хватит твердить мне о том, что я перепутал тебя, Ира! — с досадой взревел он. — Я тебя узнал. Смирись. Но то, что ты сотворила — это недопустимо! Как ты посмела? Как посмела родить и скрыть от меня дочь?!

— Она не твоя дочь, — почти не дрожащим голосом сказала Ира. — Ты ошибся. Уходи.

Но он не отступал, а наоборот наступал. Всей своей внушительной фигурой. Ошалелый взгляд метался, останавливаясь то на лице Иры, то на двери за ее плечом. Волк радостно скребся когтями изнутри, рождая в нем непреодолимое желание умыть языком родное личико, прижать к себе это маленькое чудесное создание. Обнять и приласкать.

Но законы их мира, впитанные с молоком матери и издавна прививаемые им, не давали увидеть очевидное, жгучим ядом отравили самый важный момент в его жизни. Будь прокляты эти законы! Ибо они велели ему повиноваться чьей-то чужой и до отвращения неправильной воле, и привести к жесткому ответу ту, что нарушила всем известный непреложный закон. Тамиру стало по-настоящему страшно от одной мысли, что может ожидать Иру как отступницу. Он же хотел, чтобы она была рядом, хотел, чтобы… А теперь просто обязан сам покарать ее… В его мир вновь начали проникать зловещая мгла, мрак и холод. Сознание Алдарова вновь раздвоилось, и в этой схватке волк одержал сокрушительную победу, не позволяя причинить вред женщине, подарившей ему продолжение себя. Зверь яростно отстаивал свою правду и свое право быть отцом, выворачивал его нутро, пронзая тысячами игл мышцы, препятствуя свершиться несправедливому насилию.

От внутренней борьбы дыхание Тамира стало рваным и хриплым, а из горла рвалось глухое клокочущее рычание:

— Кто? Кто заслужил кару вместе с тобой, а? Кто помог тебе спрятать ее? И как, дьявол вас всех побери, ты всё это провернула? Что за чертовщина тут творится, Ира?!

— Тамир Адамович, вы ошиблись. Я бы никогда не посмела… Я… ай! — вскрикнула она, когда железные пальцы сомкнулись на ее запястьях и дернули на себя.

Столкнувшись с его корпусом, Ира сглотнула. Глаза оборотня стали страшными, черты лица заострились, возвращая ему звериный облик.

— Ты понимаешь, что тебе придется заплатить за это, глупая презренная человечка! — рявкнул он, чем испугал Ирину.

Скрипнула дверь. Маленькая кроха отважно метнулась вперед, нисколько не испугавшись грозного вида мужчины. Не по-детски крепко вцепившись ручонкой в его предплечье, зарычала по-настоящему. Тамир перевел на нее взгляд и восхищенно замер. У девочки уже клыки едва умещались во рту, а вместо ногтей длинные когти образовались, а глаза… в глазах сверкали кроваво-алые искры, перемешиваясь с ярко-оранжевыми, они разбавляли радужку, ставшую насыщенного янтарного цвета.

— Не тронь, ее!

Губы девчушки говорили одно, но в мыслях Тамира отбились совсем иные слова, почти приказ, твердый и уверенный: «Я знаю кто ты. Мамочку не смей обижать…отец».

Отец! И будто все барьеры рухнули, все условности растворились, рождая неистребимое стремление защитить. Отец! И что-то завибрировало у Тамира в груди, и словно лопнул пузырь отчаяния, позволяя чему-то теплому разлиться внутри. Чему-то такому, что сердце сладко замлело. Он был поражен — не понимая, как полукровка может так легко трансформироваться в таком возрасте и не испытывать при этом страданий. Ведь всем известно — полукровки в большинстве своем если и появлялись на свет, то трудно переносили оборот, не в силах справиться с голосом своей второй сущности. Их недолюбливали, презирали. Полукровки вне закона. Об этом все знали. Но сейчас всё усугубилось. Полукровкой оказалось его дитя. Особенное дитя, способное транслировать свои мысли без слов. Дитя, обладающее редким даром. Таким же редким и опасным, как обладал и ее отец…

И самое главное, девочка признала в нем отца. Для Тамира именно в этом и заключалась ее главная особенность — она ЕГО дочь! И доказательством тому были ее глаза, зрачки, пылающие красным заревом. Тамиру казалось, что уже каждая черточка, свидетельствующая о принадлежности к его роду, ее серьезного сосредоточенного личика стала ему дорога, как и сама девочка. Его дочь. Его продолжение. Во имя луны, ему нравилось это повторять — его дочь!

Тамир мгновенно ослабил хватку, и почувствовал, как соскользнула с его предплечья рука девочки. Посмотрел на Иру — простую женщину, в одно мгновение осветившую его хмурую жизнь, привнесшую в нее свет и радость. Устоявшийся и наполненный молчаливым отчаянием мир Алдарова пошатнулся. Стена отчуждения, так тщательно выстроенная им, дала трещину, через которую словно тонкие длинные мечи начали проникать лучики света, разрывая в клочья мрак и темень. Внутри забурлило желание жить. И возможно впервые за долгие годы он почувствовал себя единым целым, наконец-то собранным из мелких болезненных кусочков. Сердце зашлось в диком счастливом ритме, в ушах нарастал гул, виски сжимало от зашкалившего пульса.

Заглянув в небесно-васильковые глаза Иры, он увидел не испуг, а твердое намерение противостоять ему, оберегать дитя — их общее дитя, на секундочку — от…него же! А вот это уже не лезло ни в какие ворота!

Совсем неожиданно на душе стало легко-легко, будто он только сейчас нашел ответ на мучивший его долгие годы вопрос.

Тамир отпустил Иру и расхохотался от души. А потом сказал то, отчего волосы зашевелились на ее голове.

— Обе мои! — довольно рыкнул он, а из его груди поднялся какой-то мягкий воркующий звук, значения коего она определить не могла.

Всего два слова — а внутри у Иры взорвался вулкан, и привычный, с трудом выстроенный мир рухнул. Всего два слова — а складывалось впечатление, что судьба ее решена. Но почему-то на этот раз страх отступил. Уступил место чему-то трепетному и нежному, осторожному, хрупкому, точно крылышки бабочки. Зыбкое видение едва не унесло Иру в мир розовых грез. Но потом она зло одернула себя. Очнись уже идиотка — твоя дочь в опасности! Беги! Делай, что угодно, спасай Еву и себя!