* * *

Стражники открыли витые ворота поместья, и наша карета въехала внутрь двора. Но пороге уже ожидала главная горничная и дворецкий. Кучер остановил коней, и я вышел первый. По дороге у Бьянки немного поднялась температура, и она уснула. Я взял её на руки и понес ко входу.

— Ах, боги! Что же случилось? — только завидев нас, встрепенулась Изольда и побежала звать других горничных. Дворецкий как всегда был немногословен, я уже понял, что он человек действия. Мне оставалось лишь кратко объяснить ситуацию.

— Люди герцогини были на балу, напали после, госпожа в порядке, лишь пара ранений. — отрапортовал ему я, на что дворецкий Осип кивнул и сразу же пошел раздавать указания. Он был в курсе ситуации Бьянки и её планов, поэтому не задавал лишних вопросов. Я отнес её в покои и оставил служанкам.

— Господин Зет, уделите мне немного времени. — окликнул меня Осип, когда я вышел из комнаты Бьянки. Я согласился и отправился за ним в комнату для прислуги.

— Знаете, я служу юной госпоже с самого её рождения, и меня искренне радует её желание стать во главе рода. Сначала я как и все старики с закостенелым мышлением сомневался, что женщина сможет управиться с управлением земель. Но госпожа и правда удивительна, особенно если сравнивать с её братьями. — сказал Осип, подавая чай.

— Разве положено дворецкому так говорить о своих господах?

— Как будто мне есть до этого дело, притом служу я лишь юной госпоже. — отпив немного чая, ответил Осип.

— Так зачем вы хотели поговорить?

— Хотел лишь убедиться в серьезности намерений госпожи и ваших. Вы часто проводите с ней время, полагаю вам лучше знать, насколько далеко готова зайти госпожа на пути к своей цели.

— Тогда скажу лишь, что она решилась, как и я.

— Значит ли это, что…

— Я поставлю её во главу рода Расселов, на этом моя работа будет окончена. — ответил я и допил чай.

— Рад слышать, господин Адамски. Я может и простой старый дворецкий, но вы можете всецело рассчитывать на мою помощь и поддержку. — слегка поклонившись, сказал Осип.

— Хорошо. — ответил я и протянул ему руку. Осип слегка удивленно посмотрел на раскрытую ладонь, но потом крепко сжал мою руку в знак доверия.

Теперь я убежден, что Бьянка не пропадет. Осталось лишь убрать все преграды, поставить на место герцогиню, и тогда юной госпоже Бьянке больше ничего не будет мешать.

— И вот мог бы ты раньше представить себе, Проша, что вместо лечения больных колен у старух мы будем сторожить этих «грешников»? — выделив последнее слово, начал причитать священник. Хотя сам он себя так назвать уже давно не мог, жизнь, наполненная чтением молитв и служению богам, сменилась на другую, полную проклятий в этом сыром лабиринте.

— Ага, я ведь пошел сюда по указке отца. Говорил, мол, буду доброе дело делать, жить правильно. А что в итоге-то? Я ему теперь в глаза посмотреть не могу! Знал бы он, что тута под храмом творится… — вздохнув, ответил ему другой «священник».

Обоим не сильно нравилась их нынешняя работа, но они уже ничего не могут с этим поделать. Как только подписались на это «непыльное, но невероятно прибыльное дело», повернуть назад уже было нельзя. Им доверили тайну, которую должно унести с собой на тот свет.

— Слушай, Гриша, а может ну его всё это, а? Не могу я так уже! Ладно бы тут мужиков да стариков каких пытали! Так нет же, помнишь девчонку ту? Совсем малая же была, а… Пару месяцев назад… т-труп её по частям выносили! Я до сих пор спать не могу нормально!

— И что предлагаешь? Сбежать? Дык нас потом самих по частям и вынесут! Я ж понимаю всё, Проша, но что мы сделать-то можем? — сказал он, и наступило долгое молчание. Ситуация и правда была безнадежнее некуда. Разве могли они представить, что предложение первосвященника заработать немного обернется вот этим?

Работа двоих была и правда несложной и приносила больше денег, чем если бы они остались простыми священниками. Им нужно было лишь обходить все камеры и коридоры «святилища исправления» и проверять, чтобы всё и все оставались на своих местах. Но даже если они сами не принимали никакого участия в здешних зверствах, совесть от этого не переставала их мучить.

— А слышал, говорят господин герой последнее время странно себя ведет. Мол, ходит везде, осматривает. Кто-то говорил даже, что про это место разузнал.

— Да ну! Так это ж идея, Гриша! Может мы ему-то и расскажем, а? Авось сделает что-то господин герой. Разнесет к чертям тут всё, ну?

— Хаа… Ладно, хрен с тобой. Только чтоб не прознал никто, понял? А сейчас нужно уже обход закончить, давай пошли.

За несколько лет работы двое успели хорошо запомнить расположение всех проходов и коридоров, поэтому теперь им даже карта не требовалась. Было только одно место, куда они не заходили.

Как-то в самом начале, когда только первый раз зашли сюда в этот лабиринт страданий, к ним подошел человек, чьего имени они уже и не помнят. Он объяснил им здешние порядки и строго наказал не заходить в одну конкретную область на карте.

Гриша и Прохор не были сильно любознательными, потому вплоть до сегодняшнего дня следовали наказу.

А значит не данная черта стала причиной, по которой двое сейчас удивленно осматривали неизвестное им ранее небольшое помещение. Они просто заговорились и совсем немного сбились с пути.

— Ну и завел ты, Проша…

— Дык я не специально. Однако ж посмотри, что за странность… Даже факелов не повесили. — Прохор с удивленным лицом медленно осматривал комнату, водя лампой то в одну сторону, то в другую.

Место это несколько отличалось от других таких же помещений для камер, которых были тут десятки, а может и сотни. Света не было, камер всего ничего, да и вроде как внутри этих самых камер тоже никого.

— Гляди, Гриша. Что за дрянь? — Прохор указал на одну из камер, что стояла в углу. Свет лампы хоть был довольно тусклым, но всё же справлялся со своей задачей. Небольшой стол со стулом, стальные решетки, земляной пол — всё было видно достаточной хорошо. Всё, кроме камеры, на которую указывал он.

Решетка была, дверь с замком тоже, а внутри ничего. Пустота. Но не белая, как её обычно все представляют, а черная. Настолько черная, что это даже цветом назвать было нельзя. Будто внутренность камеры вырвали из пространства. И пустота, что была теперь там, поглощала всё: и воздух, и свет.

— Вот ведь чудеса осколочные! Эй, Проша, ты куда это? Не подходи к этой дряни! — закричал было Григорий, но было поздно.

Священник с лампой подошел ближе к непонятной черноте. Теперь он видел её лучше. Густая, словно смола, будто жидкость, но неосязаемая. Она то выливалась за решетку, то возвращалась обратно. Её мрачные языки обвивали стальные прутья, оставляя на тех ржавые полосы.

— Проша, пойдем отсюдова! Сдалось оно тебе, говорили ж не заходить сюда!

— Да я посмотреть только, Гри… — не успев договорить, священник резко опустился на колени и закашлял. Он пытался остановиться, но не мог. Всё кашлял и кашлял, пока горло не начало разрываться до крови, и изо рта не полетели алые брызги.

Прохор чувствовал, будто из него высосали все силы разом, а тело стало медленно разрушаться. Он видел, как Гриша что-то кричал ему, но не мог расслышать.

Перед глазами же Григория предстала полная картина происходящего. Темное нечто, становясь то дымкой, то жидкостью, окутывало тело его друга, проникало внутрь через уши, глаза, рот и нос. Прохор разваливался и гнил прямо на глазах. Кровь уже в загустевшем состоянии выпадала из него через рот, куски плоти падали прямо на пол и сразу же ссыхались.

Его друг прямо сейчас лишался жизни. Из него её будто высасывали. Он пытался докричаться до него, но не мог. Хотел подойти, но страх сковал его ноги. По крайней мере, он думал, что это был страх, пока его глаза не застлала темная пелена.

Дымка постепенно отступала назад, оставив после себя лишь две сухие оболочки священников. Посеревшая твердая кожа покрывала выпирающие кости тел, что согнулись в неестественных позах.