Ларькин: Но если это наша спецслужба — может, смотать удочки?

Борисов: А если не наша? Шансы, по-моему, пятьдесят на пятьдесят.

Ларькин: Доложить начальству... (Борисов улыбается, но Ларькин уже понял: «А если наши?»)

Ларькин: Так что действовать автономно, усилить режим секретности и т.д.?

Борисов: Именно. Смотри Приказ 30, пункт 3.1 «Действие ГРАС в ситуации «альфа», вариант — «Проникновение неопознанных чужеродных элементов в руководящие структуры государства и ФСБ». Опознаем их как, скажем, американцев или китайцев —доложим Седьмому и смоемся. Не наше собачье дело. Опознаем как своих — смоемся без доклада. Но пока не ясно, кто против нас играет, действуем строго по инструкции.

Ларькин: Так что мы имеем: эксперименты на людях, предположительно психогенный вирус с побочным эффектом в виде небольшого лишая, соблюдение секретности, с устранением следов вплоть до ликвидации подопытных, исполнителей и случайных свидетелей...

Борисов: Странно, что нас сюда вообще пустили и что мы ещё живы. Это говорит о том, что руководство ФСБ ни при чем. Во-первых, нам разрешили приехать.

Во-вторых, нас пока не трогают, потому что опасаются привлечь внимание ФСБ. Думают так обойтись.

Ларькин: По всему выходит, что это наши коллеги из ГРУ.

(Борисов пожимает плечами.)

Ларькин: Так что будем делать?

Борисов: Тебе нужны больные? Будем их искать.

Ларькин: Без документов? Диспансеризация? Поголовный осмотр?

Борисов: Раз надо, пойдем и на это.

Ларькин: Аборигены потребуют денег, и без Москвы не обойтись. А с Москвой придется расплачиваться автономией...

Борисов: Ни в коем случае. Сочини легенду о мутантном психогенном грибке, вызывающем у людей тягу к самоубийству.

Ларькин: ФСБ пригонит сюда бригаду медиков, и мы распрощаемся с автономностью.

Борисов: А они —с секретностью. Нет, думаю, они предоставят разгребать угли кандидату медицинских наук Ларькину. Денег дадут, конечно, в пять раз меньше, чем нужно. Но при теперешней ненадежности кадров привлекать чужое внимание к Оренбургу не станут. Неизвестным грибком, который можно использовать как оружие, каждому хочется распоряжаться единолично. Очень кстати случайно сгорела картотека кожных болезней. Эпидемическая обстановка сложная, экстренные меры вполне объяснимы. Они помогут с деньгами на диспансеризацию.

Ларькин: Может, и пойдет такая легенда.

Борисов: Придумай другую. Нам надо что-то сказать Москве на тот случай, если врачи сами не найдут денег. А они их, конечно, не найдут.

Белозерова, естественно, денег не нашла и вообще не знала, что делать. Напористый Борисов своей целеустремленностью вез её вперед, словно на капоте автомобиля. Ольге Валентиновне оставалось только, как в приключенческом кино, с вытаращенными глазами принимать жизнь такой, какой она складывалась. Он подключил к работе Москву и местное управление ФСБ. В кабинете Белозеровой появился чем-то очень напоминавший Борисова майор по фамилии Глухов. При всех своих индивидуальных различиях оба майора словно сошли с одного конвейера, и главврач не однажды переводила с одного на другого недоуменный взгляд больших глаз. Глухов обстоятельно выяснил, сколько медпунктов нужно дополнительно развернуть, чтобы в кратчайшие сроки провести диспансеризацию. Местные условия, положение дел на предприятиях он знал прекрасно, и от большей части неизбежной рутины москвичи были избавлены. У них оставалось право и возможность проводить в рамках общей работы свои исследования. Был образован штаб диспансеризации во главе с Белозеровой, от МВД в него вошел капитан Мозговой, а в качестве консультанта —кандидат медицинских наук В.Ю. Ларькин.

...Шел уже четвертый час, а всем этим грасовцы занимались с утра, обед предстоял поздний. Проголодавшись, они забрели в первое попавшееся кафе с устрашающей вывеской «Кафе —б...р» и заказали по порции пельменей.

—Тебе нужна будет лаборатория, —сказал Борисов и сопроводил свои слова небрежным жестом руки, причем указательный и средний палец чуть отделились от остальных. Ларькин догадался, что таких лабораторий нужно организовать две, причем основная работа должна вестись в никому не известном месте, а вторая лаборатория должна выполнять отвлекающую роль. Он кивнул и сказал:

— Вроде бы пока все неплохо складывается.

— Главное, чтоб был результат, —ответил Борисов. Как впоследствии выяснилось, — под словом «результат» он имел в виду что-то свое.

Ларькин взглянул в окно, а через некоторое время внимательно — в глаза майора. Борисов невозмутимо доедал пельмени. Белую «Волгу» на противоположной стороне улицы он тоже приметил. Кафе оказалось вовсе не бр, готовили тут вкусно, и они уничтожили ещё по одной порции. Сытый желудок располагает к философствованию, и со злобы дня мысли майора постепенно перешли на героев греческой трагедии.

Напрасно они пытались избежать предсказанного неминуемого события, каким бы нежелательным оно ни казалось. Предсказанному событию надо идти навстречу и дожидаться во всеоружии — как знать, может его удастся использовать в своих интересах. Надо дать ему произойти. А вот «пасти» их плотнее стали не случайно...

Грасовцы вернулись к трудовым медицинским будням. Уже вечером, на подходе к дому, Борисов продолжил разговор, начатый в кафе, сказав:

— Думаю, первый результат не придется долго ждать.

Ларькин взглянул вопросительно, но майор не стал развивать свою мысль дальше. Уже в квартире, готовясь к ужину, они обменялись такими записками.

Борисов: Исходя из предположения, что на территории области находится несколько больных, в обнаружении которых некая противодействующая нам спецслужба не заинтересована, как она может сохранить секретность после предпринятого нами действия?

Ларькин: Ликвидировать больных. А для верности предварительно ликвидировать нас.

Виталий взглянул на майора. Тот чуть улыбался, но в облике его Ларькин уже ощущал знакомую по спаррингам готовность к мгновенному ответному действию, а кроме того, вокруг майора словно сгустился устрашающий мрачный ореол профессионального убийцы. Они оба помнили, что наступает пятая ночь их пребывания в Оренбурге.

Договорились, что по очереди будут дежурить и отдыхать. Постель «отдыхающей смене» устроили в ванной. Бросили жребий. Первым выпало спать майору, и Ларькин занял боевой пост у двери. Он устроился поудобнее и стал ждать. По ночному времени, вероятно, думалось всё больше про женщин. Женщины Ларькина любили. Он вспомнил два-три самых приятных эпизода из прошлого и незаметно для себя перешел на мысли о Ларисе. Надо бы к ней как-нибудь вырваться. И опять-таки не по одной-единственной причине. Конечно, не хочется подставлять девчонку, но с другой стороны, где ещё удобнее устроить себе основную лабораторию, как не в ветлечебнице? Напарница будет уверена, что к Свитальской просто ходит хахаль —а мы не будем её в этом разубеждать...

Он вспомнил, как под конец разговора, не зная, увидит ли Ларису хоть ещё раз, но уже вполушутку обхаживая её, спросил:

— Что вы делаете в свободное время?

Лариса блеснула на него чёрными цыганскими глазами:

— Гадаю.

— Вот как? На картах или на кофейной гуще?

— Когда меня, начинают клеить лица мужской национальности, то по книге. Вот по этой, —фыркнула Свитальская, показывая «Справочник гинеколога».

Потом Ларькин с удовольствием вспомнил взгляд, которым Лариса ответила на его вопрос, что она делает, когда к ней клеится коллега-медик. Это ж надо такое изобразить глазами... высокомерие, вызов, ироническая насмешка... и приглашение попробовать. А не слабо вам, господин ротмистр? А не слабо. Время прошло быстро, и в полночь он разбудил Борисова.

...Борисов думал о том, что Илюша предупредил их об опасности, но не сказал, чем пятая ночь и вся эта хренотень закончится. Видимо, наступал один из тех «стрелочных» моментов в жизнях его и Ларькина, когда они держали судьбу в собственных руках. Теперь все зависело от того, сумеют ли они её удержать.