Магистр: Послушайте несколько фрагментов его богохульной проповеди, которую наши братья записали на магнитофон.

(Слышен искаженный записью голос проповедника. Можно понять, что он говорит по-английски с сильным индийским акцентом, но слова не всегда различимы.)

Проповедник: «...Эти люди, укоренившиеся в законе до мозга костей, живут по закону десяти заповедей Моисея, а Иисус принес любовь и беззаконность. Он говорит: «я дам вам закон любви». Эти слова противоречат друг другу: закон никогда не любит, любовь не бывает по закону, не может быть по закону. Любовь —это свобода. Закон —это ограничение. Им не встретиться, их нельзя поставить рядом...»

Редактор: Что за чушь?!

Проповедник: «Иисус нёс естественность, нёс беззаконность, нёс бунт, в своем лицемерии эти люди даже не поняли, что он нёс им... Избавившись от лицемерия, может быть, вы сможете оценить такую историю. Иисус и Пётр потягивают чай со льдом, загорая на берегу озера Галилея.

Несколько детей неподалеку начинают бросать камешки в воду. Они смеются, кричат и бросаются песком.

Его покой нарушен, Пётр приподнимается: «Эй! Вы! — рявкает он. —А ну-ка идите отсюда!»

Но Иисус сдвигает на лоб свои модные очки, вытирает песок с лица и говорит: «Нет, Пётр, не мешай детям подходить ко мне».

Через пять минут шум становится совсем оглушительным: дети пронзительно кричат, брызгаются водой, бросают в воздух песок. Пётр, у которого после ночи с похмелья болит голова, даже обмочился: «Я сказал, идите к черту отсюда!» —орёт он.

Но снова Иисус приподнимается, вытирает песок, поднимает руки и говорит: «Пётр! Я же сказал тебе: разреши детям подойти ко мне, чтобы я мог хорошенько пнуть их в зад».

Редактор (заглушая запись): Это возмутительно!

Магистр: Более того. Он говорит, что Америка населена мертвецами, что в ней все наизнанку. Он придумал для нашей страны возмутительное название —Акирема —Америка наоборот.

Проповедник: «Негр Иисус или белый, какая разница? Это не имеет отношения к делу».

Прокурор: Это черт знает, что такое!.. Простите, братья.

Проповедник: «Двадцать одна страна решила, что я опасный человек... Я не убил и муравья за свою жизнь, но парламенты двадцати одной страны решили, что я опасен. Я не террорист, я не учу людей делать бомбы, я не анархист. Но опасность в том, что я распространяю огонь свободы...»

Магистр (перематывая пленку): Дальше он рассказывает омерзительнейший анекдот про папу римского.

Проповедник: «...Что за польза в достижении Луны? Что вы будете там делать? Но вот в этом вся направленность западного ума. За те деньги, которые США потратили, чтобы попасть на Луну, можно было накормить всю Азию, можно было развить все остальные страны. И чего вы добились, попав на Луну? Американский флаг теперь на Луне — вот и все достижение. И никто его даже не видит. К чему это лунное безумие? К чему это лунатическое сумасшествие? ...Слово «лунатик» очень хорошо... Луна всегда была целью для всех безумцев».

Магистр (перематывая пленку): Я хорошо понимаю ваше возмущение, братья, однако минутку терпения, я хочу, чтобы вы услышали главное своими ушами...

Проповедник: «Бармен говорит посетителю:

— Думаю, вы уже достаточно выпили.

— Я не пьян! — кричит тот. — Я совсем не пьян, и я готов это доказать! Посмотри, вон, видишь того кота, который входит в дверь? Я прекрасно вижу, что у него только один глаз!

— Сэр, вы ещё более пьяны, чем я думал, —говорит бармен. —Этот кот выходит!»

Магистр (перематывая пленку): Нет, снова не то...

Проповедник: «...Пусть будет немного и от дьявола. Бог всегда содержит в себе дьявола, нет смысла пытаться их разделить...»

Магистр: Вот оно.

Редактор: Так-так...

Магистр: Вот и поклонение дьяволу. Нужны ли ещё доказательства?

Прокурор: Нет, конечно нет!

Магистр: Он подвергает критике достижения рыночной экономики. Для него «рыночные отношения» —это ругательство. А знаете ли, как он ещё называет свой ашрам? Международная Коммуна!

Прокурор (зловеще): Всё ясно...

Редактор: Нашему возмущению нет предела.

Магистр: Хуже всего то, что. его идеи пользуются популярностью.

Редактор: Мы покончим с этим.

Прокурор: Мы вышвырнем его из нашей свободной страны.

Оренбург. 2 апреля 1999 года. 10.40.

Ларькину тоже пришлось четверть часа подождать, пока главный врач психиатрической клиники вернется с обхода. Виталий развлекался тем, что время от времени произносил про себя имя психиатра: Литий Нукзарович Оксиновский. Наконец, в кабинет вошел высокий мужчина лет сорока. Ларькин встал и представился: Грибов Сергей Тимофеевич, сотрудник ФСБ. Литий Нукзарович кивнул так же обыденно, как если бы сотрудники госбезопасности занимали у него минимум две палаты. Врач жестом предложил Ларькину располагаться и спросил кратко:

— Чем могу?

У врача был орлиный нос, густые брови, нависающие над глазами, пристальный и завораживающий взгляд.

— Я по поводу Николая Валерьевича Захарова, —начал Виталий.

— К вашим услугам.

— Примерно неделю назад к вам обращались из милиции за консультацией относительно дневника Захарова.

Оксиновский перевел взгляд на книжную полку, вспоминая. Результатом этих размышлений было то, что врач снова посмотрел на Ларькина и поощрительно произнес:

—Так.

— Вы помните, что вы написали в своем заключении?

— Паранойяльный синдром. Что я ещё мог написать? Захарова я наблюдал ещё в 1988 году, когда он поступил на стационарное лечение в состоянии кататонического ступора. Старый знакомый.

— Вы не могли бы рассказать немного подробнее о его заболевании?

Литий Нукзарович мельком взглянул на свои сцепленные кисти рук, лежавшие на столе, и сообщил:

— Обострение, с которым он к нам поступил, было следствием неблагоприятной семейной обстановки. Надо сказать, что состояний такой тяжести у больного Захарова с тех пор не наблюдалось. А наблюдались сверхценные идеи и бред изобретательства при отсутствии галлюцинаций и без выраженных изменений личности. При этом больной может рассуждать о реальных фактах и событиях, но истолковывает их предвзято, односторонне, подкрепляя свои суждения цепью доказательств, далеких от объективности и игнорирующих логику. Параноические идеи характеризуются постоянной разработкой бредовой системы доказательств, постоянным привлечением все новых и новых фактов в пользу своей идеи, с искаженной интерпретацией событий. Характерно, что поведение больного в ситуациях, не относящихся к бреду, остается нормальным, без изменений сознания, личность при этом вполне трудоспособной. Госпитализация в таких случаях проводится только с согласия пациента. Я не считал эту меру необходимой. А содержимое тетрадки, которую мне показывали, —это явный параноический бред.

Виталию не к чему было придраться.

— Может быть, вы запомнили что-то из этого содержимого?

— Я? — врач сверкнул на Ларькина гипнотическими очами. —Христос с вами. Я завален работой, Сергей Тимофеевич. Не ставил себе такой цели.

— А всё-таки?

— Нет. Не помню, —решительно сказал Оксиновский. —Да и зачем?

Ларькин решил пока не говорить о пропаже тетради.

— Сергей Тимофеевич, — воспользовался образовавшейся паузой психиатр. — Вы не могли бы мне в двух словах, насколько это возможно, прояснить ситуацию вокруг нашего больного. Я должен принять меры, он в марте обязан был зайти, но так и не появился...

— А вы не в курсе?

— Доходят какие-то невероятные слухи об инопланетянах во Втором Восточном поселке. Но не могу же я полагаться на слухи. А милиционер, который показывал тетрадь Захарова, ничего не сказал, только сделал таинственное лицо, словно сам был одержим сверхценной идеей. Ну, тогда-то, положим, март ещё не кончился, а сегодня уже второе число. Вот у меня и пометка в настольном календаре: «Захаров —узнать». Я понимаю: служебная тайна, но нам же тоже надо как-то работать...