Собаки мчались еще несколько метров, а стоило им исчезнуть в траве, совершенно в других местах появлялись другие псы. Люди стреляли редко: половина спецназовцев, в том числе командир, ошалело наблюдали за происходящий.

Четвероногие использовали хорошо известную двуногим тактику приближения к вражеской позиции: «перебежками слева-справа по одному». Против нее тоже были отработаны методы защиты, но сам факт, что звери применяют человеческую тактику, изобретенную исторически не так давно, в эпоху автоматического стрелкового оружия, заставил солдат на какое-то время потерять самоконтроль. В это трудно было поверить, зрелище было жутким и завораживающим.

А затем вдруг весь луг зашевелился и ожил: десятки псов с оскаленными зубами появились из-за небольших бугорков, мелких ямок, просто из травы и стремительно бросились на спецназовцев. Самое плохое было то, что все они — а их оказалось не десять, а больше сотни — сосредоточились на правом фланге десантников. Передние — так вообще совсем близко, в нескольких десятках метров. Оставалось только гадать, как они сумели подкрасться так незаметно. Те, кто подальше, поддерживали авангард многоголосым бешеным лаем.

Виталий находился в середине цепи, основной удар нападающих животных пришелся правее. Возможностей помочь товарищам у него было не очень много: стрелять по чуть отставшим тварям нужно было аккуратно — где-то как раз за ними располагался левый фланг засады. А по передовым собакам стрелять тем более было опасно, потому что они уже приблизились к спецназовцам. Бойцы находились на одной линии в нескольких десятках метров друг от друга, и на каждого уже приходилось по пять-шесть осатаневших псов, не считая тех, что мчались сзади.

Ларькин дал несколько очередей по тем собакам, по которым еще можно было стрелять, не опасаясь задеть людей, а затем бросился бегом туда, где двуногие солдаты сцепились врукопашную с четвероногими, откуда доносились рычанье, визг и крики боли, треск раздираемого обмундирования и — этот звук Виталий ни с каким не мог спутать — вспарываемой плоти.

...В это время Ирина со всех ног бежала по лесной дороге, перепрыгивая через вспучивавшие утоптанную почву корни деревьев. Над ее головой то и дело пролетали шальные пули, сшибая ветви деревьев. Не все спецназовцы-загонщики тщательно прицеливались, нервы у многих сдали, и из-за их стрельбы бежать по лесу было довольно опасно.

— Стой! Убьют! — кричал сзади капитан Сивцов. Он передал командование засадным отрядом заместителю-старшине и погнался за Ириной. Он терялся в догадках: испугалась? Что-то услышала, узнала такое, чего он не знает? Куда она бежит под пули? Если бы испугалась, должна была бежать в другую сторону...

— Там опасно! — крикнул он, поравнявшись с Рубцовой и пытаясь схватить ее за плечи. Но руки почему- то перестали его слушаться, повисли безвольными плетями вдоль тела. Так бежать было неудобно, он сделал еще несколько шагов и остановился. Остановилась и Ирина.

— Я должна... войти в зону контакта... должна... — задыхаясь, проговорила она, посмотрела Володьке в глаза, повернулась и устало побежала дальше.

— Черт с тобой, — махнул рукой капитан и стал осматривать свои ладони и предплечья. Руки слушались, шевелились, но еще несколько секунд были словно не свои. Потом это прошло. Раньше с ним такого не было. Сивцов все еще вертел руками перед лицом, когда впереди, совсем близко, взорвалась шальная граната. До луга оставалось уже немного. Капитан встрепенулся и побежал догонять Ирину...

Держа автомат, как дубину, Ларькин поравнялся с усатым морпехом, который успешно отмахивался от трех больших собак. Вернее, уже от двух. Лохматый большой пес был почти перерезан пополам автоматной очередью, но еще пытался ползти, захлебываясь визгливым от боли рыком. Капитан, впрочем, тоже был серьезно ободран: обе штанины висели клочьями и были все в крови. Он кружил на месте, держа перед собой автомат, не давая огромному черному мастиффу вцепиться в его руку. Другого пса, поменьше, он время от времени встречал точным ударом ноги, и тот, злобно рыча, каждый раз отлетал метров на пять и неизменно возвращался. На помощь этим двум спешили еще два: бульдог и высокая тощая дворняга. Коротконогого бульдога Виталий пристрелил, а дворняга бросилась наутек.

...Краем глаза Ларькин заметил, что нападавшие на усатого командира псы оставили его в покое и последовали за дворнягой. Он подумал было, что причина в переменившемся соотношении сил — сзади подбегали остальные спецназовцы с левого фланга — но потом посмотрел вперед и понял, что дело не в этом. Впереди творилось то же самое: все собаки, как по команде, бросились удирать. Но то, что на первый взгляд напоминало беспорядочное бегство, на самом деле было умным, хотя и стремительным отступлением. Все псы убегали вдоль шеренги Спецназовцев, затрудняя их товарищам с левого фланга стрельбу. Девять же бойцов правого фланга, как тут же выяснилось, уже не могли открыть огонь. Один лежал на траве с прокушенным горлом. У остальных что-то случилось с руками, потому что никто из них уже не мог правильно взять автомат. Попытка одного из них, метрах в восьмидесяти впереди Виталия, стрелять левой рукой окончилась плохо. Стрелявший сам находился в шоковом состоянии и плохо соображал, что делает. После очереди, пущенной им вдогонку псам, второй слева боец в шеренге рухнул в траву как подкошенный.

У солдат помятого правого фланга были покалечены руки, у большинства правая кисть и пальцы. Указательный в трех случаях вовсе отсутствовал. У всех девяти кисти были изгрызаны так, что стрелять они больше не могли, по крайней мере, эффективно. Ларькин привычно схватился за аптечку. Пробегая от одного раненого к другому, наскоро оказывая необходимую помощь, Виталий пытался рассмотреть, куда делись их четвероногие враги.

До края леса справа оставалось меньше полукилометра, и собаки преодолели это расстояние меньше чем за минуту. Они оставили на поле боя около тридцати убитых или тяжело раненных псов. Почти сотня ушла в лес — далеко за спинами сидевших вдоль дороги в засаде спецназовцев. Когда последние серые, коричневые с белым и черные спины собак исчезли в зарослях, Ларькин увидел на опушке леса Рубцову. Ирина стояла неподвижно, безотрывно глядя вслед убегавшей стае, словно вся погрузилась в процесс наблюдения. Неподалеку Сивцов, подгоняя выскакивавших из леса солдат, пытался организовать погоню. Но в этот момент у него и у усатого-полосатого морпеха заработали рации. Погоню пришлось отменить: поступило сообщение, что на лагерь спецназовцев, где оставалась небольшая охрана; напали волки.

Через пару дней после того, как Ларькин, Рубцова и Ахмеров выехали в Белоруссию, майору Борисову позвонил его шеф, генерал Яковлев:

— Тут с тобой хочет встретиться старый товарищ, Тимашов Вячеслав Никитич. Есть у него для тебя секретные материалы, шифровки какие-то, так он их жаждет тебе передать.

Борисов неопределенно промычал нечто вроде «да неужто». Встреча с Тимашовым обычно ничего хорошего не сулила. А ведь когда-то вместе воевали.

— Ему позвонить? — спросил Юрий Николаевич.

— Нет, он почему-то предпочел назначить рандеву через меня. Хитрит, старый коршун. День и район определил он: «Арбат, где-нибудь недалеко от тебя, сегодня». А точное время и место ты сам назови. Мы так договорились. Я передам.

— Тогда где-нибудь на углу Староконюшенного. В три, — сказал, немного удивившись, майор.

День был солнечный и теплый. Борисов решил надеть цветастую, с короткими рукавами, рубашку навыпуск, темными очками он прикрыл глаза со слишком характерным прищуром. Арбатские витрины отражали крепкого пожилого человека с изрядной проседью, неторопливо пробивавшего себе дорогу через гомонящую толпу. -Мимоходом оглядев свое отражение в одной из, витрин, он мысленно обозвал себя ряженым.

Ровно в три, когда секундная стрелка, завершая круг, торопливо отщелкивала последние секунды, Борисов подходил к тому месту, где в Арбат упирается Староконюшенный переулок. Он шел почти посередине пешеходной зоны и, скользнув взглядом по толпе, заметил, что навстречу ему движется такой же широкоплечий квадратный мужчина, правда, чуть выше ростом. Полковник Тимашов был одет в такую же яркую рубашку и широкие, не стесняющие движений, летние брюки. И тоже был в черных очках.