Лесник — странное сочетание живой заинтересованности в тебе, в человеке, и абсолютного равнодушия к тебе, к человеку. Словно посмотрел со стороны на своё собственное желание служить человечеству. Вот живое олицетворение, он воплощает в себе служение человечеству. Хорошо тебе рядом с ним? Бр-р-р. Вот что я мог бы ответить.

Хотя я понимаю Ирину, которая была влюблена в него без памяти. Она обиделась смертельно, когда он сдал её Борисову. Рубцова выполнила свою главную функцию — подготовку Ильи Большакова — и больше была не нужна. А Л. ею до сих пор гордится.

Сегодня впервые за долгое время думаю об Ирине без надрыва. Ю.Н. отослал её куда-то в архив Конторы, может, по службе, но, по-моему, он просто растаскивает нас в разные стороны, подальше друг от друга. И очень правильно делает.

Какая-то легкая и радостная мысль после всего этого кошмара: «Да пусть живет как хочет!»

Мой поезд ночью.

Они больше делали вид, чем действительно играли. Просто сидели за шахматами, обсуждая прочитанные Ильей материалы. Большаков привёз с собой «ноутбук», на котором и читал лазерный диск Лесника. Поначалу они пробовали сразиться в древнюю индийскую игру всерьез, но Лесник всё время выигрывал, и ему первому стало неинтересно.

Даниловы — мать взяла фамилию отчима — приняли гостей радушно. Лесник им понравился, и гостеприимство не было искусственным. Илья объяснил, что приехал на пять дней отдохнуть, показать товарищу по работе землю новгородскую, порыбачить на Сясь-озере. Повышенного внимания к чужакам в деревне избежать невозможно, но если хочешь, чтобы на тебя перестали обращать внимание — не прячься. Илья нанес визиты вежливости соседям, родителям бывших одноклассников. Из его ровесников мало кто остался на селе. На рыбалку они с Лесником действительно сходили, но рыбы принесли мало. Когда они только приехали, отчим болел — сильно простудился, — но Лесник сумел своими настойками за три дня поставить старика на ноги. Тот даже порывался с ними на озеро, еле отговорили.

Сейчас отчим дремал в своем маленьком закутке, мать смотрела телевизор в горнице, а Илья с Лесником сидели на кухне.

— Ни у одного из нас нет и в принципе не может быть преемника, — негромко говорил Лесник. — Поэтому одна из задач — постараться выжить самому, как бы ни сложилась ситуация. Понятно, что Союз Бессмертных закроет брешь, но на это потребуется время, вакансии пустуют десятки лет, а цену времени мы прекрасно знаем. Нет никого, кто бы мог продолжить моё дело. Оно — моё, такое, каким я его делаю, и я за него отвечаю на все сто процентов. Такая же ответственность ляжет и на тебя.

— Именно по этой причине Бессмертные никогда не занимают видных постов? — уточнил Большаков.

— Конечно. Удачное выражение: «видный пост». Часовой на таком посту — смертник. Пост должен быть невидным. Нам нельзя пренебрегать возможностью случайного выстрела, это обойдется Союзу слишком дорого. Со времени убийства человека, известного под именем Гай Юлий Цезарь, Бессмертным запрещено занимать государственные посты.

— Он был Бессмертным?

— Да, но погиб всего лишь на сто двадцать втором году жизни. Подлинное имя, данное при рождении — Гай Луций Максим. На него несколько раз покушались, но он пользовался техниками отвода глаз, балансировал на грани. Ещё и этим дал лишний повод обожествить себя при жизни. В конце концов, когда убийцы собрались большой толпой, он не смог удержать их всех под контролем. — Лесник сделал ход и продолжал: — Поэтому пирамиды братств, которые служат нашим инструментом, обращены верхушками внутрь себя: на самые высокопоставленные должности выдвигается среднее звено, а вершина пирамиды, которой управляют Бессмертные, зеркально отражена вниз. Конечно, российским Братством управляет не дворник и не разнорабочий, а какой-нибудь скромный подполковник или даже майор. Предположим, майор службы безопасности. Нет, не я. Я же не единственный Бессмертный в Восточной Европе.

— А рядовые члены Братства, конечно, не догадываются, для чего оно служит?

—Не совсем корректно поставлен вопрос. У Братства столько уровней посвящения, что о рядовых говорить сложно, поскольку нет ряда. Есть цепочки. Какой-никакой чин есть почти у каждого. Старший помощник младшего лейтенанта. А во-вторых, Братство настолько. многофункционально, что каждый из его членов не просто догадывается, а совершенно точно знает, чему служит. В пределах своей компетенции. Так, русофил Вятич — это кличка знакомого тебе подполковника Тимашова — уверен, что оно служит величию России. Он не видит никакого противоречия в том, что руками Братства Россию несколько раз макали в такое дерьмо... Он усматривает смысл и в этой, в сущности, антипатриотической деятельности: «чтобы злее были». И ведь в чём-то он прав. Но о тех смыслах, которые вкладывают в Братство Бессмертные, он, конечно, не знает. Как не подозревает и о существовании Бессмертных. Официально я его подчиненный. Неофициально — он мой подчиненный, потому что он состоит в младшей по рангу ложе — или ветви, каких называют в российском Братстве.

Кроме чтения материалов на «ноутбуке», Илья ежедневно под руководством Лесника занимался упражнениями по созданию и удержанию на себе экрана, защищающего от сканирования мыслей.

Приезд к родителям неожиданно обернулся для Большакова неприятным психологическим испытанием. Он вдруг обнаружил, что перестал любить мать. Неприязнь к отчиму, напротив, исчезла. Обыкновенный пожилой мужик. Преждевременно постаревший: ему ещё не исполнилось и шестидесяти, а выглядит за семьдесят. В то же время мать ещё бодра и выглядит неплохо, хотя и на четыре года старше.

«Это она отца в могилу свела, — появилась нехорошая мысль. — Она и этого заездит». Илью стало раздражать в матери все: её живой, беспокойный характер, чем-то напоминавший характер Ирины, её подковырки и шуточки, её властолюбие.

Был ещё один нюанс: если в детстве он лишь смутно ощущал желания окружающих и слышал их мысли, то теперь душа собеседника была перед ним как на ладони. До встречи с Рубцовой он словно смотрел на удаленные объекты через увеличительное стекло: какие-то нечеткие, но яркие, узнаваемые предметы ещё были различимы, какие-то мелочи совсем терялись, а некоторые превращались в расплывчатые цветовые пятна, которые не удавалось идентифицировать. Астом и практика сканирования внесли не достававшую четкость, и Большакову пришлось пережить горький опыт: видеть насквозь собственную мать. Вот этого он не пожелал бы никому: всё-таки душа родительницы должна оставаться тайной. Но деваться было некуда: беспощадный ум Ильи помимо его воли проанализировал поступающую информацию и сделал вывод. Коротко его можно было бы выразить такой фразой: «Моя мать — стерва». Но мало ли кто приходит к такому умозаключению, эти слова не могут передать глубины большаковского открытия. Как и невозможно передать остроты его переживаний.

Он словно вдруг лишился её — единственной женщины, которую любил до встречи с Рубцовой. Этот «контур», по выражению Лесника, тоже оказался начисто выжженным. Утрата показалась Илье горькой буквально до слез. Часто посреди разговора или какого-нибудь занятия у него вдруг начинало щипать в глазах и в носу, он едва сдерживался, чтобы не заплакать. Потом всё как-то незаметно прошло.

Сегодня был Тот самый день. Первый день приема эликсира первой формулы. Лесник велел Большакову не обедать — Илья объяснил это старикам расстройством желудка, — а сам с утра колдовал над колбой с колодезной водой, анализ которой он сделал в первый же день и нашел её вполне подходящей. Лесник пропустил воду через специальный фильтр, выставил колбу в сени на несколько минут, чтобы охладить до нужной температуры, а затем вылил в неё жидкости из трех пробирок: две прозрачные и одну красноватую — и поместил в термостат. Через два часа Большакову предстояло это выпить.

— Я внимательно прочитал то, что касается баланса сил и развития многообразия форм сознания, — сказал Илья. — Но всё-таки, по-моему, на практике с Россией вы переборщили. Развалили систему, империя рухнула, вот-вот разложится окончательно. Вы ничего не дали России взамен.