«Как уверенно он эти закорючки выводил, — подумал он. — Как будто тысячу лет тренировался...»

Тут всё встало на свои места — и возможность жить бесконечно долго, и то, что у человечества, этого неразумного дитяти, четыре тысячи лет назад появился загадочный поводырь, и намеки на существование тайной суперэлитной организации, мелькавшие в тех документах, которые они с Ириной переводили. И даже необычный почерк. «А на основании чего, собственно, делался вывод о ненормальности? Какой материал обобщался? Никто и не гарантирует, что прожив тысячу другую лет, человек останется таким, как был. У него должны развиться черты характера и идеи, которые с точки зрения обычного человека будут свидетельствовать о его ненормальности. Например, он может всерьез начать считать себя бессмертным...» — и всё-таки догадка казалась настолько невероятной, что не укладывалась в голове. Илья даже испугался, не сбрендил ли часом он сам.

Впрочем, если верить выводам капитана Ларькина, то бояться ему было уже нечего. Виталий давно, хотя и нерегулярно, занимался исследованием такого природного феномена, как Илья Большаков. С появлением в ГРАСе Ирины поле деятельности его расширилось, но он и теперь, случалось, опутывал Илью датчиками. Пытался выяснить, например, какие изменения происходят в его организме после того, как он телепатически надиктует две страницы текста Ирине, находящейся в другом крыле особняка. А про тестирования, ответы на бесконечные мудреные анкеты и говорить нечего. Так вот, по классическому у психологов тесту MMPI с такими показателями, как у Большакова, человек давно должен был находиться в психиатрической клинике. Неудивительно, если вспомнить, какая у него была жизнь. Ларькин смог найти несколько объяснений, как Илье удалось адаптироваться к существованию в обществе. Например, за счет сильно развитой способности к лицедейству. Большакову ничего не стоило подыграть собеседнику, нащупать его слабые струнки — и тот начинал считать его хорошим («удобным», по терминологии Ильи) парнем, закрывая глаза на его многочисленные странности и недостатки. Выявилось ещё такое явление, как сложно структурированное подсознание Ильи, которое они и использовали для защиты его сознания от зомбирования.

«А кто из нас не сумасшедший?» — в духе Чеширского Кота подытожил Илья, закрывая внутренние дебаты по поводу странного почерка Лесника. Оставалось ещё много вопросов: если записка действительно адресована Илье, как Лесник смог узнать о намечавшемся налёте на его квартиру, когда он ещё даже не намечался? Зачем он оставил эти материалы и какие выводы должен был, по его мнению, сделать Большаков, изучив их? Если те, к которым он пришел, то зачем это нужно Леснику? И какую роль во всем этом играет Ирина?

Наконец, сам ли выйдет на связь Лесник после возвращения или предоставит инициативу Илье? Определить, что жилье в его отсутствие навещали —- для профессионала, конечно пара пустяков. Для этого существует столько приемов, что все их невозможно учесть и нейтрализовать.

Вернувшись в Москву, Лесник не заставил себя долго ждать. Уже на второй день после его возвращения, придя домой со службы, Большаков обнаружил на письменном столе записку: «Пивбар «У Ромы». Завтра в 12.00». Почерк Лесника было невозможно не узнать. К записке прилагался маленький чертеж, уточнявший местонахождение «Ромы», точкой отсчета служил Павелецкий вокзал.

Отпроситься со службы на следующий день было нетрудно: пойду, мол, куплю бананов к обеду. Страсть как хочется бананов. К большаковским причудам давно все привыкли, никто не удивился. Никто не удивится, если в поисках бананов, которые продавались в двух шагах, Илья побродит по Москве три часа. Отобедают без него, а с пристальным взглядом Рубцовой он как-нибудь справится. Илья чувствовал, что с каждым днем он чуть-чуть обгоняет Ирину в искусстве телепатии, внушения и защиты от телепатии и внушения.

Пивбар оказался довольно захолустным. От дверей по каменному полу во все стороны расползались грязные лужи растаявшего снега, вычурные светильники на голых стенах, выкрашенных в лимонный цвет, смотрелись жалко, как дешевая поддельная драгоценность на лохмотьях нищенки. Неприветливый молодой бармен наливал пиво в потрескавшиеся кружки. Между прочим, как оказалось, очень неплохое пиво. Народ здесь толпился простой, пили и закусывали, стоя у маленьких круглых столиков. Было довольно людно, но Илья, ориентируясь на сигналы шестого чувства, быстро отыскал Лесника.

Тот расположился с двумя кружками за столиком у стены под светильником с перегоревшими лампочками. Рядом с ним, вцепившись руками в третью кружку, стоял бомж, промышлявший, как видно, собиранием бутылок и попрошайничеством. На правом локте у него висела грязная синяя болониевая сумка. Лесник чуть поднял руку приветственным жестом.

Если Илья выглядел в этом обществе отдыхающим от занятий студентом, то Лесник вовсе не отличался от окружающей среды. Работяга работягой. Простецкая кепочка, темная спецовка, из-под которой виднелся толстый свитер, потертые джинсы. Роста он был, казалось, небольшого. Но подойдя ближе, Илья понял, что это иллюзия. Лесник был, по крайней мере, не ниже его, но за счет умения владеть своим телом умудрялся стоять так, что рост скрадывался, и он оказывался вровень с низеньким алкашом. Большаков поздоровался и принял приготовленную для него кружку.

— Пришёл, значит, товарищ-то твой, не опоздал, — с сожалением сказал куда-то в пространство опухший от нездорового образа жизни небритый пьянчужка.

Илья бегло просканировал его сознание — и мысленно содрогнулся. Всё подсознание бедолаги было забито подавленными желаниями. Больше всего ему хотелось водки, во-вторых, хотелось курить, в-третьих, давно пора было постирать истлевшие женские трусы, которые он три месяца назад нашел на помойке, прокипятил и стал носить, в-четвертых, хотелось жрать, в-пятых... но на пути этих злободневных нужд стоял колоссальный барьер, не пускавший их в маленькое светлое пятнышко сознания, которое было занято одной-единственной заботой. Купят ли ему вот эти ребята ещё кружку пива?

— Свой человек, — кивнул Лесник на алкоголика, и Большаков понял, зачем это жуткое создание тут стоит. Чтобы на свободное место не пристроился ещё кто-нибудь и не помешал разговору. А возле этого можно было беседовать о чём угодно. И еще: будь третий член компании хоть немного поприличнее, кто-то из посетителей пивбара вполне мог попытаться пристроиться за их столик четвертым. Если потесниться, место для четвертой кружки было. Но один взгляд на бомжа наводил на мысли о вшах, и даже за соседними столиками люди занимали места без особого восторга. Это ж надо было такого откопать...

Большаков с любопытством посмотрел на Лесника. Он знал, какое телосложение маскирует скромная просторная спецовка. Ночи, проведенные со своим крестным отцом, Рубцова помнила прекрасно. Они были для неё чем-то вроде награды за то, что она перестала отличаться от их теперешнего компаньона.

В лице и строении черепа, да и тела Лесника, просматривалась некоторая угловатость. Но если, скажем, лицо и фигура Борисова наводили на мысль о квадрате, то лицо Лесника ассоциировалось, скорее, с треугольником. Темные волосы коротко, по-военному, пострижены. Взгляд с прищуром, глаза светлые, гладко выбрит, слегка угловатые уши прижаты к черепу. Неприметнейшая внешность, в облике и манерах сквозит добродушие и безобидность... пока не заглянешь в глаза. Взгляд холодный, чуть уставший, сосредоточенный и насмешливый.

Попытавшись просканировать Лесника, Илья как будто налетел с разбегу на бронированную дверь. То же самое, что с Борисовым, только гораздо жёстче. Защита на всех уровнях. Как говорится, ноль эмоций, словно на этом месте и нет никого. Всё верно, Рубцова не лгала. Да и могла ли она лгать Илье?

Они чинно отхлебнули пивка, и студеный взгляд серых с голубыми льдинками глаз Лесника встретился с внимательным взглядом зелёных глаз Большакова, прикрытых модными очками с чуть тонированными стеклами.