«(6) Неизменно искать невест для великих князей российских среди германских принцесс, дабы семейных связей наших с германцами прирастало как можно обильнее; тем сближать интересы народов и стран, сколь то возможно, и немцев в верные нашему делу союзники превратить; влияние наше оттого вельми усилится.

(7)     В торговле курс держать по преимуществу на Англию, ибо сильный сей страны флот нам зело надобен и великое может оказать содействие в деле становления собственного нашего флота; за золото платить им лесом и прочими нашими товарами, и прочные связи между англицкими моряками и торговыми людьми и нашими завязывать, тем будет прирастать и торговля наша, и морское наше могущество.

(8)     Без промедления влиянье наше расширять на севере вдоль берегов Балтийских и на юге вкруг моря Черного.

(9)     При всякой возможности подбираться чем ближе, тем лучше к Константинополю и к Индии, ибо кто владеет сними странами, владеет миром...»

На этом текст обрывался. Дальше речь шла о турках и об Иране, о выходе к Персидскому заливу и об отношениях с Австрией. Но и того, что есть, вполне достаточно.

— Ну и что вы на это скажете?

— Текст действительно довольно старый. Написан, вероятнее всего, во второй половине XVIII века.

— А где написан?

— Не в России. Точно я сказать не могу, отрывок слишком маленький. Но автор старательно и не слишком умело имитирует русские обороты с тем, чтобы у читателя- европейца создалось ощущение, что текст переведен именно с русского. Либо же человек, писавший этот текст — в том случае, если текст действительно был изначально написан по-русски, — русским языком владел не как родным. Хорошо владел, но недостаточно для того, чтобы свободно оперировать русским официальным стилем конца позапрошлого века.

—А всё-таки. Где, по-вашему, то есть в какой стране и на каком языке изначально мог быть написан сей опус?

— Вероятнее всего, всё-таки по-немецки. Хотя, повторяю, я не совсем уверена. Это мог быть и французский, с последующим переводом на немецкий. Есть для этого определенные основания. Но пусть будет немецкий. В качестве рабочего варианта. А насчет того —где, определить ещё сложнее. Язык достаточно стандартный, безо всяких диалектных отклонений. Слегка архаичный даже для конца XVIII века. Где угодно. Вена. Берлин. Дрезден. Прага. Вряд ли Мюнхен. Наверняка не Швейцария. Так что основных вариантов все же два —Австрия и Пруссия. Но это в том случае, если исходный все- таки немецкий.

—Ладно. Спасибо за работу. Если вы мне понадобитесь, я вас вызову. А сейчас вы поступаете в распоряжение капитана Ларькина. У него для вас есть дело.

Ирина кивнула и вышла. Майор нажал на кнопку селектора и сказал Виталию несколько слов.

Москва. 17 августа 1999 года.

Через несколько дней Большаков как бы невзначай спросил у Ларькина:

— А куда делась Аня? Что-то её сегодня не видно.

— Её уже неделю не видно, — подтвердил Ренат. —А сегодня не видно даже на табло в сторожке. Контрольная аппаратура ничего похожего на Аню не регистрирует.

Они сидели в своем излюбленном месте встреч—в беседке. На улице моросил мелкий дождь — близился сентябрь, школьная пора. Грустное время, когда кончаются летние забавы и жизнь входит в свое обычное русло.

Ларькин сделал удивленное лицо.

— Какая Аня? Не знаю никакой Ани. Катю знаю, Тамару знаю. Ну вот ещё Ирину знаю. А Аню не знаю. Вы что- то путаете.

— Э? —удивленный Ренат, по-видимому, слов не нашел.

Большаков, внимательно посмотрев на Виталия, отреагировал так:

— Так, похоже, оренбургская история полностью окончена. Виталик, перестань кривляться, ты похож на удивленного медведя. Нет гак нет. Нет Ани —зато есть Ирина.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Ренат, удивленно переводивший взгляд с одного на другого, заметил по выражению их лиц, что они всё-таки умудряются как-то общаться. Брови капитана поднимались всё выше, а Большаков как-то по-особому хитро моргал своими красноватыми веками. Впрочем, вскоре Илья произнес вслух:

— Обана, да, Виталик? Вот теперь твое удивление стало более достоверным.

— Быстро она тебя натаскала. Талант, — покрутил головой тот.

— Талант —это, надеюсь, обо мне?

— Не надейся.

Ренат возмущенно стукнул себя кулаком по колену.

— Высе вы первую ощщиреть офисерам, а? Пощщему мине только техенищщеские вопыросы?

Москва. 31 августа 1999 года. 10.32.

В самом-конце августа служебный телефон Юрия Николаевича снова зазвонил —точнее, заиграл, пробибикал короткую негромкую мелодию. Борисов поднял трубку и услышал знакомый голос Тимашова:

— Привет, Юрий Николаевич! Не забыл насчет уток? Поедем?

— Здравствуй, — Борисов задумчиво разглядывал лежавший перед ним листок бумаги. Потом посмотрел на стоявшую у его стола лейтенанта Рубцову и благожелательным подмигиванием дал знать ей, что она может идти. Та понимающе кивнула и удалилась.

— Что ж не поехать, поедем, —добродушно сказал он в трубку.

— Кстати, помнишь, по последнему пункту? Будем считать, что окончательно договорились.

— Как не помнить. Очень хорошо, что договорились.

— У меня тут ещё дельце к тебе, уже по служебному профилю, с терроризмом связано. Если ты очень занят, конечно, —скажи, я не настаиваю. Но если согласен помочь, я оформлю запрос на твоё начальство, что так, мол, итак, дело темное, странное, без помощи специалистов не обойтись. Сдается мне, что это больше твое направление, чем мое.

— А что за дело?

— Взрывы туту нас, —Тимашов помялся. Взрывы-то взрывы, но некоторые в схему не укладываются. Что-то нечисто. Точнее, наоборот, слишком чистая работа. Да я тебе на охоте подробнее расскажу, что сейчас болтать? Ну как?

— Конечно. Занят —не занят, а обстановка такая, что помогать надо.

Тимашов засмеялся.

— Ты всегда был мужик сознательный. Так в следующую субботу встречаемся, да?

Борисов опять посмотрел на лежащую перед ним бумагу.

— Да. У меня к тебе тут тоже будет пара вопросов. Но об этом, действительно, лучше будет поговорить на охоте.

— Хорошо. До встречи.

Майор положил телефонную трубку и потянулся за сигаретами. На бумаге перед ним был следующий текст.

Документ А

Содержался в файле ZARATUSTRA.doc.

(Шифр, которым был «закрыт» данный файл, удалось раскрыть только благодаря счастливой случайности. Текст изначально написан по-арабски, на магрибском, если верить лейтенанту Рубцовой, диалекте. Кем мог быть автор данного файла, установить в ближайшее время навряд ли удастся. Откровенные параллели с личной судьбой и с судьбой учения Фридриха Ницше вряд ли стоит принимать во внимание в качестве мотива. Скорее имеет место обратная связь).

Этот лист бумаги —фрагмент моей исповеди.

Способ, которым я его пишу, позволяет с высокой степенью вероятности надеяться на то, что расшифровать его не сумеют даже нынешние мои Братья. Но они сумеют сохранить его и передать от поколения к поколению. И к следующим поколениям. Покуда, наконец, не настанет время и не найдется умелец, который сможет прочесть эти строки.

Таких листов будет восемь. Для русского Братства — два. Два —для английского. Два —для немецкого. По одному —евреям и арабам.

То, что происходит с Европой на моих глазах, — страшно. Если так пойдет и дальше, то через век-пол- тора наступит эпоха страшных диктатур, по сравнению с которыми империя инков покажется детской забавой. И останется только молиться, чтобы диктатура эта оказалась всемирной. Иначе все живое на планете будет попросту уничтожено, И затянется этот ад, по моим подсчетам, столетий на пять, на шесть. Это в лучшем случае.

Когда я увидел наше будущее, мне показалось, что всякая деятельность теряет смысл. Что лучшее для смертных — не родиться на свет и не рожать детей. Но я обратился за советом, и мне помогли. Теперь я точно знаю, что нужно делать. И делать как можно скорее.