В очередной раз распластавшись среди травы, я подумал, что неплохо бы обзавестись фонариком, чтоб хотя бы различать, куда наступаешь. И, разумеется, сунув руку в карман, именно его там и обнаружил. Всё произошло само собой, без каких-либо усилий с моей стороны, не понадобилось даже в ладони хлопать, как это делал Курильщик, призывая гром. Правда, восторга убавилось, когда я понял, что столь желанная и необходимая находка не включается — в фонарике не оказалось батареек, и вот их-то «вызвать», как бы я ни старался, не получилось. Эта местная магия, чем бы она вообще ни была, работала как-то очень выборочно и своеобразно. Пришлось и дальше брести в темноте.
После одного чересчур сложного участка я встал передохнуть. Впереди лежала круглая поляна, за ней вырастала внушительных размеров возвышенность. Восстанавливая дыхание, я одновременно прикидывал, сколько сил уйдёт на то чтобы её преодолеть. А ведь за ней, вероятнее всего, будет ещё одна, невидимая отсюда, а за ней ещё, и ещё, и ещё. Я оглянулся — позади чёрной бездной с почти незаметным рыжим отливом стелилась бесконечная равнина, с которой это путешествие началось. Отсюда, с высоты, она походила на крошечный кусок, вырванный из лоскутного одеяла. Я и сам сейчас ощущал себя похожим образом: как нечто маленькое, вытащенное оттуда, где мне самое место. Но эта мысль не была грустной. Мои губы тронула слабая улыбка — в конце концов, что с того, что впереди, может быть, ещё сотня вершин? Времени-то у меня теперь, вроде как, полно. Хватит на все вершины.
Поддавшись внезапному секундному порыву, я зажмурился, и ветер тотчас же с новой силой набросился на меня, сбивая с ног. Я почувствовал себя цирковым канатоходцем — пустяковое колебание влево или вправо, и всё, пока. С той лишь разницей, что я знал: я-то не на канате, и мне ничего не угрожает. Я раскинул руки в стороны, удерживая равновесие, и шагнул по направлению к подножию горы. Мне в лицо швырнуло очередную порцию снега, а я продолжал идти, драматично раскачиваясь и стараясь двигаться по прямой линии, как по настоящему канату, балансируя на ней и пытаясь разом обуздать и гравитацию, и ветер. Так, вслепую, я прошёл, как мне показалось, несколько метров.
Открыв глаза, я понял, что стою на узкой скале, и по обоим бокам от меня на самом деле разверзлась пропасть. Внутри всё сжалось, я зашатался от неожиданности. Вопрос, что со мной случится, вздумай я туда упасть и разбиться насмерть, до сих пор оставался без ответа, но мне всё равно не хотелось выяснять это эмпирическим путём. Я попятился, уже всерьёз борясь с ветром, и медленно вернулся на твёрдую землю. Только после этого я осмелился выдохнуть и оглядеться. Гора, как огромный острый зуб, торчала всё там же, значит, не местность вокруг меня поменялась, пока я держал глаза закрытыми, а я сам дошёл до пропасти и чуть в неё не свалился. Вот только поблизости не должно было быть никаких пропастей… Я точно помнил, где стоял перед тем, как зажмуриться, и оттуда я вряд ли бы преодолел расстояние до этой точки за те несколько шагов, что я успел сделать. В следующий раз буду вести себя осторожнее.
Под ногой что-то еле слышно хрустнуло. Нагнувшись, я подобрал предмет, больше всего похожий на компас: плоская круглая коробочка из двух сочленённых половин, между ними пряталась красно-синяя стрелка, закреплённая на центральной оси. Нанесённая по краю шкала настолько стёрлась, что даже делений почти не разобрать, не говоря уж о подписях. Мало того, прибор, судя по всему, был неисправен — стрелка крутилась, как сумасшедшая, то и дело меняя направление, не задерживаясь ни в одном положении дольше секунды. Глянцевитый когда-то корпус выцвел, его покрывали царапины и вмятины, в которые прочно въелась сажа.
Захлопнув крышку, я убрал находку в карман. Кому бы эта вещица ни принадлежала, вряд ли он возвратится искать её сюда.
Мой недавний оптимизм по поводу дальнейшего маршрута принёс неожиданные плоды — после горки подъём становился более пологим, так что идти стало проще. Отсюда начиналась едва заметная тропка, она вилась среди скоплений угловатых скал, потихоньку уходя выше и теряясь в мареве тумана. За первым же поворотом, огибавшим особо крупный утёс, на вбитом в землю колышке болтался щербатый дорожный указатель. Подойдя ближе, я с трудом прочёл полустёршийся текст:
«.е ер. в..ер.ь,
Т. гр…ш. н. ко. ни
И. заб..ь. пе..с.ч..ь
зве…ю че. у»
Кроме этой белиберды, распознать нельзя было ни буквы. Табличка указывала в сторону вершины, однако надпись на какое-то время ввела меня в ступор. За тот срок, что я провёл здесь, я уже привык ко всем странностям, но это… Судя по всему, там был написан какой-то стишок, прочитать который полностью не представлялось возможным из-за стёршихся букв. Но кто пишет на указателях стихи? Какой в этом смысл? Пожав плечами, я пошёл дальше.
Как я и предполагал, лёгкий снежок постепенно превращался в настоящую метель и, чтобы хоть как-то защититься от задувающего прямо за шиворот бурана, я поднял воротник и зарылся в него лицом, но без толку. К тому моменту, когда я подобрался к месту, где уклон снова становился круче, ноги практически по щиколотку утопали в снегу, обильно набивающемся в обувь. Впрочем, холода я всё же не ощущал — в отличие от воды, хлюпающей в ботинках. Она, конечно, раздражала, но не простужусь же я, в самом деле? Хотя, наверное, не стоило так на это надеяться — если мертвец после смерти может устать, то, должно быть, может и заболеть. Болезнь и усталость, по сути, два близких состояния — и то, и то представляет собой реакцию организма на какие-нибудь изменения или длительное воздействие. Но разве то же самое нельзя сказать и про чувство холода?
Трава вскоре окончательно сошла на нет, а остатки поля полностью уступили горной местности. Находить под снежными заносами тропу было всё тяжелее — один раз мне даже пришлось возвращаться обратно по собственным следам, благо они никуда не исчезли у меня за спиной. Уже давно хотелось отдохнуть от изматывающей непрерывной ходьбы, но шансов наткнуться на подходящую пещеру или другое укрытие до того, как меня покинут силы, оставалось всё меньше, а перспектива устраивать привал посреди растущего сугроба меня не слишком-то манила.
Впереди замаячил ещё один размытый из-за сумрака и снега контур. Я принял было его за очередной фантом, готовый пропасть при моём приближении, но он вроде бы никуда не думал деваться. Заинтригованный, я направился к нему.
Не-фантом оказался интеллигентного вида невысоким мужчиной лет тридцати пяти или сорока, одетым в шерстяные брюки и жилетку поверх рубашки. К такому наряду в обязательном порядке полагался строгий галстук какого-нибудь неброского цвета, но ничего подобного я не видел. Стоя на коленях, этот человек разгребал снег, буквально погрузившись в своё занятие с головой — меня он не заметил, пока я не подошёл вплотную. Только тогда незнакомец прервался, перевёл на меня взгляд и после небольшой заминки поздоровался:
— Здравствуй. — Его тихий голос звучал рассеянно, а очки с погнутой дужкой, справа вылезающие чуть ли не на лоб, подкрепляли первоначальное впечатление.
— Привет. — Я глазами указал на место его раскопок. — Ты что-то ищешь?
— Ох, да, да, — забормотал он, поднимаясь на ноги и отряхивая колени. — Одну вещь. Где-то обронил и… и не могу найти.
— Ясно. — Я выдержал паузу, собираясь с мыслями. В его манере речи было нечто странное, обычно люди так не говорят. — И… Какую именно вещь?
— Я не помню. — Он виновато улыбнулся. — Ты, верно, знаешь, как тут всё происходит.
— Да, но… Мне казалось, это работает по-другому. В смысле, насколько мне известно, здесь все забывают то, что с ними было до смерти, а не после.
— Да, да, — закивал он, безо всякого результата поправляя сползающие очки. — Этого я тоже не помню. Кем был, как погиб — ничего.
— Хм-м-м, — задумчиво промычал я. Я вконец запутался и уже решал, не будет ли лучше уйти. — Слушай… Я как раз кое-что нашёл неподалёку. Взгляни-ка.
