— Так… — Вытерев пот со лба, он подобрал свою палку и как ни в чём не бывало захромал дальше. — На чём мы остановились?

Мы вышли к укрытому тканевым навесом небольшому участку, очищенному от грязи и мусора. Вплотную к перегородке расположился собранный из матраса и тряпок лежак, рядом с ним вместо стола и стула красовались два ящика, а ещё чуть поодаль друг на друга громоздились замотанные клейкой лентой картонные коробки. Кроме них по всему полу валялось столько всякой мелочи, что глаза разбегались.

Мой спутник, зайдя под тент, жестом пригласил и меня.

— Вот тут я живу, — сообщил он мне. — Не дворец, конечно, но меня устраивает. Да и трудновато на заброшенной станции что-то поприличнее раздобыть. От пыли худо-бедно защищает, и то хорошо… В общем, меня устраивает, да.

Я молча смотрел на его пожитки. Судя по ним, на этой платформе он провел гораздо больше времени, чем я в загробном мире в целом.

— Так ты говоришь, — спросил я озадаченно, — ты смотритель? Смотритель станции? По ней что же, поезда ходят?

— Нет-нет, ты что! Поезда, по этим рельсам? Не смеши меня. По ним пешком-то не всегда пройдёшь, какой там поезд. — Он пнул подвернувшийся под ногу камушек.

— Чем тогда ты здесь занимаешься?

— Тем, что слежу за порядком. Кабель там заменить или что-нибудь с путей убрать. Работа и сама по себе нудная, так ведь ещё и станция нерабочая — так какой в этом вообще смысл?

— Не больший, чем в том, что ты до сих пор это не бросил. Ты же сам рассказывал про тоннели и про то, что они могут вывести, куда захочешь.

Он замер на миг, затем вздохнул и присел на один из ящиков.

— Так-то оно так. Я бы и рад уйти, да только… не могу.

— Почему?

— Просто не могу. Считай, это моё наказание.

После этой фразы он помрачнел, и как бы я ни пытался выяснить, что он имел в виду, больше ничего добиться не получилось. Тогда я решил сменить тему.

— Слушай… Я бы хотел узнать кое-что ещё. Насчёт тоннелей, про которые ты говорил.

— Что именно? — Отозвался он.

— То, как местность меняется прямо у меня за спиной… Как это устроено?

— Ах, это… — Он пожал плечами. — Не знаю. Да и никто, наверное, не знает, оно просто так… работает. Какую бы дорогу ты ни выбрал, всё равно придёшь туда, куда положено.

— Но это же звучит, как будто от меня ничего не зависит! Как будто кто-то другой мной управляет.

— Ну, можно и так сказать. Я в этом не вижу ничего неправильного.

Я задумался. Что-то в его толковании не давало мне покоя.

— А что, если эту предопределённость попробовать сломать?

— Сломать? Как?

— Ну… Например, если я вообще никуда не пойду и останусь здесь, как ты предлагал, то никуда и не попаду, правильно?

— Это будет значит, что ты сюда и направлялся. Да и потом, вряд ли ты останешься навсегда, — возразил он. — Рано или поздно ты продолжишь путь. Смотри.

Он поднял из-под ног какую-то железку и вытянул её перед собой, затем, убедившись, что я внимательно наблюдаю, разжал узловатые пальцы, и та с лязгом упала обратно.

— Видишь? — Он нагнулся и снова подобрал её, а потом, размахнувшись, зашвырнул подальше. — Как бы я её ни кидал, она в итоге всё равно упадёт вниз, отличаться будет только траектория. Если я стану держать её в руке, рано или поздно я устану или умру, и тогда она окажется на земле. Спрячу в шкаф — дерево сгниёт, и опять тот же результат. То же самое и с людьми, конец всегда один и тот же.

Я ничего не ответил — на то, чтобы переварить сказанное, требовалось время. Интересная точка зрения, но… Но что-то меня в ней смущало. Мне было неприятно думать, что от меня ничего не зависит, тем более, здесь.

Смотритель, не дождавшись, когда я соберусь с мыслями, добавил:

— Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство.

— Да… Вполне.

— И что-то не похоже, что тебе это понравилось, — заметил он, взглянув на меня.

— Не в том дело, просто… — Я нахмурился, подбирая подходящие слова. — Да нет, всё в порядке.

— Вот и здорово. Ну так… Что скажешь? По поводу того, чтобы остаться тут.

Я ещё раз обвёл глазами станцию, вид которой, сдобренный всеми этими развалинами и мигающим светом, даже немного завораживал. В ней было что-то притягивающее.

— А знаешь… Почему бы и нет? Всё-таки один раз живём, так?

— Именно, — рассмеялся он, вставая. — Тогда, пожалуй, для начала надо всё здесь тебе показать. Пойдём, проведу небольшую экскурсию.

По-прежнему хромая, он направился к дальнему концу платформы.

Когда ты день за днём занимаешься одной и той же рутиной, монотонной и нудной до такой степени, что она превращается в чисто механическую привычку, важно вовремя прерваться и отдохнуть. И, несмотря на всё происходившее со мной, путешествие по загробному миру как нельзя лучше подходило под это описание, так что я ни капли не жалел о том, что поставил его на паузу. Наконец, впервые с момента пробуждения, я никуда не спешил очертя голову, да и станция по сравнению с заснеженным горным склоном или пещерой, погруженной в непроглядную тьму, казалась довольно приятным местом, пусть и со своими недостатками. За срок, проведённый на ней, мы со Смотрителем даже успели подружиться — такого я до сих пор не мог сказать ни о ком из встреченных здесь, ни о Курильщике, ни о Счетоводе, ни тем более о белолицей девушке, которая никак не покидала мои мысли.

Проблемы на станции как будто появлялись сами собой, поломки возникали там, где только что их ещё не было. Мы коротали время за раскопкой завалов, починкой кабелей и другой работой, а когда работы не было, играли вытесанными из камней фигурками в шахматы или попросту разговаривали. От Смотрителя я узнал о многом из того, что касалось устройства этого мира, всё ещё нового и незнакомого для меня. Например, он избавил меня от беспокойства по поводу преследующих меня фантомов, объяснив, что они представляют собой нечто вроде призраков, иногда попадающихся на глаза кому-нибудь из мертвецов. Правда, при этом он доказывал, что они, будучи бестелесными, способны разве что напугать, а в остальном абсолютно безобидны. А значит тот, кто запустил поезд, в котором я находился, всё же был чем-то иным.

— Ты их видишь, — говорил он, пока мы вытаскивали из тоннеля очередную порцию обломков и выгружали их на платформу, — потому что всё глубже увязаешь в нашем мире, становишься его частью. Не пойми меня неправильно, ты и так его часть, с той самой секунды, как умер, но на первых порах тебя ещё что-то связывает с живыми. Так сказать, отголоски жизни, что постепенно затухают.

— Как остаточная активность, — пробормотал я, с напряжением поднимая искорёженную железку и подавая ему, стоящему наверху.

— Что?

— Остаточная активность. — Повторил я. — Есть такие исследования… О том, что происходит с человеческим мозгом после смерти. И они выяснили, что в нём какое-то время сохраняются электрические импульсы или вроде того… В общем, как будто ты продолжаешь жить по инерции, хотя ни сердце, ни сам мозг уже не работают.

— Да, — согласился он, — звучит очень похоже на то, о чём я говорил. Но чем больше времени прошло с твоей смерти, тем прочнее ты становишься частью мира мёртвых, тебя засасывает всё глубже. Ты как бы превращаешься не просто в мертвеца, попавшего в загробный мир, а в одну из крупинок, его составляющих.

— И что случится, когда я… Окончательно ею стану?

— По большому счёту ничего. Останешься тем же самым, поменяются только некоторые мелочи, вроде этих самых призраков. Будешь видеть их постоянно.

— Я не стану одним из них? Откуда тогда они берутся?

— Нет, не станешь. Никто не знает, кто они такие, — он грустно покачал головой, спрыгивая вниз. — Они вроде бы люди, но словно находятся в ином измерении, и по-настоящему мы их не видим, только их… эхо.

— А может, они такие же мертвецы, как и мы, но из другого места? Например, умершие ещё раз, уже тут?