— Ладно, ладно, — проговорил он, забирая оставшееся питьё. — Не увлекайся. Неизвестно, когда я теперь запасы пополню.

— Что это? — Я перевёл дыхание, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Вино. Моего собственного изготовления, между прочим. Бодрит, а?

Я хотел было спросить, из чего оно, но от тепла меня так разморило, что я предпочёл промолчать. Вместо разговоров я откинулся назад, опёршись на руки, и с удовольствием осмотрел другой берег — он всё же оказался чуть пониже этого. Река, вьющаяся бумажной лентой, и широко раскинувшиеся за ней поля лежали перед нами, немного ниже, словно на большом экране в кинотеатре. Глядя на пейзаж, Игрок глубоко вздохнул. Минуты ему хватило на то, чтобы раскурить трубку, и теперь он сидел, выдыхая дым и рассыпая по земле искры.

Призрака, даже если он был где-то там, я не видел. Трудно сказать, нужно ли ему так же, как и нам, перебираться через реку, или он мог бы, не промочив ног, сразу попасть сюда. Перед глазами опять возникло его лицо, похожее на гипсовый или пластилиновый слепок, на лицо манекена, стоящего за стеклом витрины — с такими же сплошными белками глаз, без зрачков. Память, в который уже раз, заныла, безуспешно пытаясь припомнить, где и когда я прежде сталкивался с этим лицом, пугающим и безразличным. Такого пустого выражения, лишённого всех эмоций, не может быть ни у человека, ни у животного, ни у привидения. У статуи, торчащей в центре главной городской площади — пожалуйста, но не у человека.

И в следующее мгновение я вспомнил. Обволакивающий холод заново прокатился волной по всему телу, высасывая всё тепло, и возвращая его во тьму. Конечно, глаза, пустые наподобие кукольных, слегка искажали его черты, но сомнений не было и быть не могло — тогда, на старой полуразрушенной мельнице я увидел его же. Я мог бы смотреть в него, как в зеркало. Страшное и уродливое зеркало.

У фантома было моё лицо.

Я привык к тому, что мало что из увиденного в загробном мире поддавалось объяснению с рациональной точки зрения, но случившееся только что не лезло ни в какие рамки. Я оставался на том же месте, где сидел, может быть, даже спокойный с виду, но внутри у меня бушевала буря. Что значит это совпадение? Если, конечно, отбросить остатки здравого смысла и решить, что встреча с собственным двойником в мире мёртвых действительно может быть совпадением. До неё мне казалось: если выяснить, кто — или что — это, то станет проще разобраться в его мотивах, понять, почему он меня преследовал и пытался убить. Вместо этого ко всем загадкам добавилась новая, да ещё и меняющая все предыдущие.

Игрок, похоже, ничего не замечал, да и что было ему замечать? Внешне никаких поводов для волнения я не давал, а его самого, судя по отрешённому выражению лица, слишком занимали какие-то посторонние мысли, чтобы он обращал внимание на второстепенные детали. Докурив трубку, он поднялся на ноги и деловито предложил продолжить путь: «А то до смерти просидим».

В отличие от того берега, сравнительно гладкого и однообразного, здесь ландшафт менялся достаточно быстро. Холмы встречались всё чаще, становились они всё круче, и из-за этого мы двигались гораздо медленнее. Игрок большую часть дороги молчал, раздумывая о чём-то своём, и я не особо возражал — произошедшее к болтовне не слишком располагало, и сейчас всё, чего мне хотелось, это просто побыть в тишине, наедине с собственными мыслями.

Довольно скоро чудная река осталась далеко позади, скрывшись за первым более или менее высоким холмом. Ещё через какое-то время я перестал нервно оглядываться на каждый шорох в ожидании, что мой двойник-фантом появится откуда-то из темноты, а потом он и вовсе затерялся среди всего прочего, что занимало мою голову, и отошёл на второй план. Время и в самом деле лечит, в том числе и мысли.

На горизонте показалось зарево; поначалу я принял его за очередные грозовые всполохи, но быстро понял, что ошибаюсь. Грозы теперь почти всегда прятались за окружающими нас возвышенностями, а если и становились видны, их легко было заметить в сумраке, из-за цвета — этакие бледно-белесые пятна на границе неба и земли, в центре которых отчётливо вырисовывались паутинки молний.

В этом же свечении никаких молний не было, само оно мягко отливало тёмно-алым светом, еле различимым на фоне свинцового небосвода, и делалось ярче и больше по мере того, как мы шли. Такого с грозами тоже пока что не происходило — обычно приблизиться к ним не получалось, они как будто постоянно находились на одном и том же расстоянии, отодвигаясь от нас и самостоятельно затихая со временем. Сперва я сомневался, что направляемся мы именно к тому месту, но сомнения развеялись очень скоро. Игрок вёл нас прямо на загадочный красный отсвет, огибая холмы, встающие на пути, и другие препятствия, никуда не сворачивая с курса. Я хотел спросить его, что это за свет и куда мы идём, но он так ускорился, что я и поспевал-то за ним из последних сил.

Такой темп он держал ещё довольно долго, вплоть до нашего следующего привала, словно торопился попасть туда, куда мы шли. К тому моменту, когда он наконец устал и остановился, едва заметное зарево разрослось до половины горизонта, и теперь напоминало не то отблеск большого лесного пожара, не то багровый рассвет, который вот-вот разгонит темноту. До сих пор мне здесь не попадались леса, способные гореть с подобной силой. Впрочем, рассвет тоже пока не наступал, но это не означало, что когда-нибудь не рассветёт.

И только во время следующего отдыха я впервые с самой переправы решился заговорить с Игроком. Он задумчиво рассматривал выросшую на небе алую кляксу, полулёжа в траве, подперев голову кулаком и подложив под локоть сумку вместо подушки. Я сел рядом.

Река, которую мы пересекли, может, и была самой обыкновенной речушкой, но после неё меня не оставляло странное ощущение, совсем как в мои первые секунды тут, в стране мёртвых: ощущение потерянности, ошеломлённости, словно я заблудился где-то и не могу найти выход. Оно, это чувство, копилось внутри, рождая тревогу и страх; если вначале мне хотелось побыть в тишине, то сейчас неудержимо тянуло перекинуться с кем-нибудь хоть парой слов, лишь бы не чувствовать себя одиноким.

Я покосился на Игрока. На его лице в отсвете зарева переливались те же оттенки красного, что и в тлеющих угольках-бусинках на месте глаз у его трубки-ворона, как будто он сидел у костра. Жутковатое зрелище. Мне показалось было, что Игрок меня не замечает, однако он подал голос первым, заставив меня вздрогнуть от неожиданности:

— Как ты думаешь, куда бы нас привела та река?

— Река?..

— Я имею в виду, — он заворочался, устраиваясь повыше, — пойди мы, например, вниз по течению, в конце концов дошли бы до устья? Должна же река где-то начинаться и заканчиваться. Как считаешь?

— Не знаю. — Я помолчал мгновение. — Может, если бы мы пошли вдоль берега, то так и ходили бы по кругу. Может, река бесконечно бежала бы вперёд, как эти поля.

— Вот именно! — Он взволнованно затянулся трубкой и заговорил дальше низким, утробным голосом. — Пространство здесь постоянно скачет с места на место. И время такое же — ты не всегда замечаешь, как оно течёт. Тебе кажется, прошла всего минута — в привычном для живых понимании — а на самом деле убежал уже месяц. Одна секунда для кого-то может растянуться в целую вечность. А может быть, мы вообще видим только тех, чьё время идёт так же, как наше. И тогда одновременно в том же самом месте, где находимся мы, есть те, у кого оно быстрее или медленнее, но чтобы нам узреть друг друга, нужно, чтобы что-то совпало. Чтобы совпали наши ритмы.

Закончив сумбурную речь, он снова уставился в одну точку, вгрызаясь зубами в трубку. Я осмотрелся по сторонам.

— Получается, для нас эта секунда тянется так долго, что вокруг всегда ночь?

— Нет, всё немного по-другому. Но в общих чертах принцип ты уловил. Хотя, — поспешно добавил он, — я не утверждаю, разумеется, что так оно и есть, это лишь моё скромное мнение. А вот что касается пространства… Та река может исчезнуть в десяти метрах от нас, а может течь так далеко, что нам не дойти, даже если будем шагать миллион бесконечных жизней. Тут ты прав. Пространство в загробном мире меняется прямо у нас за спиной.