Между тем, сам характер общения между Распутиным и царской семьей конечно же исключал даже саму возможность чего-либо непристойного. Встречи проходили в Царском Селе. «Приводили его каким-нибудь боковым ходом, по маленькой лестнице, принимали не в большой приемной, а в кабинете Ее Величества, предварительно пройдя, по крайней мере, 40 постов полиции и охраны с записями, — вспоминала Вырубова. — Эта часовая беседа наделывала шуму на год среди придворных… Принимали его обыкновенно вечером, потому что это было единственное время, когда Государь был свободен. Алексей Николаевич приходил до сна в голубом халатике посидеть с родителями и повидать Григория Ефимовича. Все они по русскому обычаю 3 раза целовались и потом садились беседовать. Он им рассказывал про Сибирь и нужды крестьян, о своих странствиях. Их Величества всегда говорили о здоровье наследника и о заботах, которые в ту минуту их беспокоили». Вырубова утверждает, что Распутин приезжал в Царское 4–5 раз в год, а в 1916 году лично император видел его дважды[1259].

Глобачев, которому был известен каждый шаг и чих Распутина, свидетельствовал, что встречи были более частыми, порой раз или даже два раза в неделю, продолжались от получаса до часа. «Во дворец за последние два года Распутин ни разу не ездил. В Царское Село Распутин сначала ездил по железной дороге, а потом в его распоряжение был предоставлен один из автомобилей Охранного отделения; мера эта была вызвана заботой о его личной безопасности. На свидания с Распутиным Государыня всегда приезжала с наследником или с кем-либо из дочерей; иногда вместе с ним приезжал и Государь… По возвращении из Царского, почти как правило, Распутин отправлялся в компании кутить куда-либо в загородный ресторан. Отношения его к особам царской семьи, даже в моменты самого широкого разгула, были весьма корректны, и никогда не позволял он себе, ни при посторонних, отозваться о ком-либо из членов царской семьи непочтительно. Поэтому все рассказы о том, что Распутин называл Государя по имени или бравировал своими отношениями, или хвастал своим влиянием и т. п., — сплошной вымысел, имевший своей целью скомпрометировать царскую семью в глазах широких масс»[1260].

Но, может, преданная фрейлина и начальник охранки скрывали зловещую истину? Вскрыть эту истину призвана была Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, где «дело Распутина» вел следователь по фамилии (еще одна ирония судьбы) Романов. Помимо прочего, следствие установило, что Распутин при поездках в Царское «не был ни пьян, ни распущен. Там он говорил о Боге и нуждах народных». Он не был самоубийцей, чтобы непочтительно вести себя перед венценосцами. Об интимных связях Распутина с императрицей Романов отзывался как о «гнусной легенде», как о «нелепости, которую стыдно даже опровергать». Телеграммы из «Святого черта» оказались сплошь подложными[1261]. Вырубову Временное правительство отправит в Петропавловскую крепость, где персонал и солдаты подвергнут ее всесторонним экзекуциям и исследованиям. Помимо прочего, установят, что она… девственница.

Знали ли император и его супруга о загулах и развратном поведении Распутина? А если знали, то как могли терпеть подле себя и своих детей подобного человека? Конечно, все слухи до них доходили, но они им не верили. «Никто никогда не мог поколебать их доверия, хотя все враждебные газетные статьи им приносились, и все старались им доказать, что он дурной человек. Ответ был один: «Его ненавидят, потому что мы его любим»[1262], — подтверждала Вырубова.

Но насколько сильным было политическое влияние Распутина? Очевидно, что оно было и, скорее всего, возрастало. Тот же Спиридович фиксировал: «Годы войны развили его политически. Теперь он не только слушал, как бывало, а спорил и указывал»[1263]. Его политическая роль росла и в связи с тем, что к Александре Федоровне в периоды отсутствия императора, возглавившего Ставку, стали все чаще обращаться по различным государственным вопросам.

У меня нет сомнений, что Александра верила в пророческий дар откровения Распутина. Я склонен согласиться с Эдвардом Радзинским, который пишет: «Незаметно из «чтеца» ее желаний, из условного персонажа, которым она заклинала мужа, он начинает превращаться в ее истинного советчика. Рожденный ее фантазией провидец становится реальностью. Мужик начинает обретать самостоятельность и уже сам диктует ей свои мысли»[1264]. Но насколько Распутин — самостоятельно или через императрицу — мог влиять на реальный политический процесс и его основного творца — Николая II?

Основной инсайдерской информацией поделится Протопопов, когда его станет допрашивать Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, перед которой он будет разыгрывать роль главного разоблачителя черных сил и Распутина. «Все мы думали, что он имеет силу через Вырубову и царицу. Только в течение октября и ноября стало выясняться его влияние на царя непосредственно… Царя звал папой. Царицу мамой. Говорил всем «ты». Забота и внимание к нему со стороны царицы было особое: его рубашки были ею вышиты, шелковые, крест был золотой на золотой цепи, и застежка была с буквой Государя. Разговор Распутина с царем и царицею был твердый, уверенный». Правда, Протопопов тут же оговаривался: «Я никогда их вместе не видал»[1265].

Александра Федоровна реально подвигала мужа учитывать мнение Распутина. «Слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои», — писала она царю. Или позднее: «Не забудь держать при себе икону нашего Друга как благословение для ближайшего наступления»[1266].

Полагаю, самого Николая не надо было долго уговаривать встречаться с Распутиным. Император как-то поделился с Дедюлиным: «Он просто добрый, религиозный, прямодушный русский человек. Когда тревоги или сомнения одолевают меня, я люблю поговорить с ним и неизменно чувствую себя потом спокойно»[1267]. В то же время из переписки очевидно, что Николай порой скептически относился к советам Друга и к его святости, уважая, однако, чувства жены. А сама она порой стеснялась своей навязчивости в связи с Распутиным. Вот, например: «Не сочти меня помешанной за мою бутылочку, но наш Друг прислал ей (Вырубовой — В. Н.) вина со своих именин, и все мы выпили по глотку, а это я отлила для тебя, — кажется, мадера. Я проглотила Ему в угоду (как лекарство), ты сделай то же, пожалуйста, хотя бы тебе и не понравилось…»[1268]. Николай — совсем не чуждый мистицизма — воспринимал Распутина, похоже, в том же качестве, в котором, скажем, Рональд Рейган или Борис Ельцин воспринимали свои астрологические службы. И, конечно, царь полагал это частным делом, которое никого не должно касаться. И он считался с женой. «Если бы Император был наделен менее глубоким религиозным чувством, то Он смог бы (если мы встанем на точку зрения обывателя) убедить свою супругу реже видеться с Распутиным, — подмечала фрейлина Александры Федоровны Юлия Ден. — Но Он не пытался вмешиваться в вопросы, имеющие отношение к религии, возможно, помня, с каким самоотвержением Она отказалась от веры своих отцов, прияв святое Православие — религию Своего Нареченного»[1269].