Иванов просил для наведения в порядка в столице подчинить ему четырех министров — внутренних дел, земледелия, промышленности и путей сообщения. Однако император был готов предоставить ему более широкие полномочия: «Пожалуйста, передайте генералу Алексееву, чтобы он телеграфировал председателю Совета министров, чтобы все требования генерала Иванова всем министрам исполнялись беспрекословно»[1997]. Николай и Иванов расцеловались на прощание и перекрестили друг друга. Император выразил уверенность, что назавтра они увидятся в Царском Селе.

Алексеев незамедлительно передал военному министру в Петроград распоряжение царя по поводу полномочий генерала Иванова в отношении правительства. С самим Советом министров связи уже не было. Упоминавшаяся телеграмма императора Голицыну была сообщена адресату по телефону из министерства иностранных дел. В час ночи телеграфные власти сообщили из Петрограда, что не в состоянии доставлять депеши из Ставки по адресам, так как со всех сторон окружены восставшими. В итоге о полномочиях Иванова узнали лишь четыре министра, с которыми удалось связаться Беляеву по дворцовому телефону. С другими министрами, включая премьера, связь отсутствовала.

В литерном поезде «Б» ехали Дубенский, заведующий церемониальной частью барон Штакельберг, лейб-хирург Федоров, командир Собственного Его Величества железнодорожного полка Цабель, начальник отряда негласной агентуры полковник Невдахов, представитель Особого отдела подполковник Семенов, другие офицеры охраны. С императором в литерном поезде «А» были Фредерикс, Воейков, флаг-капитан Нилов, исполнявший обязанности гофмаршала князь Долгорукий, флигель-адъютанты Шереметев и Мордвинов.

Меж тем Рузский и Эверт рапортовали о штатной реализации приказа об отправке войск. При этом называли такие сроки, словно в распоряжении власти была вечность. Северный фронт докладывал, что начал готовить к отправке 67-й Тарутинский и 68-й Бородинский полки во главе с командиром бригады генералом Листовским, 15-й уланский Татарский и 3-й Уральский казачьи полки во главе с комдивом Мартыновым и пулеметную команду для Георгиевского батальона, который должен был возглавить Иванов. «Головным будет отправлен из Двинска 67-й пехотный полк около 10 ч. вечера 28-го, прибудет в Петроград 18 часов после отправления». То есть Рузский и Данилов отводили себе сутки на погрузку первого эшелона, который должен был, по их плану, подойти к столице к 4-м вечера 1 марта! Западный фронт — за пять минут до отправления царского поезда из Могилева — телеграфировал, что «выступают» 34-й Севский и 36-й Орловский полки во главе с командиром дивизии генералом Лошуновым, 2-й гусарский Павлоградский и 2-й Донской казачий полки под командованием генералов Юрьева и Трубецкого и пулеметная команда. «Посадка начнется в полдень 28-го и окончится 2-го марта»[1998]. Можно понять и так, что до 2 марта Эверт и не думал кого-то посылать.

«Императорские поезда ушли, — замечал Спиридович. — На путях станции Могилев спокойно оставались вагоны с генерал-адъютантом Ивановым и его Георгиевским батальоном. Этот поезд двинулся по назначению лишь в час дня 28 февраля, через семнадцать часов после того, как Государь отдал свое распоряжение. Ставка не торопилась»[1999]. Иванов отбыл лишь через 8 часов после Николая II.

Есть все основания констатировать, что Ставка и командующие фронтами начали с самого начала тихо саботировать приказ императора об отправке войск. Они заранее капитулировали, притом тогда, когда нигде в Российской империи — за исключением Петрограда — никаких массовых выступлений не наблюдалось. Даже в Москве, которая все предреволюционные годы была главным центром оппозиции.

Информация о бурных событиях в столице стала поступать в Москву во второй половине дня. Наиболее осведомленными оказались круги, связанные с военно-промышленными комитетами. Оргкомитет Всероссийского союза торговли и промышленности, возглавляемый Рябушинским, отложив текущие дела, приступил к обсуждению создавшегося положения и немедленно высказался «за поддержку Государственной думы в ее борьбе со старым правительством». Было признано необходимым создать при городской думе комитет из представителей общественных организаций, кооперативов и рабочих, чтобы «принять активное участие в деле освобождения страны от произвола властей»[2000]. Вслед за этим все московское руководство ВПК, Земгора, депутаты собрались на совещание у Челнокова. Порешили сплотиться в поддержку Государственной думы, но вследствие неясности положения «выжидать получения точных сведений из Петрограда о том, каковы шансы на успех народного движения, чтобы с этим сообразовать формы общественной и народной организации в Москве»[2001]. Такой формой был назван Комитет общественной организации, для создания и определения функций которого совещание выделило из своего состава специальное оргбюро. Сообщения о петроградских событиях с подачи земгоровцев начали печататься на ротаторах, шапирографах и других множительных аппаратах, к вечеру листовки распространялись по городу в великом множестве.

Неудивительно, что у Комитета общественной организации моментально появился конкурент, также претендовавший на помещение в Мосгордуме, что очень напомнило ситуацию в Таврическом дворце. Еще днем прошли два совещания большевиков — в доме Лобачева на Воскресенской площади и в союзе потребительских обществ на Покровке. Вечером московское областное бюро РСДРП на своем заседании приняло обращение, написанное Иваном Скворцовым (Степановым): «Революция приближается!.. Выбирайте в Совет рабочих депутатов! Сплачивайтесь в одну революционную силу! Наша задача — создать Временное революционное правительство для созыва Учредительного собрания! Да здравствует революция!.. Долой войну!»[2002]. Тогда же было выпущено и обращение организационной группы эсеров, предлагавших всей стране подняться вслед за питерскими рабочими и войсками.

Вечером социалисты подтянулись в Мосгордуму. Один из них — Николай Ангарский — писал: «В здании городской думы был, прежде всего, образован Временный революционный комитет (27 февраля) из представителей рабочих и студенческих организаций и создано объединенное бюро всех социалистических партий»[2003]. В него вошли и эсеры, и меньшевики, и большевики. Челноков потребовал от революционного комитета покинуть помещение Думы, но после долгих пререканий и скандала вынужден был уступить.

Ночью Алексеев послал запрос командующему Московским военным округом генералу Мрозовскому о положении в городе, уведомив, что император предоставил полномочия Мрозовскому в случае необходимости объявить осадное положение. Тот такой необходимости пока не видел. В Москве волнений не было, но уже проявили себя вожди, желающие и способные их организовать.

На протяжении следующих трех суток в России существовала ситуация троевластия. Николай II оставался императором, старые органы власти — за исключением Петрограда — функционировали, но на властные рычаги все сильнее претендовали и разместившиеся в Таврическом дворце ВКГД, трансформировавшийся во Временное правительство, и Петроградский Совет. Ситуация была еще крайне неопределенной и могла развернуться в ту или иную сторону. В Петрограде и в ряде его пригородов ситуацию не контролировал никто. Добавлялась и Москва. Но все же основные события исторической драмы были разыграны в Ставке и в Пскове.