Меня пустили сюда с большим скрипом, мало ли, кто там чьей невестой назвался, и только полицейский значок, подсунутый под нос медсестры, открыл для меня эту дверь. В палате было темно, лицо Реджи казалось еще более худым в зеленоватом мерцании мониторов.

Я уселась на стул и взяла его за руку. Ту самую руку, которой он ласкал меня той нашей единственной ночью. Ту самую руку, которая сжимала так и не убивший Мигеля нож.

Нож, который мы так и не нашли, и, возможно, уже не найдем. Наверное, это оружие много значило для Реджи, но вряд ли оно что-то значило для Мигеля, который мог просто выбросить его в ближайшем переулке.

Если бы не чертов Мигель, сегодня у нас могло бы быть третье свидание. С другой стороны, если бы не чертов Мигель, мы бы с ним могли вообще не познакомиться. Вряд ли Кларк свел бы нас вместе со словами «тебе уже двадцать семь, Боб, надо что-то решать, а у меня на примете есть отличный парень…»

Джон никогда не лез в мою личную жизнь.

В ту самую личную жизнь, которая внезапно стала достоянием общественности и предметом для тщательного изучения моих коллег. И не только их.

Нет, черт побери, Мигеля следовало прикончить только за это. Но судя по тому, что я видела сегодняшней ночью, ТАКС Мигеля ликвидировать не собиралось. По крайней мере, не сразу.

Я не понимала, почему так, и это значило, что мне не хватает информации. Что такого ценного может быть в убийце, если они готовы подставлять под удар своего Цензора, на которого, по их же собственным словам, у них большие планы? Мало, что ли, в нашем мире убийц?

Или их интересует его пуленепробиваемость и кровонепроливаемость? Но делами суперзлодеев должно заниматься другое ведомство, то самое, в главных экспертах которого ходят Мыш и этот летающий парень в дурацком плаще. Или они считают, что в деле Мигеля замешан какой-то сюжет?

Я просидела так минут пятнадцать, а потом, чувствуя себя последним предателем, выпустила ладонь Реджи из своей руки.

— Ты уж прости, друг, — сказала я. — Но злодеи сами себя не поймают.

Наверное, он бы меня понял.

Я надеюсь, что он бы меня понял.

Знаешь, я никогда не верила во все эти девичьи бредни, и мы были знакомы только один день, и провели вместе только одну ночь, но в тот момент я вдруг отчетливо поняла, что мое единственное «долго и счастливо», перебинтованное и опутанное проводами, с кислородной маской на лице, сейчас лежит и тихо умирает в этой темной палате под мерный писк и мерцание мониторов, и другого у меня уже не будет.

Я оставила «гадюк» и служебный телефон ТАКС в машине, а машину — на больничной парковке, вышла из клиники через запасной выход, села в вызванный «убер» и выключила телефон, с которого его вызвала. Водитель-индус высадил меня у ближайшей станции подземки, где спутниковое наблюдение, если оно велось, должно было окончательно потерять меня из вида.

Я надела захваченную в больнице маску (в Городе, районы которого то и дело падают в локдаун, медицинской маской никого не удивишь) совершила несколько бессистемных поездок, пересаживаясь с линии на линию и меняя направления, пока окончательно не убедилась, что «топтуны» за мной не ходят. Или что наружная слежка у ТАКС такого запредельного уровня, что мне ее и вовек не обнаружить.

Потом я еще раз сменила ветку, доехала до конечной станции и вышла из поезда. Народу на платформе было мало, основная часть людей уже успела уехать отсюда на работу. Я отсчитала третью по ходу поезда скамейку, села на нее, и, чувствуя себя полной идиоткой, выполняющей инструкции сумасшедшего бомжа, сунула руку под сиденье. Пальцы практически сразу же нащупали прикрепленный скотчем маркер. Не без труда отлепил скотч, я сунула маркер в карман (маркер оказался красным) и села в следующий поезд, идущий в сторону центра.

Еще одна пересадка, еще двадцать потраченных минут, и я снова на конечной, но уже другой линии. Я прогулялась до самого конца станции.

Это была старая ветка, построенная одной из первых, и внутренний интерьер тут не обновляли уже много лет. Стены, выложенные когда-то белой плиткой, были разрисованы граффити, и в том месте, где из тоннеля выезжал поезд, на них практически живого места не было. Найти свободное место оказалось не так уж легко, но Безумный Император заверил меня, что оно обязательно будет, и я не сдавалась, пока не обнаружила две относительно чистые плитки примерно в полутора метрах над полом.

Я оглянулась по сторонам. Здесь тоже было немноголюдно, и в мою сторону никто не смотрел. Убедив себя в этом, я таки совершила акт вандализма и нарисовала на свободных плитках красного пингвинчика. Безумный Император заверил меня, что выбор рисунка остается на мое усмотрение, главное, чтобы я сделала это правильным маркером.

По счастью, маркер возвращать на место не требовалось. Я снова села в поезд, проехала еще с десяток станций, сделала две пересадки и минут через сорок оказалась в другом районе Города. Точнее, под другим его районом.

Если за мной кто и следил, то наверняка уже махнул рукой, придя к выводу, что женщина окончательно сошла с ума и в ее хаотических перемещениях не стоит искать какого-то смысла.

В вестибюле этой станции стояли таксофоны. Три штуки. Разумеется, в век мобильных телефонов и быстрого интернета ими практически не пользовались. Даже наркоторговцы и продавцы оружия нашли более удобные и не менее надежные средства коммуникации, так что для меня было большим вопросом, почему эти архаизмы до сих пор не убрали с глаз долой.

Потому что места в сердцах они потеряли уже довольно давно.

Как и следовало ожидать, рядом с таксофонами никто не задерживался, и я прислонилась к стене неподалеку, делая вид, что листаю экран своего выключенного смартфона.

Спустя примерно час после того, как я нарисовала пингвинчика, зазвонил крайний слева аппарат. Следуя инструкции, полученной от Безумного Императора, я не брала трубку. После девятого звонка аппарат затих.

Внимания на меня все еще никто не обращал. Люди проходили мимо, и лишь изредка кто-то оборачивался на внезапно оживший артефакт из темных веков. Не выказывая, впрочем, особого удивления.

В нашем городе людей вообще достаточно сложно удивить.

Минут через пять зазвонил центральный аппарат, и тут уже я подошла ближе и сняла трубку.

— Ты кто? — спросил мужской и слегка раздраженный голос.

— Никто, — сказала я. — Я от Ланса.

— Какого еще Ланса?

— Бродяга, — сказала я. — Живет под мостом.

Так себе рекомендации, конечно, но и вручала я их не совсем обычным способом.

— А, от этого Ланса, — сказал он. — Что нужно?

— Консультация, — сказала я.

— За тобой следят?

— Сейчас — нет.

— Постарайся, чтобы так все и оставалось, — сказал он. — Поверни голову чуть правее и сними маску.

Я повернула, краем глаза пытаясь вычислить камеру, но у меня ничего не получилось. Камер тут было несколько.

— Маску, — напомнил собеседник.

Я стянула кусок тряпки на подбородок.

— Эй, а я тебя знаю. Ты — Черная Вдова.

— Не без этого.

— И ты водишься с теневиками.

— По необходимости.

— Я стараюсь держаться подальше от тех, кто водится с теневиками, — сказал он.

— Понятно, — сказала я. — До свидания. Прошу прощения за беспокойство.

— Стой, — сказал он. — Не клади трубку. Ты чего такая резкая?

— Возможно, это генетическое, — сказала я.

— Если Ланс направил тебя ко мне, значит, это кому-то нужно, — вздохнул голос на том конце провода. — В любом случае, я слишком ему обязан, чтобы просто проигнорировать его просьбу.

Я подумала, не стоит ли сказать ему, что Ланс ушел из этого мира, чтоб было честнее, но потом решила, что не буду. Дать человеку, способному внести хоть какую-то ясность в происходящий вокруг меня бред, лишний шанс уклониться от нашей беседы, было бы не слишком благоразумно.

— Ты еще там?

— А ты не видишь? — я снова нацепила маску на лицо.