Мы быстро сели в свой бот, прежде чем вавирцы успели собраться, и поплыли к югу против сильного ветра, дувшего на нас с юго-запада. После сильной двухчасовой качки, произведенной быстро возраставшей бурею, мы направили свой бот в тихую бухту, почти совершенно закрытую высокими деревьями и высадились на берег для ночлега. Зная, какие опасности окружали нас, зная, что дикий и неумолимый человек был злейшим из наших врагов, мы употребили все наши силы на постройку хорошей ограды из терновых кустов и затем, по исполнении свой работы, сели ужинать, и поужинавши, легли спать; но предварительно мы поставили часовых у наших лодок, чтобы дерзкие воры Увары не могли увести их, что поставило бы нас в крайне беспомощное положение и грозило бы почти неизбежным пленом.

С рассветом, покинувши стоянку у Кукумбы, после скромного завтрака из кофе, сыра и лепешек дурры, мы снова поплыли к югу. Огни наши привлекли внимание дальнозорких кукумбских рыболовов, но принятые нами предосторожности и бдительность часовых, расстановленных прежде, чем идти спать, вполне защитили нас от вивирских воров.

Западный берег озера, по мере того как мы подвигались вперед, мало-помалу поднимался и становился величественнее поросших лесом возвышенностей Урунди и холмов Уджиджи. Задний хребет — авангард гор, поднимавшихся далее — открывался позади зубчатых вершин прибрежной горной цепи, поднимавшейся от 2,500 до 3,000 ф. над поверхностью озера. Между складами этой горной цепи поднимались отдельные, довольно высокие, крутые и обрывистые холмы, представлявшие весьма живописный вид. Большая часть этих холмов имеет закругленную и гладкую или же усеченную вершину. Цепь, обнимающая эти холмы, образует местами похожие на мыс выступы, имеющие весьма покатые бока и названные мною на карте мысами. Огибая эти мысы, мы вынимали свои компасы для определения направлений на все выдающиеся предметы, заслуживающие внимания. Часто эти мысы образуются аллювиальными равнинами, на которых можно наверное встретить реку. Эти прелестные наносные равнины, окаймленные с юга, с запада и с севера огромной дугой горы, представляют в высшей степени роскошные и очаровательные виды. Растительность, кажется, появившуюся как бы внезапно. Группы пальм Elaeis Guinensis, окружающие какую-нибудь темно-коричневую деревню; ряд величественных роскошных мвул; многочисленные стволы, покрытые живою зеленью сорго; зонтикообразные верхушки мимозы; полосы белого песку с лодками туземцев, вытащенными далеко от прибоя волн; рыболовы, лениво отдыхающие под тенью деревьев — вот картины, открывавшиеся нашим взорам, когда мы плыли вдоль берегов Танганики. Когда же глаза наши утомлялись дикой поэзией тропических картин, то нам стоило только обратить свои взоры на высокие горные вершины, в мрачном величии поднимавшиеся против нас, на сияние перистых облаков, золотивших их вершины и гонимых к северу легким ветерком, наблюдать постепенное изменение облаков от тонких струй перистых до более густых и черных масс, предвещавших бурю и дождь и вскоре собиравшихся в огромные кучи — альпы над альпами — и мы знаем, что уже страшная гроза приближается и что необходимо искать убежища.

Пройдя Мукамбу, мы увидели несколько рощ высоких мвул. До самой Бембы вабембцы занимают вершины гор, тогда как вавирцы возделывают наносные равнины, тянущиеся у подошвы и вдоль нижних скатов гор. В Бембе мы остановились, чтобы взять несколько вещей из трубочной глины в угоду суевериям вадхжиджи, полагающих, что мы благополучно совершим свой путь, если будем исполнять старые обычаи.

Пройдя Нгови, мы разбили лагерь у глубокой излучины, загибающей к мысу Кабоги на расстоянии 10 миль. На двух третях пути мы встретили группу из трех островков, чрезвычайно крутых и скалистых; самый больший из них имеет в основании своем 300 ф. в длину и около 200 в ширину. Здесь мы стали готовиться к ночлегу. Жители острова состояли из старого хохлатого петуха, которого мы оставили как умилостивительную жертву духу острова, из болезненного желтоватого дрозда, из аиста, с похожею на молоток головою, и двух ястребов рыболовов, которые, увидевши, что мы завладели тем, что составляло их священную собственность, улетели в самую западную конечность острова, откуда продолжали важно смотреть на нас, качаясь на ветвях.

Так как мы с трудом могли произносить название острова, Кавуньвег, то доктор, видя, что острова эти составят наше единственное открытие, назвал их островами «Нью-Йоркского Вестника» и в знак освящения нового названия, мы ударили с ним по рукам. По самому тщательному определению было найдено, что они лежат под 3° 41' ю.ш.

Вершина наибольшего из островов представляла чрезвычайно удобный пункт для определения различных направлений, так как с нее открывались самые обширные виды на широкое и длинное озеро и на ряды окрестных гор. Раматские холмы были ясно видны и лежали по направлению к северо-северо-востоку от острова; мыс Катанга — к юго-востоко-югу, Сентакаи к востоко-юго-востоку; Магала к северо-востоку; юго-западная оконечность Музиму лежала к югу; северная оконечность Музиму к юго-юго-востоку.

С рассветом 9-го декабря мы приготовились продолжать свой путь. Раз или два в течение ночи мы были посещены рыболовами, но наши бдительные стражи помешали грабежу с их стороны. Однако мне показалось, что жители противоположного берега, посетившие нас, нетерпеливо ждали случая увезти наши лодки или же забрать нас самих в плен; люди мои были также сильно проникнуты этими мыслями, если судить по тому усердию с каким они гребли, когда мы покидали нашу стоянку.

Достигнув мыса Кабоги, мы вступили в землю Васанзиев. Мы догадались, что находимся среди другого племени по приветствию «Моголо», которым нас встретила группа рыболовов, так как вавирцы кричали «Вакке!» подобно жителям Урунди, Узиги и Угги.

Вскоре мы увидели мыс Лувумбу — отлогий выступ горной цепи, врезывавшийся далеко в озеро. Так как приближалась буря, то мы направились в жалкую маленькую бухту, видневшуюся перед деревней, и, вытащивши свои лодки на берег, начали разбивать палатки и приготовляться к ночлегу.

Так как туземцы казались смирными и довольно вежливыми, то мы не имели никаких причин подозревать их во враждебных замыслах против арабов и вангванцев. Поэтому мы спокойно приготовили свой завтрак и, позавтракавши, легли отдыхать. Я вскоре заснул и видел сладкие сны, в счастливом неведении о волнениях и беспорядках, возникших после моего ухода, как вдруг я услыхал громкий крик: «господин, господин, вставайте скорее, начинается битва»! Я вскочил, и, схвативши свой револьвер, вышел из палатки. Действительно, поднялись сильные неурядицы между различными партиями — между шумной и озлобленной толпой туземцев с одной стороны и караваном с другой. Семь или восемь из моих людей спрятались за лодки и, зарядивши свои ружья готовы были стрелять в раздраженную толпу, ежеминутно возраставшую; я нигде не мог заметить доктора.

XXXVI. Рыбы озера Танганики.

— Где доктор? — спросил я.

— Он ушел за этот холм, сэр, с своим компасом, — отвечал Селим.

— С ним кто-нибудь есть?

— Сузи и Чумах.

— Бомбай, пошлите двух человек предупредить доктора и сказать ему, чтобы он как можно скорее шел сюда.

Но в эту самую минуту доктор с двумя своими спутниками показался на вершине холма, наблюдая с самым спокойным видом трагикомическую сцену, разыгравшуюся у маленькой бухты, близ которой мы стояли. Действительно, во всей этой сцене, несмотря на ее серьезность, было чрезвычайно много комичного; так, например, один молодой человек, совершенно голый и до такой степени пьяный, что едва мог стоять на ногах, бил по земле своей поясничной повязкой, составлявшей его единственное платье, кричал и бесновался как сумасшедший и клялся то тем, то другим на своем собственном языке, что ни один мгванец или араб ни одной минуты не осквернит собою священной почвы Усанзи. Султан, отец его, был также пьян как и он, но не был до такой степени буйным.