— Хорошо, Бомбай, но ведь это грабеж. Разве мы должны позволять грабить себя? разве мы должны давать этому молодцу все, что он потребует с нас? Он может потребовать точно также весь холст, все наши ружья, и мы должны молча повиноваться ему? Я сам могу убить Мионву и его главных товарищей, а вам не будет стоить большого труда расправиться с остальными крикунами. Если Мионву и его товарищи будут убиты, то мы можем спокойно продолжать наш путь на юг в Малагарази, а потом на запад в Уджиджи.
— Нет, нет, милый господин, и не думайте об этом. Если бы мы приблизились к Малагарази, то встретились бы с Локанда-Мира.
— Ну, в таком случае, мы пойдем на север.
— И в этом направлении Угга тянется на далекое пространство, а за Угга лежит Ватута.
— Ну, так что же нам делать? Нужно же что-нибудь предпринять, а грабить себя я не позволю.
— Заплатите Мионву что он требует и уйдем отсюда; здесь нам приходится платить в последний раз, а через четыре дня мы будем в Уджиджи.
— Разве Мионву сказал вам, что это в последний раз нам придется платить?
— Да, он говорит.
XXVIII. Сузи. Слуга Ливингстона.
— Что скажете вы, Асмани? Платить нам или драться? Лицо Асмани по-прежнему улыбалось, он отвечал:
— Боюсь, что придется заплатить. Но это положительно в последний раз.
— А вы, Шоуперей?
— Заплатите, бана; лучше удалиться отсюда с миром. Если бы мы были достаточно сильны, то они заплатили бы нам. Ах, если бы у нас было бы только двести ружей, как бы побежали эти вагга.
— А вы что, Мабруки?
— Ах, господин, милый господин; дело наше плохо, Кагга — большие разбойники. Я бы охотно снял всем им головы, право снял бы, но лучше заплатить это в последний раз, и что значат для вас сто доти холста?
— Ну, в таком случае, отправляйтесь, Бомбай и Асмани, к Мионву, и предложите ему двадцать доти. Если он не возьмет двадцати, дайте ему тридцать, не согласится — давайте сорок, и так далее до восьмидесяти. Спорьте как можно больше, но ни одно доти более. Даю вам слово, что я застрелю Мионву, если он потребует более восьмидесяти доти. Ступайте и будьте благоразумны!
Остальное расскажу в нескольких словах. В 9 ч. пополудни 64 доти переданы были Мионву для короля Угга, шесть доти для него самого, и пять доти для его помощников, всего семьдесят пять доти. Едва успели мы отдать им холст, как у них началась свалка из-за добычи. Я думал, что у них дойдет дело до серьезной драки, и что, воспользовавшись этим предлогом, нам можно будет уйти и углубиться на ночь в лес, под прикрытием которого нам можно было продолжать путь на запад, но я ошибся: дело ограничилось шумом и бранью.
Ноября 6-го. На рассвете мы были в дороге и продолжали наш путь в глубоком молчании, находясь еще под впечатлением последнего неприятного события. Наш запас холста значительно уменьшился, у нас осталось девять тюков, не считая бус, которые были еще нетронуты. Если мне придется встретиться еще с несколькими Мионву, то едва ли я доберусь до Уджиджи, и хотя мне говорили, что мы в очень близком расстоянии от последнего, но Ливингстон казался мне отдаленнее чем когда-либо.
Мы перешли Помбве и затем направились через слегка волнистую равнину, которая направо постепенно возвышалась, а налево понижалась к долине Малагарази; река эта находилась в расстоянии двадцати миль. Везде разбросаны были селения. Съестные припасы были дешевы, молоко в изобилии, а также достаточно было и хорошего масла.
После четырехчасового пути мы переправились через реку Каненги, и вступили в бома Кахириги, населенную ватузн и вагга. Нам сказали, что здесь живет брат короля Угга. Известие это не представляло ничего утешительного, и я начал подозревать, что мы попали в новую ловушку. Не пробыли мы здесь и двух часов, как в мою палатку вошли два вангвани, бывшие рабами Тани бин-Абдулаха, нашего друга и щеголя из Унианиембэ. По поручению брата короля они пришли требовать дани! Брат короля просил тридцать доти — пол тюка.
Трудно представить себе, какое раздражение вызвало во мне это известие. Во мне пробудились самые дикие инстинкты. Я готов был отказаться и умереть, но не позволять себя этим нагишам-разбойникам. А между тем Уджиджи было там близко — всего четыре дня пути отделяли меня от человека, которого я считал Ливингстоном, если только это не был двойник. О милосердое Провидение! Что мне делать?
Мионву сказал нам, что в Угга мы в последний раз платили дань — а тут брат короля предъявляет новое требование. Во второй раз нас обманули, но больше нас уже не обманут.
Вангвана сообщили нам, что нам придется иметь еще дело с пятью начальниками племени, которые жили друг от друга в расстоянии двухчасового пути. Услышав это, я почувствовал некоторое спокойствие; гораздо лучше было узнать худшее в самом начале; пять новых разбойников наверное разорили бы нас своими требованиями. Что же оставалось мне делать? Как мне добраться до Ливингстона, не обратившись в нищего.
Отпустив людей я позвал Бомбая и поручил ему вместе с Асмани уладить дело о дани на возможно выгоднейших для нас условиях. Затем закурил трубку и принялся думать; через час я составил план, который решился привести в исполнение в эту же ночь.
Уладив дело о дани, причем, несмотря на все наши убеждения и дипломатические аргументы, нам удалось выторговать только четыре доти, я позвал двух невольников Тани бин Абдулаха и стал их расспрашивать, как мне пройти до Уджиджи, не платя дани.
Вопрос мой сначала несколько удивил их и они объявили, что это невозможно, но наконец, когда я начал настаивать, они отвечали, что один из них может провести нас в полночь или несколько позже в лес, который лежал на границах Угга и Увинца. Продолжая наш путь прямо на запад через лес до самой Укоранги мы могли пройти через Уггу, не подвергаясь поборам. Если я заплачу проводнику двенадцать доти и сумею заставить моих людей сохранять тишину во время прохода через спящее селение, то я дойду до Уджиджи, не заплатив более ни одного доти. Нужно ли говорить, что я с радостью согласился на это условие.
Но предварительно нам предстояло много хлопот. Нужно было запастись провизией на остальные четыре дня и я послал людей купить хлеба за какую бы то ни было цену. Счастие нам благоприятствовало, так как к восьми часам вечера мы запаслись съестными припасами на шесть дней.
Ноября 7-го. Последнюю ночь я вовсе не спал; вскоре после полуночи, когда показалась на небе луна, люди тихо выступили из селения, идя по четыре человека в ряд. К 3 часам утра вся экспедиция оставила за собой бома, не причинив ни малейшего шума. Затем мы стали двигаться в южном направлении вдоль правого берега реки Каненги. Пройдя час в этом направлении, мы повернули на запад и продолжали путь по равнине поросшей травою, несмотря на встречаемые препятствия, которые были довольно чувствительны для наших людей. Луна ярко освещала нам путь; по временам черные тучи бросали гигантскую тень на пустынные и молчаливые равнины; иногда луна совершенно скрывалась от нас, и в такие минуты наше положение было не из самых приятных. Мои люди бодро и безропотно шли, несмотря на то, что колючие растения до крови царапали им ноги. Наконец наступило утро и мы снова увидели небо. Несмотря на усталость люди мои пошли еще скорее с наступлением рассвета, пока в 8 часов утра мы не увидели реки Рузуги; мы расположились в ближайшем лесу позавтракать и отдохнуть. На обоих берегах реки водились буйволы и антилопы; но как ни соблазнительно было это зрелище, мы не смели стрелять. Ружейный выстрел встревожил бы всю окрестность. Я удовольствовался кофе и сознанием нашего успеха.
Через час мы увидели на правом берегу реки нескольких туземцев, несших соль к Малагарази. Поровнявшись с нашим убежищем, они заметили нас и, бросив свои мешки с солью, пустились бежать, оглашая воздух криками, которые должны были поднять тревогу в окрестных селениях. Я приказал людям тотчас же двинуться в путь и через несколько минут мы перешли Рузуги и направились прямо в лежавший на нашем пути бамбуковый лес. Только что мы вошли в последний, как вдруг какая-то сумасшедшая женщина стала испускать пронзительные крики. Люди мои испугались этих криков, так как последние могли навлечь на нас мщение вагга за желание избегнуть платежа дани. Через полчаса сбежались бы сотни дикарей, и, по всей вероятности, последовала бы общая резня. Женщина, не переставала, страшным образом кричать, Бог знает из-за чего. Некоторые из людей, повинуясь инстинкту самосохранения, бросили груз и скрылись в лес. Проводник бросился назад ко мне, умоляя остановить ее крики. Один из моих людей, побагровевший от гнева и страха, выхватил меч и просил моего позволения отрубить ей сейчас же голову. Стоило мне подать малейший знак и женщина поплатилась бы жизнию за свое безумие. Я пытался было зажать ей рот рукою, но она вырвалась от меня и стала еще громче кричать. Мне ничего более не оставалось как испытать на ней силу моего бича. После первого удара я потребовал, чтобы она замолчала, «нет!» она продолжала кричать с удвоенною энергией. Еще раз мой бич опустился на ее плечи и «нет, нет, нет!» Новый удар. «Замолчишь ли ты?» «Нет, нет, нет!» кричала она все громче и громче, а удары мои сыпались все чаще и чаще. Но, увидав мою твердую решимость настоять на своем, она после девятого удара замолчала. Ей был завязан рот, а также связаны руки; через несколько минут беглецы вернулись назад и караван продолжал путь с удвоенною скоростию. Наконец, после девятичасового крайне утомительного пути, мы завидели небольшое озеро Музуниа.
