Когда, после продолжительных споров, была выбрана дорога, я определил по масштабу расстояние между названными пунктами. Выше я сказал, что мы достигли Мукондокву после трехчасового пути по направлению к западу от Мицанцы, что затем мы около четырех с четвертью часов шли к северо-северо-западу, вдоль подошвы горного хребта, идущего от окрестностей Каниени к северо-северо западу до берегов Угумбы и служащего границей между Угого и прилегающей к нему страной Ваианциев. Деревня Мукондокву лежала всего в двух милях расстояния от восточного склона этого хребта; Кивиег лежала на юго-юго-западе от Муконго. Отсюда до Кусури было семь дней пути. Симбо лежало к северо-северо-западу, отсюда до Кусури было шесть дней пути. Очевидно, самою прямою дорогою была шедшая через Кити, и единственное возражение против нее заключалось в том, что ее не знал ни один из арабов или кирангоци, т.е. проводников.
Тотчас после споров между предводителями об относительных удобствах различных дорог, начались споры между носильщиками, громко объявившими себя против дороги на Симбо, по причине ее длинной терекецы и маловодности; нерасположение к дороге на Симбо быстро передалось всем караванам и было усилено рассказами о пустыне между Симбо и Кусури, где не было ни воды, ни пищи. Носильщики и слуги Гамеда единогласно объявили, что они не пойдут по этой дороге, а если Гамед станет упорствовать, то они побросают свои тюки, и пусть тогда Гамед несет их сам.
Гамед Кимиани, как называли его арабы, бросился к шейху Тани и объявил ему, что он должен выбрать кивиегскую дорогу, иначе все его носильщики разбегутся. Тани возразил, что для него все дороги одинаковы, и он пойдет по той, какую выберет Гамед. Тогда они пришли ко мне в палатку и сообщили, какое решение приняли ваниамвези. Позвавши своего старого Мниамвези, который еще раз рассказывал мне в моей палатке об указанной им дороге, я приказал ему сделать точное описание дороги на Кити. Оно было до такой степени благоприятно, что я отвечал Гамеду, что я хозяин моего каравана, и что следует идти туда, куда я прикажу кирангоци вести его, а не туда куда захотят носильщики; что когда я велю им остановиться, то они должны остановиться, когда велю идти, то они должны идти; что я хорошо кормлю их и не заставляю их работать через силу, и потому я хотел бы посмотреть, кто из моих носильщиков или солдат не послушает меня.
— Вы только что выбрали дорогу на Симбо, и мы согласились с этим; теперь же ваши носильщики говорят, что пойдут по кивиегской дороге, или разбегутся. Идите же по кивиегской дороге и платите двадцать доти мугонго. Я же с своим караваном пойду завтра утром по дороге на Кити, и если приду в Унианиембэ днем раньше вас, то вы пожалеете, что не пошли по той же дороге.
Мое решение снова переменило направление мыслей Гамеда, и он тотчас же сказал: «это все-таки самая лучшая дорога, и так как сагиб хочет идти по ней, а мы прошли вместе злую страну угогцев, то, во имя Аллаха! пойдем все по тому же пути». Добрый старик Тани не возражал, и оба они весело вышли из палатки, чтобы передать всем новость.
7-го числа караваны, по-видимому, единодушно решившие, что дорога на Кити самая лучшая, выступили в путь, предводимые, как и всегда, кирангоци Гамеда. Мы прошли уже с милю, когда я заметил, что караван, покинув дорогу на Симбо, пошел на Кити и, благодаря искусному повороту, почти приблизился уже к горному дефиле, ведшему на более высокую площадь Кивиега. Я немедленно остановил свой караван и, позвав старика, знавшего дорогу через Кити, спросил его не идем ли мы к Киевиегу. Он отвечал утвердительно. Тогда я собрал своих носильщиков и передал им через Бомбая, что мусунгу не изменил своего намерения; что я сказал, что караван мой пойдет на Кити, и он пойдет на Кити, хотя бы арабы и не пошли вместе с ним. Затем я приказал старому носильщику взять свой тюк и указывать кирангоци дорогу на Кити. Носильщики побросали свои тюки и между ними обнаружились все признаки бунта. Я тотчас же приказал вангванским солдатам зарядить ружья, стать сбоку каравана и стрелять в первого носильщика, который вздумает убежать. Затем, слезши с осла, я взял хлыст и подошел к носильщику, бросившему свой тюк первым, и жестом приказал ему взять его снова и идти. Этим все кончилось, потому что носильщики, один за другим, послушно поплелись за кирангоци. Я уже готов был распрощаться с Тани и Ахмедом, как первый из них воскликнул: «Постой Сагиб! Мне надоела эта комедия; я иду с тобою!» и караван его пошел вслед за моим. Гамедов караван уже приближался в это время к дефиле, сам же Гамед отстал от него на целую милю, плача как ребенок и жалуясь на то, что он называл нашей изменой. Сжалившись над ним, потому что он почти сходил с ума при мысли о вымогательствах и грубости кивиегского султана, я посоветовал ему догнать свой караван, сказать ему, что оба другие пошли по другой дороге и напомнить о кивиегском султане. Мы не успели еще достигнуть дефиле Кити, как стало известно, что караван Гамеда идет за нами. Дорога на гору была крута и неудобна. Колючий терновник колол нас, ужасная акация (acacia horrida) была ужаснее чем когда-либо, гуммиевые, деревья простирали свои ветви, цеплявшиеся за тюки, мимозы с своими зонтикообразными вершинами защищали нас от солнца, но мешали быстрой ходьбе. Нужно было взлезать на крутые сиенитовые и гранитные выступы, отполированные множеством ног, всходить на обрывистые и крутые террасы. Отдаленные выстрелы, раздававшиеся в лесу, увеличивали тревогу и всеобщее недовольство, так что если бы я не шел позади своего каравана, наблюдая за всяким движением, то мои ваниамвези разбежались бы до последнего.
Хотя нам пришлось подняться всего на 800 ф. над уровнем соленого озера, только что покинутого нами, однако восхождение это заняло два часа.
Взойдя на плато, мы превозмогли самые большие трудности; перед нами открылась сравнительно хорошая дорога, шедшая по джунглю, лесу и небольшим прогалинам и приведшая нас, после трех часов пути, к Муниеке — небольшой деревушке, стоящей среди прекрасно возделанной поляны и населенной подданными мукондокского султана Сваруру.
Когда мы достигли лагеря, то все успели уже развеселиться кроме Ахмеда. Случилось, что слуги Тани разбили его палатку слишком близко к дереву, вокруг которого были сложены тюки Гамеда. Неизвестно, подумал ли маленький шейх, что честный старый Тани способен украсть один из его тюков, но только Гамед пришел в ярость от такой близости и успокоился не прежде чем Тани приказал перенести ее на сто ярдов далее. Но Гамеда вскоре стал мучить его поступок, потому что уже за полночь — как рассказывал мне Тани — он пришел к нему в палатку и на коленях, целуя его руки и ноги, умолял о прощении, которое, конечно, и получил, потому что не было человека добрее и великодушнее Тани. Однако Гамед не успокоился, пока не перенес сам с своими слугами палатку своего друга на старое место.
В Муниеке вода, добытая из глубокой впадины в сиенитовом утесе, была чиста как хрусталь и холодна как лед — роскошь, которою нам не приходилось наслаждаться с тех пор, как мы покинули Зимбамуэни.
Теперь мы были на границе Унианци или, как его чаще называют, «Магунга-Мкали» — горячая земля или горячее поле. Мы прошли через деревню, населенную вагогцами и вскоре могли отряхнуть прах Угого с ног своих. Мы вступили в Угого полные надежд, надеясь встретить роскошную, текущую медом и млеком страну. Но мы жестоко ошиблись. Угого оказалось землею желчи и горечи, полною душевных тревог и невзгод, землею, в которой опасности были на каждом шагу, и не было никакой защиты от капризов пьяных султанов. Нечего удивляться, что все мы были счастливы в эту минуту. То же обстоятельство, что перед нами лежала, как думали многие, настоящая пустыня, не только не ослабляло, но даже усиливало нашу радость. Африканские пустыни часто оказывались дружественнее населенных местностей.
В это утро кирангоци протрубил в свой рожок веселее, чем трубил обыкновенно в Угого. Мы приближались к Магунга Мкали.
В 9 ч. утра, три часа после того как мы покинули Муниеку и два часа после перехода через границу Угого, мы сделали привал у Мабунгуру Нулаха. Нулаг вытекает из горной цепи, отделяющей Угого от Магунга Мкали, и после слияния своих ручьев, образующих его верховья, течет, по направлению к юго-западу. В дождливое время года он должен быть почти непроходим, по причине чрезвычайной крутизны своего русла. В полдень мы снова выступили в путь. Ваниамвези кричали, аукали и пели вангванские солдаты, слуги и пагасисы состязались с ними в голосистости и шумливости, и все вместе наполняли окружающий густой лес невыразимым шумом и гамом.
