В 9 часов утра мы остановились близ деревни Мвуми; сюда также собрались толпы вагогцев, чтобы взглянуть на мусунгу, весть о котором быстро облетела весь округ Мвуми. Но два часа спустя я уже не замечал их попыток посмотреть на меня, потому что макунгура, несмотря на несколько приемов хинина, крепко вцепилась в меня.
На следующий день мы сделали переход в 8 миль от восточного Мвуми до западного Мвуми, где жил султан, владевший всею областью. Количество и разнообразие съестных припасов, нанесенных в нашу бому, вполне оправдывало рассказы о богатстве Угого. Туземцы приносили молоко, как кислое так и свежее, мед, бобы, матаму, мавери, рис, масло, земляные орехи (arachis hypogaea) и особый род орехов, похожих на фисташки или миндаль, арбузы, дыни, тыквы и огурцы, которые они охотно обменивали на товары из мерикани и каники, а также на белые мериканийские бусы и на сами-сами. Торговля происходившая с утра до ночи в нашем лагере, напомнила мне обычаи абиссинцев и племени галласов. Восточнее, караваны должны были посылать людей с сукнами для закупки припасов в окрестных деревнях. В этом не было надобности в Угого, где всякий охотно нес в лагерь все, что у него было продажного. Самые маленькие кусочки белого или синего сукна можно было обменять за некоторую часть съестных припасов; не пропадали даже разобранные по ниткам каемки сукон.
День, следовавший за переходом, был дневкою. Мы выбрали его для принесения дани Великому Султану Мвуми. Осторожный шейх Тани уже давно готовился к этой важной обязанности, забвение которой служило бы провозглашением войны. Гамед и Тани послали двух верных рабов, хорошо знакомых с капризами вагогских султанов, и отличавшихся притом проворным языком и пониманием истинного духа торговли между восточными народами. Они несли шесть доти различных материй, как первое предложение с нашей стороны: два доти от меня, два доти от шейха Тани и два доти шейха Гамеда. Рабы не возвращались целый час; наконец, истощивши все свое красноречие, они возвратились за прибавкою, что шейх Тани передал мне следующим образом:
— О, этот султан очень дурной человек; мусунгу, говорит он, важный человек; я считаю его султаном; мусунгу очень богат, потому что он уже отправил несколько караванов; мусунгу должен заплатить сорок доти, и арабы должны заплатить по двенадцать доти каждый, потому что у них богатые караваны. Вы напрасно говорите, что это один караван: к чему бы тогда столько значков и палаток? Ступайте и принесите мне шестьдесят доти; меньше я не возьму.
Услыхав это непомерное требование, я сказал шейху Тани, что если бы у меня было двадцать вассунгу, вооруженных магазинными ружьями системы Винчестера, то султану пришлось бы платить мне дань; но Тани стал умолять меня быть осторожнее, из опасения, что дерзкие слова могут раздражить султана, и он потребует вдвое больше, на что он весьма способен; «если же вы предпочтете войну, сказал он, то все носильщики убегут от вас и покинут вас и ваши материи на произвол вагогцев». Я поспешил успокоить его опасения, сказав в его присутствии Бомбаю, что, предвидя подобные требования со стороны вагогцев, я отложил сто двадцать доти полотна, поэтому нисколько не считаю себя обиженным тем, что султан требует у меня сорок доти. Затем я приказал ему развязать тюк с полотном и отобрать для султана те из них, какие укажет шейх Тани.
Шейх Тани, надев шляпу глубокомыслия и посоветовавшись с Гамедом и верными рабами, сказал что если я заплачу султану двенадцать доти, из коих три должны быть лучшего улиагского сукна, то султан быть может примет нашу дань — если при этом «верным» удастся убедить султана в том, что у мусунгу нет ничего кроме машивы (бота), который, ни к чему не может пригодиться ему. Мусунгу согласился с этим предложением, найдя его разумным.
Рабы отправились, унося на этот раз тридцать доти и наши пожелания всякого успеха. Через час они вернулись с пустыми руками, но все-таки безуспешно. Султан требовал от мусунгу еще шести доти мерикани и фунт бубу, от арабов же еще двенадцать доти. В третий раз рабы отправились к султану, неся с собою шесть доти мерикани и фунт бубу от меня и десять доти от арабов. Они снова вернулись к нам с следующим ответом: «доти мусунгу были коротки, а полотно арабов дурного качества, поэтому мусунгу должен прислать еще три доти настоящих размеров, а арабы еще пять доти каники полотна». Я тотчас отмерил свои три доти самым длинным локтем — по Кигогской мере — и отослал их с Бомбаем, но арабы в отчаянии объявили, что разорятся, если станут удовлетворять таким непомерным требованиям, и вместо пяти доти послали только два, с просьбою удовольствоваться полученной мугонго, т.е. данью, и не требовать больше. Но султан, по-видимому, вовсе не был расположен обращать внимание на подобные просьбы и потребовал, чтобы ему прислали три доти, из коих две должны быть улиагского полотна, а одна Китамби барсати, которые и были отправлены ему с проклятием шейхом Гамедом и с глубоким вздохом шейхом Тани.
Со всем тем султанство в Угого должно быть весьма выгодною, не говоря уже о приятности, синекурою до тех пор, пока султану придется иметь дело с одними робкими арабскими купцами, не осмеливающимися проявить самые слабые признаки самостоятельности и сопротивления из страха быть оштрафованными еще большею данью. В один день от нас султан получил сорок семь доти, что составляет 49 1/2 ф. с. — весьма порядочный доход для мгогского старшины.
27 мая мы весело отряхнули прах Мвуми с ног своих и направились к западу. Пятеро из моих ослов умерли прошедшею ночью от действия воды Маренджа Мкали. Прежде чем покинуть Мвуми, я пошел взглянуть на их трупы, но увидел, что гиены оставили от них одни кости, на которых сидели целые стаи белошеих воронов.
Проходя через многочисленные деревни, окруженные полями, сплошь засеянными рисом, и считая жителей, собиравшихся кучками, чтобы поглазеть на мусунгу, я впервые перестал удивляться вымогательствам вагогцев. Очевидно, им стоило только протянуть руку, чтобы завладеть всеми богатствами каравана, однако они не делали этого; и я стал лучшего мнения о народе, который, зная свою силу, не пользуется ею, о народе настолько развитом, чтобы понять, что им выгодно давать свободный проезд караванам, не трогая их на пути.
Между Мвуми и владениями султана Мутамбуру я насчитал не менее двадцати пяти деревень, разбросанных по глинистой разноцветной равнине. Несмотря на негостеприимный вид ее, она была возделана лучше всех местностей, попадавшихся мне на пути от Багамойо.
Когда мы прибыли наконец в Матамбуру, то увидели те же толпы любопытных, услышали те же восклицания изумления, те же взрывы хохота при виде чего-либо, казавшегося им смешным в одежде или в манерах мусунгу. Арабы же, называемые здесь «вакононго», путешествующие по этой местности постоянно, вовсе не терпели от той докучливости, которою мучили нас.
Султан Мутамбуру, человек геркулесовского телосложения, с массивной головой, крепко сидящей на широких плечах, оказался чрезвычайно рассудительным человеком. Не будучи столь могуществен как султан Мвуми, он владел, тем не менее, значительной долей Угого и сорока деревнями, так что мог бы, если бы пожелал, так же точно измучить торгашеские души моих спутников арабов, как и султан Мвуми. Однако, когда мы прислали ему в виде предварительного приношения четыре доти полотна, то он ответил нам, что примет их, если арабы и мусунгу дадут ему еще четыре. При таких умеренных требованиях дело весьма скоро уладилось к обоюдному удовольствию и немного времени спустя кирангоци шейха Гамеда дал сигнал к выступлению.
По приказанию того же шейха, кирангоци произнес речь перед целым караваном. «Слово, слово от Баны» прокричал он. «Слушайте, что скажет кирангоци! Слушайте дети Униамвези! Завтра мы отправимся в путь! Дорога извилиста и дурна, дурна! Там будет джунгль, а в ней спряталось много вагогцев! Вагогцы заколют носильщиков и перережут горло тем, кто несет мутумбы (тюки и униангские бусы)! Вагогцы были в нашем лагере, видели наши тюки; ночью они проберутся в джунгль: завтра же будьте бдительны, о ваниамвези! Идите вместе, не отставайте! Кирангоци идет медленно, чтобы слабый, больной и молодой мог идти вместе с сильным! Делайте два привала! Вот слова Баны (господина). Слышали ли вы их, ваниамвези? (Громкий утвердительный крик отовсюду). Поняли ли вы их? (второй хор); в таком случае бас!» Сказав это, красноречивый кирангоци исчез во мраке и вошел в свой соломенный шалаш.
