Через несколько времени, сделав различные приготовления, мы отправились в дальнейший путь. В 3 часа караван пересек Мукондокву, я определил здесь ее течение и направление, после чего убедился, что она берет свое начало из горной цепи, лежащей почти в сорока милях севернее пика Нгуру. Так как с этого места дорога наша шла на западо-северо-запад, то и расходилась с рекою.
14-го числа, после семимильного похода через каменистые и песчаные холмы, однообразный и печальный вид которых наводил на нас неотвязчивую скуку, открылась нашим глазам сероватая плоскость озера Угомбо. Оно омывало подошву холма, с вершины которого мы любовались на открывшуюся нам картину, которую нельзя было назвать ни прекрасною, ни милою, но скорее освежающею, потому что она давала главам нашим, утомленным однообразным и печальным видом пройденных холмов, приятное отдохновение. Окрестности озера были настолько просты, что не могли возбудить в нас решительно никакого восторга: здесь не возвышались величественные горы, не видно было прелестных долин, возвышенностей и равнин. В западной части озера возвышался на 1000 футов над его уровнем только один темно-сероватый пик Угомбо, именем которого названо озеро. Остальные окрестности были просты до невероятия, на зато разнообразны, что много возвышало всю картину в наших глазах. Параллельно северному берегу озера, в расстоянии от него в одной миле, тянулась невысокая, неправильная цепь гор; на запад расстилалась некрасивая равнина, идущая по направлению к горам Мпвапва и Маренго Мкали, скрытым темно-голубым туманом и едва различаемым вдали. Взоры наши, давно утомленные обширной, темно-бурой равниной, с удовольствием обратились к серым водам озера. Очертание его походило на контур английских берегов близ Валлиса; западная часть, в которой играло множество гиппопотамов, очень походила на Нортумберланд; северный берег озера в миниатюре представлял берег Англии, тянущийся вдоль немецкого моря и изрезанный резкими извилинами; восточный же берег, довольно длинный, представляет совершенную копию английского берега от Кента до Корнваллиса.
XIII. Лагерь в Куньо.
XIV. Вид африканской тембэ.
Спустившись с вершины цепи гор, окружавшей восточную часть озера, мы пошли по северному его берегу. В час и 30 минут мы перешли от восточной оконечности озера к западной. Так как этот берег самый длинный, то я заключил, что все озеро имело 3 мили в длину и две в ширину. Берег озера со всех сторон, на расстоянии 50 футов от воды, представлял непроходимое болото, заросшее камышом и тростником, среди которого проложено было множество широких тропинок, по которым массивные гиппопотамы выходят из озер на свои ночные прогулки. Кроме них, ходят ночью по этим же тропинкам утолять свою жажду и другие, меньшие, животные, как например: буйволы зебры, жирафы, кабаны, кролики и, наконец, антилопы. Озеро кишит множеством различных пород водяных птиц, каковы черные лебеди, утки, ибисы, цапли, пеликаны; над ним парят, высматривая свою добычу, орлы-рыболовы и соколы, а по берегам раздаются громкие крики гвинейских птиц, сзывающих своих птенцов, резкие голоса туканов, и воркование голубей. В высокой траве слышатся также громкие и похожие на звук трещотки крики флориканов (sypheotidi bangalensis), куликов и тетеревей.
Будучи принужден простоять здесь два дня, по причине отсутствия Джако, унесшего с собою один из моих лучших карабинов, я воспользовался случаем исследовать северные и южные берега озера. Подошва низкого скалистого холма на северном берегу, лежащая футов на пятнадцать над нынешним уровнем озера, ясно обнаруживает действие волн. От основания холма и до берега соседнего сырого болота легко заметить тонкие полоски измельченных раковин, столь же ясные, как и параллельные полоски разных мелких частичек, остающиеся на прибрежье после отлива. Без сомнения, опытный геолог мог бы проследить признаки действия воды на песчаник гораздо лучше; я же мог заметить только общий характер их. Также твердо убедился я, после двухдневного исследования окрестностей, в особенности низменности на западной стороне его, в том, что озеро Угомбо представляет лишь остаток огромного внутреннего озера, равного по величине Танганике.
К концу вечера первого дня нашей стоянки явился Джако, приводя в свое оправдание, что уставши, он заснул в кустах, росших в нескольких футах от дороги. Так как он был причиною остановки нашей в голодной пустыне Угомбо, то я вовсе не был склонен прощать его; поэтому для предупреждения дальнейших прогулов с его стороны, я принужден был наложить на него цепи.
Еще два из наших ослов издохли, так как Фаркугар уморил еще одного своею тяжестью и манерой ездить. Не желая чтобы какой-нибудь ценный багаж был оставлен на дороге, я должен был отправить Фаркугара, под руководством Мабруки Буртона, в деревню Мпвапва, отстоявшую на 30 м., давши им своего собственного верхового осла. Фаркугар сделался посмешищем всего каравана по причине своей полной неспособности самому позаботиться о себе. Он, как больной ребенок, постоянно звал человек шесть, чтобы услуживать ему, если же случалось, что они не понимали по-английски, то он разражался таким градом ругательств, какой только когда-нибудь оскорблял слух джентльмена. Жако, которого я приставил к нему поваром, когда отправлял его с третьим караваном, он бил и сек до такой степени, что тот совершенно обессилел. Вангуанские солдаты до такой степени были напуганы его припадками бешенства, что они боялись подойти к нему, неудивительно поэтому, что голос Фаркугара, никогда не бывший слишком гармоничным, раздавался с утра до ночи, с выражением в высшей степени злым и сварливым.
В течение шести дней я выносил эту пытку и продолжал бы выносить ее и дальше, если бы ослы мои были живы; но так как все они были слабы, а такой ездок как Фаркугар уморил бы их всех одного за другим, то чтобы спасти экспедицию от окончательного разорения, я, против воли, должен был решиться оставить его, для нашего общего блага, у какого-нибудь деревенского старшины, до выздоровления, снабдивши его месяцев на шесть сукном и бусами; в противном случае он разорил бы нас и сделал бы свое выздоровление невозможным.
15-го Фаркугар и Шау, по обыкновению, были приглашены к завтраку. По их угрюмому виду я тотчас догадался, что нечто произошло или произойдет. Их нахмуренные лица не предвещали мне ничего хорошего. Они ничего не отвечали на мое «здравствуйте». Они отвернулись, когда я пристально взглянул на них. Меня поразила в эту минуту мысль, что разговор их, отрывочные фразы которого от времени до времени долетали до меня, шел обо мне.
Я пригласил их сесть.
— Селим, — сказал я, — подавай завтрак.
Был подан завтрак, состоявший из козы, душоной печени, полудюжины бататов, нескольких горячих оладий и кофе.
— Режьте, Шау, — сказал я, — и передайте Фаркугару.
— Что это за собачье кушанье? — спросил он самым дерзким тоном.
— Что вы хотите сказать этим? — возразил я.
— Я хочу сказать, сударь, что вы бессовестно обращаетесь с нами, нагло сказал он, поворачиваясь ко мне; я хочу сказать, что вы заставляете меня ходить до изнеможения. Я думал, что мы будем все время ехать верхом на ослах, и что у нас будет прислуга, а вместо того теперь мне приходится идти каждый день по жаре, так что мне кажется, что я в ... а не в этой ... экспедиции. Провались вся эта ... экспедиция к чорту! Вот что я хотел сказать.
— Выслушайте меня Шау и вы Фаркугар. Когда мы отправились в путь, то у вас были ослы и прислуга; вам разбивали палатки, вам готовили пищу, вы ели тоже что и я, вам услуживали как и мне. Теперь же все ослы Фаркугара подохли; из моих издохло семь, и я должен был бросить несколько вещей, чтобы можно было везти более необходимые. Фаркугар так болен, что не может ходить и должен ехать на осле; еще через несколько дней все наши ослы передохли бы; после этого мне пришлось бы или нанять двадцать новых носильщиков, или ждать целые недели за неделями возможности перевозки. И при таких обстоятельствах вы решаетесь ворчать и браниться за моим собственным столом. Разве вы забыли кто вы и где вы? Знаешь ли ты, что ты мой слуга, а не товарищ.
