– Да ладно, Мейлон, мы сами все сделаем, – примирительно сказал Пруит. – Зачем его беспокоить.

– Он ленивый боров, – ни к кому не обращаясь, заявил Старк. – Ему за то и платят, чтобы он сэндвичи готовил. Хотите, чтобы сделал вам сэндвичи, – сделает.

– Конечно, – сказал повар. – Почему ж не сделать.

– А ты, зараза, заткнись.

– Давай я лучше сам сделаю, – неловко предложил Пруит. – Нам всего-то по сэндвичу и по кружке кофе. Мы здесь есть не будем, пойдем на насыпь, чтобы никому не мешать. А он пусть спит.

– Ничего, не сдохнет, – сказал Старк. – Здесь столовка, а не спальня. Хотите есть здесь – ешьте здесь. А эта зараза пусть только пикнет – убью. Я и так решил заменить его, надо подыскать кого-нибудь получше.

– Если не возражаешь, мы возьмем с собой, – смущенно сказал Пруит.

– Берите. Идете на гитаре играть? – без всякого интереса спросил Старк.

– Да, – ответил Пруит от плиты, раскладывая мясо.

– О'кей, – прохрипел Старк. – Ну ты, зараза, ложись, дрыхни.

– Я не хочу спать, – сказал повар.

– Кому говорят, ложись! – прогремел голос судьбы.

– Ладно. – Виновато замолчав, повар тихонько улегся на столе.

Старк не глядел на повара. Он ни на кого не глядел. Отвернув колпачок бутылки, хлебнул виски, потом снова завинтил колпачок, и рука с зажатой бутылкой безвольно упала с подлокотника кресла. Больше он не сказал ни слова.

Пруит приготовил и раздал сэндвичи. В пронзительной тишине, плотным туманом сгущавшейся вокруг Старка, ребята торопливо налили себе кофе и, выбравшись на цыпочках из кухни, вздохнули с облегчением, словно их эвакуировали из зоны приближения урагана и позади осталась полоса штиля, своей гнетущей неподвижностью пугающая больше, чем любая буря. Выходя, Пруит задержался и поблагодарил Старка. Тот даже не повернулся к нему и продолжал сидеть, глядя в пустоту.

– Солдат нужно кормить, – сказал он с мрачным упорством атеиста, который решил убедить себя, что бог есть, и, глядя на алтарь, истово твердит: «Верую!»

С насыпи был виден весь Хикемский аэродром, мерцание его огней подсвечивало ночное небо. Тренировочные полеты проводились каждую ночь, и ангары были похожи на залитые светом пустые кинотеатры. В вышине над головой мигали красные, синие и зеленые огоньки самолетов, цепочка огней опоясывала высокий муравейник командно-диспетчерской башни. Луч прожектора щекотал снизу пузатые тучи.

Чтобы приблизить учения к условиям боевой обстановки, на полосе в ста ярдах от главных ворот стояли выкаченные из ангаров бомбардировщики «В—18», неблагодарные подопечные, ради которых и была затеяна вся эта канитель. Они приземисто нахохлились в укрытиях-капонирах, как птицы в гнездах, недовольные своей ролью бутафорского реквизита. Левее, далеко на дороге, с трудом можно было различить часового, сменившего Слейда.

– Как тебе наш начальник столовки? – спросил Пруит, с хрустом вгрызаясь в сэндвич. – Я тебе говорил, он отличный мужик.

– Я его представлял себе немного другим, – осторожно сказал Слейд.

– Он командует кухней, как диктатор.

– Это я понял.

– Сегодня он, конечно, слегка перебрал.

– Мне показалось, он не очень-то доволен жизнью, – робко заметил Слейд.

– Кто? Старк? Да он самый счастливый человек на свете.

– Может, пока ждем Энди, сбацаем «Тысячу миль»? – предложил Пятница, настраивая гитару.

– Блюз? Отлично! – обрадовался Слейд, довольный, что сменили тему. – Я блюзы люблю.

– Тогда вы с Энди подружитесь, – сказал Пятница. – Он сейчас подойдет.

Двигавшийся по дороге грузовик свернул к лагерю, включил фары, и с насыпи было слышно, как, пыхтя на второй скорости, он въезжает в проход между столбами ограждения. Потом он остановился, от темного пятна отделилась стайка огоньков, и, приплясывая, огоньки дружно двинулись в сторону кухни.

– Вы вроде говорили, у вас затемнение, – сказал Слейд.

– Так это ж лейтенант, – объяснил Пруит.

– Понятно.

Вскоре один огонек вынырнул из палатки – без других огоньков он казался крохотным и очень одиноким – и стал приближаться к ним по тропинке. Из темноты возник Энди с гитарой.

– Старк все на кухне сидит? – спросил его Пруит.

– Ага.

– Он еще при бутылке или уже дососал?

– А черт его знает. По нему не видно. Он спал. Может, и не спал, но глаза закрыты.

– Да он не очень-то и напился, – сказал Пруит.

– И я тоже не очень. Зато смотри, что я принес. – Энди расстегнул рубашку и вытащил из-за пазухи бутылку.

– Ишь ты! – восхитился Пятница. – Откуда?

– Нужно иметь связи.

– Не свисти, – сказал Пруит. – Где достал?

– А я не доставал. – Энди ухмыльнулся. – Это Цербер откуда-то приволок. Я у него перекупил. Этот пройдоха и на необитаемом острове бутылку отыщет. Пьяный в стельку. Вместе с нами приехал.

– А лейтенант что? Ничего ему не сказал?

– Лейтенант? Ты будто не знаешь. Лейтенант при Цербере и пикнуть боится.

– Кто такой Цербер? – спросил Слейд.

– Наш старшина, – объяснил Пруит. – Первый сержант Тербер. Мы его зовем Цербер. – Познакомив Слейда с Энди, он протянул Слейду бутылку.

– Вот они, – Энди показал вниз. Огоньки, выскользнув из кухонной палатки, двинулись проверять посты. – Что-то их только трое. Цербер, наверно, с ними не пошел.

– В любом случае у нас еще целый час, – сказал Пруит.

– Дай-ка мне «соль», я настроюсь, – попросил Энди Пятницу.

– А ты мне дай вот это, – Пруит взял у Энди бутылку. – Слейд, хочешь еще выпить?

– Черт! – просиял Слейд. – Класс! Ну, ребята, у вас и жизнь!

– Тебе нравится? Вот и отлично. – Пруит улыбнулся. – А Церберу-то чего здесь надо? – недоуменно сказал он, помолчав.

Милт Тербер и сам толком не знал, зачем его сюда принесло. С КП он уехал по пьянке – сел на первую подвернувшуюся машину и уехал, потому что на КП ему не нравилось и надоело видеть перед собой морду капитана Хомса, которая день ото дня круглела и теряла аристократичность. И, не успев еще протрезветь, он очутился в этой богом забытой, кишащей москитами дыре, да еще в компании с молодым Колпеппером. И теперь Тербер не мог решить, чья морда ему противнее – Хомса или Колпеппера.

У него давно возникло ощущение, что капитан Хомс тайком над ним подсмеивается, будто знает про него какую-то смешную и не очень приличную историю. Милт Тербер вовсе не хотел влюбляться в жену капитана Хомса, он хотел только свести с Хомсом счеты за то, что тот, видите ли, офицер. А что влюбился – это как снег на голову, хотя, если разобраться, Хомс сам виноват, в последнее время Милт все больше укреплялся в этой нелепой теории. Обращался бы, сволочь, с женой по-человечески, ничего бы и не случилось. И Милт Тербер не влюбился бы по уши, жил бы себе припеваючи и горя не знал.

После дня получки он встречался с Карен дважды. Один раз они снова провели ночь в «Моане». А в следующую встречу сняли номер в отеле «Александр Янг», решив, что менять гостиницы безопаснее. И оба раза все кончалось запальчивым спором о том, что же им делать дальше. Продолжаться так не может, и он, и она с этим согласны. Это любовь, и им от нее никуда не уйти, с этим они тоже были согласны. Карен наконец нашла выход: Милт должен записаться на какие-нибудь курсы, которых после объявления призыва развелось множество, кончить их и стать офицером.

Если он станет офицером, сказала она, его автоматически откомандируют назад в Штаты и переведут в новую часть, где никто его не знает. И тогда она поедет вместе с ним. Если он станет офицером, она разведется и выйдет за него замуж, а Хомсу оставит его наследника. Но обо всем этом нечего и думать, пока он лишь сержант и к тому же служит под началом Хомса. Она считает, что из Милта выйдет замечательный, прекрасный офицер.

Милт Тербер был не просто ошарашен, он был оскорблен. Не в том дело, что он не хочет пойти ей навстречу. Он готов на любые разумные уступки, но то, что она придумала, было уж слишком. И потому он в десятый раз дал себе слово больше с ней не встречаться. Отчасти из-за этого он так и напился.