Пройдя несколько шагов, лорд Драммонд оказался перед какой-то дверью.

— Погодите, — сказал Тромп.

И он, обойдя лорда Драммонда, стал отпирать дверь, запертую на три оборота ключа.

Когда она отворилась, в коридор хлынул веселый поток света.

Это было как бы внезапное вторжение солнечных лучей и пения птиц. Просторный, сверкающий сад рос и блаженствовал на щедрой земле и под таким же щедрым небом.

— Входите и смотрите, — сказал Тромп ослепленному лорду Драммонду. — Но позвольте мне запереть эту дверь.

Он запер дверь и продолжал:

— Как видите, не стоит судить ни о человеке по платью, ни о саде по дому. Я выбрал этот дом, скверно построенный и неудобно расположенный, потому что его тыльная сторона обращена к этому вольному простору: здесь мои цветы получают столько света и воздуха, сколько им требуется. Покажите мне место, где цветы были бы устроены лучше! Я-то могу жить хоть в чулане, хоть в собачьей конуре, что мне сделается? О себе я не пекусь!

Я вроде тех влюбленных старцев, что заводят молодых любовниц и тратят все свое состояние на золоченую мебель, бархат и шелка, мало беспокоясь о том, что в кармане у них не остается ни единого су, чтобы самим обзавестись мало-мальски пристойным жильем.

А у меня есть куда больше, чем любовница, — у меня целый сераль.

Смотрите же!

В его выразительной жестикуляции, в звучании голоса угадывались сразу самодовольство собственника, искушенность садовника и восторг влюбленного. Он представлял гостю собрание своих редкостей, говоря о том, что оно единственное в своем роде, и переходил от тюльпана к тюльпану, объявляя каждый очередной цветок прекраснейшим из всех.

— Вот этот, — говорил он, — превосходит все, что можно вообразить дивного и волшебного; самая пылкая фантазия признает себя побежденной перед лицом столь всесокрушающей реальности. И что же? Это сущий пустяк, заурядный цветочек, жалкий травяной стебелек по сравнению с тем, который я вам сейчас покажу.

И он обращался к другому чуду, другому шедевру природы, затмить который в этом мире не дано ничему… кроме следующего тюльпана.

При всей чрезмерности этих преувеличений, рожденных восторженностью одинокой души, коллекция Тромпа поистине была великолепна. Она, вне всякого сомнения, оставалась самым прекрасным из всего, что лорд Драммонд успел повидать за время своего путешествия.

Однако его собственная коллекция ей все же не уступала. Он был горд, что и здесь не обнаружил ни одного сорта, которого не нашлось бы в его собрании. Тромп казался серьезным соперником, но все же не победителем. Лорд Драммонд не чувствовал себя униженным, он мог продолжать борьбу. У них обоих, как в коллеже, был приз ex aequo[26].

— Ну как, — спросил Тромп, торжествуя, — встречались ли вам в ваших поездках сады, которые не уступали бы моему?

— Я не встречал таких, что превосходили бы его, — отвечал лорд Драммонд.

— Стало быть, вы видели такие, что были не хуже? — спросил Тромп, и лицо его омрачилось.

— Один мне известен.

— Это где же?

— В Лондоне.

— А как имя владельца?

— Лорд Драммонд.

— Это вы?

— Я самый.

— И ваш сад действительно стоит моего? — повторил Тромп с заметным недоверием.

— Да, — сказал лорд Драммонд. — Я отдаю должное вашей коллекции: она превосходит все, что я успел повидать с тех пор, как оставил Лондон, и не уступает моей. Но и моя вашей не уступит. Они равны.

— А-а! — ликуя, закричал Тромп. — Так вы сейчас увидите то, что нарушит это равновесие! Пойдемте вон туда.

И он потянул лорда Драммонда за стену, казалось замыкающую сад, на самом же деле скрывающую за собой оранжерею, ничуть не меньшую по размерам.

— Вот они, мои настоящие цветы, — сказал он, — все прочее не в счет. Сад лишь прихожая оранжереи, и цветы, что там растут, не более чем служанки. А здесь перед вами дамы. Если у вас есть глаза, откройте их.

Лорд Драммонд едва успел бросить беглый взгляд на оранжерею — и тотчас был ослеплен.

На этот раз все тщеславие Тромпа было оправдано: перед англичанином предстало подлинное собрание чудес, музей, где сошлись удачнейшие творения, созданные объединенными усилиями природы и искусства.

Лорд Драммонд застыл в неподвижности, будто, увидев перед собой столько волшебных красот, он заколебался, куда идти, на что смотреть.

Но вдруг взор его упал на тюльпан, в котором черный цвет сочетался с голубым и красным.

Он побледнел и бросился к нему.

— А, так вот вы что предпочитаете, — Тромп издал смешок, выражающий торжество и превосходство. — Примите мои поздравления: вы тотчас распознали самый красивый. Вижу, вы и впрямь знаток, и потому почти не жалею, что привел вас сюда. Вначале я не имел намерения показывать вам оранжерею: хватило бы и сада. Но вы меня задели, и я не хотел, чтобы мои цветы потерпели унижение. Ну что? Скажете, у вас и такой есть?

— Нет, — придушенным голосом прохрипел лорд Драммонд.

— Ни у вас, ни у кого другого, — заключил Тромп. — Он уникален. Ах, теперь вы видите: это моя любимая султанша. Что из того, если у меня одежда продрана на локтях? Все равно я не отдал бы его и за десять тысяч франков.

— А за двадцать? — с мольбой во взгляде спросил лорд Драммонд, бледный как мел.

— Ни за двадцать, ни за сколько бы то ни было тысяч. Мужчина, любя женщину, не торгует ею и не делит ее ни с кем. Я хочу быть единственным владельцем моего цветка. А на другие тюльпаны, вы что же, и смотреть не желаете?

— Я их уже видел, — сказал лорд Драммонд. — Мне на весь день хватит этого одного. Еще один, последний взгляд, и я вас покину.

Он бросил на черно-красно-голубой цветок взгляд, полный любви и безутешной грусти и, ни слова не говоря, зашагал по саду в сторону дома.

Тромп отворил перед ним обе двери.

На пороге последней лорд Драммонд обернулся.

— Благодарю вас, сударь, — произнес он. — И до свидания.

— Не до свидания, — поправил Тромп, — а прощайте. Через час вы уезжаете из Харлема.

Лорд Драммонд не ответил.

Он вернулся в гостиницу в сопровождении слуги, не произнеся ни слова.

— В котором часу милорду угодно, чтобы подали лошадей? — спросил слуга, когда лорд Драммонд поднялся к себе в комнату.

— Я сегодня не поеду, — отвечал лорд Драммонд.

Час спустя лорд Драммонд позвонил и потребовал к себе слугу, водившего его смотреть тюльпаны.

— Ступайте к вашему родственнику, — сказал он. — Если сумеете уговорить его уступить мне одну луковицу того тюльпана за тридцать тысяч франков, получите от меня пять тысяч.

— Бегу! — завопил слуга, теряя голову.

И он скатился вниз по лестнице.

Лорд Драммонд ждал его возвращения с тревогой студента младшего курса, ожидающего ответа от первой женщины, которой он осмелился написать.

Прошло целое столетие, за время которого часовая стрелка проползла всего час с четвертью, прежде чем слуга появился на пороге.

Он был понур и мрачен.

— Ну, что? — спросил лорд Драммонд.

— Он отказался, — уныло отвечал слуга.

— Вы плохо взялись за дело, — раздраженно упрекнул его лорд Драммонд. — Немыслимо, чтобы человек, который так беден, отверг подобную сумму.

— За дело я взялся, как всякий, кому бы пообещали пять тысяч, — возразил слуга. — Уж поверьте: коли у меня не вышло, значит, ничего сделать нельзя.

— Ступайте назад, — сказал англичанин. — Сорок тысяч ему, десять вам.

Как ни огромна была названная цифра, слуга отправился в путь далеко не так радостно, как в первый раз.

По той решимости, с которой его родственник отверг первое предложение, он понял, что Тромп не согласится ни за какие деньги.

Тем не менее попытку он сделал. Но вернулся, опять ничего не добившись.

— Он сущий мул, — пожаловался лорду Драммонду его посланец.

— А вы сущий осел, — отвечал тот, чувствуя потребность выместить на ком-нибудь свое дурное настроение.