Как только я ступила ногами на землю, лодка исчезла в тумане. Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как исчезает тропинка от острова к берегу. Туманный занавес закрылся за мной. Я не могла сказать существовал ли материк, море и та часть земли, откуда я пришла. Туман клубился сам по себе. Он расступался только перед островом, показывая береговой склон. Сквозь деревья пробивался бледный свет. Холода не было, но я все равно поежилась. Я ощутила запах земли, воды и ели. Луч снова прошел над головой, ощутимый и осязаемый.

Сунув руки в карманы толстовки, я направилась к просвету между соснами. Маяк был на другой стороне. С воды остров выглядел маленьким, но продвижение по нему, казалось, занимало целую вечность.

Когда сосны стали гуще, я осознала, что в лесу слишком тихо. Никаких следов животных. Ни птиц, щебечущих в своих гнездах. Ветви дрожали, когда я проходила мимо, шептались позади меня. Тропинка слишком идеальна — странно. Если деревья и падали в этом лесу, то не привычным образом. Сквозь ворох иголок и подлеска проступал гранит, словно обнажая скелет острова.

Казалось, я шла по диораме. В третьем классе мы все должны были воссоздать сценку из истории штата Мэн в коробке из-под обуви. В коробке Леви — Лейф Эрикссон, стоял на берегу Мэна под флагом викингов.

А в моей — снег падал на поселение Плимутской компании в Поупхэме, где маленькие поселенцы (сделанные из спичек) голодали под соснами. Мой брат получил отлично за работу, а я записку для родителей и два визита к школьному психологу.

Но таков для меня штат Мэн. Красивый на вид и угрожающий. А вот от Джексон-рок исходила опасность. Я знала этот остров только снаружи. Свет исходил от него, но не падал на него. «Мистер Грей здесь», — пронеслось в мой голове.

Я не стала спорить с этим убеждением. А зачем? Конечно, я его видела. Залезла в заколдованную лодку и поплыла без ветра, весел и мотора. Волосы на моих руках встали дыбом, а спина напряглась. Ничто не могло заглушить звук моих шагов — слишком громкие.

Боком я спустилась с холма и остановилась. Под маяком я была крохотной. Крепкий и широкий, вблизи он тянулся вверх к небу. И больше не выглядел хрупким.

Шестеренки привели маяк в движение, и я почувствовала свет на своей коже. Он давил на меня и заставлял стискивать зубы, чтобы они не стучали друг о друга.

Но так как все это иллюзия, я продолжала идти. В любой момент ожидая, что кто-нибудь встряхнет снежный шар, разбудит меня, ущипнет — вернет в реальный мир. Обойдя маяк, я подумала, что это сон. Из тех, что заставляют тебя проснуться до того, как ты упадешь.

Серебристые завитки тумана ползли ко мне. Протягивая свои щупальца из-за деревьев. Туман задел мои волосы и коснулся шеи. Мгла усилилась, сгущаясь. Словно молоко, которое наливаешь в кофе, а оно сворачивается. Оттенки, формы и углы превратились в черные глаза и серебристые волосы. Тонкий рот, острый подбородок. Чья-то рука протянулась, чтобы взять мою.

— Я думал ты не придешь, — сказал он.

Я тоже. Может, в сказках можно найти верные слова, которые нужно говорить духам. Или снах — там это имеет смысл. Но стоя там, я ощущала его пальцы — шершавые. Настоящие.

Я проснулась — это реальность. Так что все, что мне оставалось — вспомнить, как мама учила меня хорошим манерам. Однажды в «Сломанном Клыке», когда я была по колено в воде, она встретила на улице знакомых. Мама научила меня пожимать друг другу руки и произносить:

— Приятно познакомиться.

Грей

Внезапно я принимаю решение и внутренне содрогаюсь. Слишком много эмоций для моей хрупкой кожи. У меня такое чувство, что я состою лишь из швов и трещин, готовых вот-вот разойтись. На моей тарелке за завтраком не было коробки, потому что я хотел найти способ покончить с этим. Магия, управляющая проклятием, игнорирует желания, которые хотят обмануть его. Вначале я пытался торговаться.

Каждый день в течение года я мечтал, чтобы кто-нибудь попал на остров, и все напрасно. Писал записки и засовывал их в бутылки, только чтобы увидеть, как бутылки тают, превращаясь в туман сразу, как касаются воды. Я мечтал о свободе и смерти.

Забавно, насколько буквальной может быть магия — прошлой ночью я хотел покончить с ней. И в моей тарелке было пусто. Вместо этого туманная дорожка от острова до берега открылась и позволила ей прийти ко мне. Она пришла ко мне! Она на моем острове, и я наконец-то вижу ее так же, как Сюзанна видела меня. Мой ключ из тюрьмы. Она — дверь, которую нужно отпереть, и как лучше всего сделать это? Меня поражает, что она больше не просто свет. Рассекая волны на лодке, она похожа на свет. Но когда я беру ее руку, вижу каждый оттенок. Она — осень в акварели, волосы, губы и глаза. Жестоко, но я никогда не узнаю ее мельчайших подробностей. Это еще одно наслаждение, доставляемое моим проклятием — полная изоляция. Не будет мне знакомых лиц ни на расстоянии, ни в пределах досягаемости. Уиллу я вижу так, словно она стоит по другую сторону смазанного маслом стекла. Она фигура. Оттенок.

Впечатление. И ничего более.

Если она и красива, я не могу этого разглядеть.

Может, это и к лучшему; если она некрасива, я не узнаю этого.

— Заходи, — говорю я и она кивает.

Она не похожа на хрупких девиц в платьях. Носит бриджи и сапоги. Не наступает мне на пятки. Знаю, что за столетие многое изменилось. Я видел проблески в чужих окнах, но она здесь. Реальная. Стоит в дверном проеме моего маяка, а рука выскальзывает из моей.

Смотря на меня с любопытством, она улыбается.

— Так кто же ты, в конце концов?

Так много ответов на этот вопрос. Я призрак, который бродит по маяку. Сын без родителей. Любовник без сердца. Нужен правильный, поэтому я жду, пока она войдет внутрь. Пусть мой дом говорит за меня. Она останавливается в холле и запрокидывает голову. Мои полки располагаются на стенах. А там стоят музыкальные шкатулки. Они сверкают и дрожат. У каждой есть ключ, который нужно повернуть. Совсем как она.

Указывая на свою коллекцию, я произношу:

— Выбирай любую.

Но она не поддается на уговоры. Смотрит на меня, и тень пробегает по ее лицу. Хотя ее окружает сияние, я различаю веснушки и серебристый шрам через бровь. Поджав губы, она сначала молчит, но потом:

— Как тебя зовут?

Я ничего не забыл. Сто лет — это не так уж много. Я не могу вспомнить лицо моей матери или каково это стоять под солнцем. Помню мелодии песен, но совсем забыл слова. Но за сто лет нельзя забыть, кем я когда-то был и кем стал. Я окутываю свое имя, закрываюсь словно моллюск — оно только мое.

— Разве ты не знаешь? — спрашиваю ее. — Я мистер Грей.

Она делает шаг вперед.

— То есть если я захочу написать тебе письмо, мне следует начинать с «Дорогой мистер Грей».

Я так давно не получал писем. Боль затопила меня от желания получить хотя бы одно. Она понятия не имеет, что делает со мной. Что уже значит для меня. Поэтому я заставляю себя улыбнуться.

— Слишком официально, сойдет и «Дорогой Грей».

— Хм.

Когда она снова поворачивается к моей коллекции, я борюсь с желанием погрузить руки в осеннее сияние, которое, вероятно, ее волосы. Холод отступает. Она теплая, и я тоже хочу быть таким. Вот что чувствовала Сюзанна, когда я был человеком, а она туманом. Неудивительно, что она позволила мне поцеловать себя. И то, что она то же клялась мне в любви. Прямо сейчас я скажу что угодно, лишь бы она повернулась и прикоснулась ко мне. Я должен быть чудовищем или принцем? Так трудно решить. Наконец, я говорю:

— Мое имя ты знаешь, а как зовут тебя?

— Значит вот как это работает?

Я киваю, потому что так намного легче, чем выбирать роль. Она проводит пальцем по полке и останавливается рядом с музыкальной шкатулкой из сердцевины дерева. Я вставил в крышку золотые нити, петли за петлями, которые ловили свет под определенным углом. Я не могу вспомнить мелодию, заключенную в ней. Уилла не заводит ключ. Кажется, она хочет прикоснуться к нему, но сдерживается. Сосредоточенно смотрит на меня, но в конце концов приоткрывает губы.