В семье все делали так, к тому же это и мой дом.
До сих пор никто не интересовался деньгами, которые я оставляла в пепельнице, (хотя все прекрасно знали, что они не от Санты).
Я потерла руки.
— Я просто делаю все, что в моих силах.
Он сжал зубы. Рана на его лбу сморщилась, проявляя порез еще четче.
— Ты уже достаточно сделала.
Фраза имела много намеков. Что именно он имел ввиду? Точно сказать не могу, но она ранила меня еще сильнее. Я спустилась ниже, но не отпустила перила. Вместо этого произнесла несколько слов, осмелившись оспорить его решение и задеть гордость.
— Нам нужен будет мазут в этом месяце. Мама сказала, что это пятьсот долларов.
— Уилла, — предупредил он.
— Отец, — ответила я.
— Не заставляй меня повышать голос.
В глазах все плыло. Я пересекла комнату и быстро вернулась на лестницу, пихая купюры в карман. Между нами образовалась огромная пустота. А в голове эхом проносились фразы, которые я не произнесла.
Например, «Ты не обязан все делать сам, папочка» или «Что с тобой не так?» Я не хотела зарабатывать продажей пиявок. Или быть тем человеком, который платит по счетам.
Ворвавшись наверх, я желала совершить много необдуманных и ненужных покупок. То, что я могла купить на эти деньги. Новый телефон, пирожные Passion Flakies, печенье Oreo, мороженное или болванчика для пикапа Бейли. Бесполезную мелочь. Ноутбук или подержанную лодку и инструменты для нее. Последнее выглядит как предательство, поэтому стыд заполнил меня. Но тут снизу раздался громкий голос отца. Не думаю, что он орал на меня. Просто кричал, но я все равно его слышала. Внизу шуршала газета, а отец гремел:
— Я сам могу содержать собственный дом.
— А кто говорил, что это не так? — громко заявила я в ответ.
— Заткнись!
Оцепенение слетело с меня. Раздражение и эмоции слились воедино, и я ухватилась за косяк двери, чтобы не упасть.
Мужчина внизу не мой отец. Это Билл Диксон, который дрался голыми руками и не соглашался на пиво, потому что хотел виски. Билл Диксон, избивший лучшего друга, чтобы тот не прыгнул в зимнее море; который спокойно принял удар от Мэла Элдрича словно это поцелуй.
Я никогда не видела этого человека. Он был легендой, мифом. До сих пор.
Я закрыла дверь спальни и прислонилась к ней. Не для того, чтобы плакать, а чтобы успокоить свое сердце. Запрятав свои чувства подальше, позволила им уйти с глаз долой. Пусть остаются в темноте, почти неосязаемыми, так будет легче их игнорировать. Поэтому, будто все в порядке, я сняла свою засаленную одежду и проверила телефон. В полдень Бейли прислала смс:
«Будет вечеринка на Гарленд-Бич, придешь?»
Ага. Да, я приду.
Грей
То, что я вижу из своей изящной тюрьмы.
Проклятие и есть проклятие — атрибуты прекрасны. Они должны быть, чтобы искушать взор и покорять сердце. Позолоченные пакеты, тарелки, наполненные любым деликатесом, который мне нравится, — сахар в яде. Мой облик или Сюзанны — неземные монстры.
Я дьявол с ангельской улыбкой. Та, что думала обо мне, — заметила меня сегодня. Я едва заметил ее, но стоял на утесе и чувствовал, как она приближается. Она сомневалась — видела сквозь магию всего лишь мгновение и этого мгновения было достаточно. Я все еще не до конца реален, но почти осязаем. Сначала она должна колебаться, а я верить.
Но самое важно, я в ее мыслях.
Если мы похожи, если она хоть немного похожа на других в этой цепи несчастных душ, она будет вспоминать обо мне все чаще. Видеть меня во снах, размышлять и анализировать свои соображения до тех пор, пока не придет. Пока не предстанет передо мной, не коснется меня, не разглядит мое лицо.
Черты мои прекрасны. Ее светлее. У всех тех, кто снаружи, лица всегда такие. Именно так я их вижу, когда смотрю на городок, проклятый, но так и не осознавший этого.
Когда становится особенно ясно, а до недавнего времени я всегда сдерживал туман, я вижу дома. Цвета слоновой кости, красные, темно-фиолетовые и коричневые — они усеивают холмы. Я вижу церкви и их великолепные шпили. Открытые двери. Как закрываются окна.
Люди для меня не больше, чем оркестр, который играет в музыкальных шкатулках.
Просто точки света. Днем я вижу только самые яркие пятнышки — тех, кто проплывает мимо маяка. Но ночью я созерцаю больше. Раньше я смотрел на небо, но теперь только на берег. Все эти души — движущиеся созвездия.
Сегодня вечером они собрались вместе на берегу. Горит костер. Тлеющие угольки поднимаются в воздух. Пытаюсь вспомнить ощущения и мне даже кажется, что чувствую запах дыма. Прекрасное море и костер, поглощенные сгущающимся туманом.
Ничего не могу с этим сделать. Если туман приходит, значит так тому и быть. Мне надоело обуздывать стихию для них. Я наблюдаю, как они кружатся над пляжем. Зависть — я признаю это. Их так много — облако светлячков. Яркие вспышки ослепляют, но они меня не интересуют.
От этого видения у меня болит голова. Проклятыми глазами я вижу только их жизни, длину. Если они долго живут в этом мире, становятся яркими. Те, что меньше, гораздо тусклее. На этом пляже есть несколько человек, которые вполне могут умереть. Скоро так и будет. Я спрашиваю про себя: «Ты мог бы сгинуть в море ради меня?»
Неважно утонут ли они или жизнь унесет грипп. Подерутся или пристрелят кого-то — главное, чтобы нелепая случайность привела их в мои воды, освещенные маяком. Мои владения простираются на двадцать миль во все стороны кроме суши. На берегу они вне моей досягаемости. Так что, если они попадут в воду до того, как испустят последний вздох, будет чудесно. Это самое малое, что они могут для меня сделать.
Я хорошо присматривал за городом. Вел себя достойно. Я сто лет сдерживал туман — щедрость. Много хороших и ясных дней. Я был терпелив. Я мог погубить сотню рыбаков за все это время. Сбивать с пути, топить корабли о скалы, скрывать надвигающиеся бури.
Теперь я понимаю, что Сюзанна утопила столько, сколько смогла, прежде чем поняла, что время и количество предадут ее.
Так что я был настоящим джентльменом. Очищал небо. Никого не убил за сто лет. Я собирал души, но только те, которые приходили случайно, тех кто сам погибал.
Когда они понадобятся мне, под галереей есть встроенный в стену шкаф. Там много стеклянных банок.
Да, при всей моей наивности, что следует искупить свои грехи на этом острове, я упустил из виду два факта.
Во-первых, моя власть над туманами, а во-вторых, шкаф с банками. Прошло десять лет, прежде чем в гавани затонула лодка. Кувшины звякнули, требуя моего внимания.
Я откупорил одну, и душа залетела туда. Гул наполнил комнату, словно он был удовлетворен. А я тоже ощутил легчайшее умиротворение. Вкус надежды, осознание того, что я смогу освободиться от проклятия, не губя души.
В конце концов, моря ненасытны. Моряки и рыбаки постоянно пропадают в нем. Но не так много, как я считал. Оказалось непросто. До этого лета я собрал еще две души. А летом, наконец, цифра увеличилась до четырех.
Четыре души за сто лет. Я редко использую математику, но подсчитать сумму могу.
Мне потребуется 20 496 лет, чтобы собрать нужное количество.
Дольше, чем ход письменной истории человечества, чем существование человечества. Поэтому — совершенное проклятие. Выполнение условий казалось вполне возможным. Надеялся, что смогу сохранить свою душу и нравственность. Просто оставить все как есть и извлекать пользу.
Но нет — на моей территории не так уж много трагедий.
Даже если бы я решил переступить через себя и научиться наслаждаться убийством невинных, должен быть честен: в «Сломанном Клыке» мало душ. Если я заберу их разом, их семьи покинут мои владения. Никого не окажется рядом. Очень расчетливое и умное проклятие. Двадцать тысяч четыреста девяносто шесть лет.
