– Значит, так вот, что теперь делать, не знаю! Пока, значит, сижу и ворон считаю! Чего мне технически контролировать, ума не приложу. Ну чисто, как выметено, ничего не осталось! Под метёлку.

Товарищи что-то поддакивали ему, но Егоров не обратил внимания на слова Родановского и лёг спать.

Но утром он вспомнил жалобы Родановского и решил посмотреть, в чём там дело? Действительно, громадное пространство, занятое боксами для техники, было пусто. Совершенно пусто. Это значило, что всё то, что было здесь, в части, в настоящее время находится в действии, там, на переднем крае. Но ведь и раньше было, что машины и люди убывали, но на их место сейчас же прибывали новые машины и новые люди. Теперь в парке была, пожалуй, даже гнетущая тишина.

Егоров зашёл к Родановскому. Родановский сидел в кабинетике один и задумчиво смотрел в какое-то «Техническое наставление».

– А ведь верно, Родановский, обеднел ты! Осиротел прямо-таки! – обратился к нему Егоров.

– Конечно, обеднел. Уж и солдат своих отпустил, пусть пройдутся, с земляками побрешут, зубы почешут. Всё равно делать тут нечего! Знаешь, Егоров? С тоски можно подохнуть! Честное слово! Вот нечего делать, и все такие мысли в голову лезут… Плохо дело!

– А почему так получилось? Ты не знаешь? – спросил Егоров.

– Как не знать! Вот командира и комиссара вызвали в Москву. Приедут они – всё и узнаем. А говорят, что будет переформирование. Вот переформируют во что-нибудь, и загудим мы с тобой, ветераны-то части, отсюда, куда черти костей не заносят, вот только куда загудим? Я-то ведь кроме своей техники – ни шиша!

– И это верно? Может быть так?

– Насчет «верно» не знаю, а что может быть – это точно. Сам знаешь: всё может быть.

В этот день Егоров работал с оркестром так же серьёзно и кропотливо, как и всегда. Состояние его было вполне нормальным и спокойным.

А слова Родановского были пророческими. Через несколько дней приехали Рамонов и Герош. На другой день было созвано служебное совещание, на котором майор Рамонов прочитал приказ Наркомата обороны, из которого явствовало, что часть майора Рамонова расформировывается в учебный полк и в связи с этим меняются её функции. Зачитав приказ, майор Рамонов сделал небольшую паузу, внимательно посмотрел на сидящих командиров и начал читать штатное расписание, приложенное к приказу. Да, действительно, в новом штатном расписании не было очень многих должностей, в том числе не была упомянута и должность военного капельмейстера. Словом, после того как совещание было закрыто, очень и очень много командиров, оставшихся без должностей, стали тормошить капитана Безродного, стараясь допытаться о своей дальнейшей судьбе. Капитан долго пожимал плечами, а затем сказал, что он ничего сообщить не может, ибо сам ещё ничего не знает, но самые ближайшие дни, а может быть, даже и часы внесут ясность в создавшееся положение.

Егоров решил, пока всё не станет ясным и определённым, ничего в оркестре не говорить, а заниматься до поры до времени как всегда! Но его решению не суждено было осуществиться. Не успел оркестр сесть на места, как Сибиряков встал и обратился к Егорову:

– Разрешите спросить, товарищ старший лейтенант, как же теперь будет с нами?

– А что вы под этим предполагаете, товарищ старшина? О чём вы, собственно, хотите узнать? – притворился незнающим Егоров.

– Да как же! Будет переформирование, и в новой части оркестра не положено. Ни оркестра, ни капельмейстера. Да очень многих не положено. В этой самой новой части. Об этом и говорю-то!

– Интересно! Откуда же у вас такие сведения?

– Сведения, товарищ старший лейтенант, дело живое. Мы уже давно эти сведения имеем, да вам вида не показывали!

– И кто же ещё знает об этом? Кроме вас?

– Да все, товарищ старший лейтенант. Вся часть.

– Но откуда же это могло быть известным? Ведь совещание было только что, часа не прошло!

– А на что писаря-то в штабе? Ведь это же ребята-то наши! Да и секрета-то тут особого нет, завтра, а может быть, и сегодня все уже будут знать. Чего же?

– Отлично поставлена у вас информация. Ну что же. Сведения ваши правильны. В новой части и не положено ни оркестра, ни капельмейстера, но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Будем работать до того момента, когда нам прикажут сдать инструменты.

Занятия начались.

А в части стало очень оживлённо. Безродный был прав. Уже в этот же день в штаб было вызвано несколько человек из командного состава батальонов. Всем им были вручены командировочные предписания, кому куда! Готовились другие командиры. Было много разговоров, предположений, пожеланий. Около штаба всё время стояли группы командиров, оживлённо обсуждавших свой дальнейший путь. Прошёл день, два, пять, а Егорова никто не вызывал, и впечатление у него было такое, что будто бы о нём все забыли. Поэтому занятия оркестра шли своим чередом и, как обычно, Егоров выводил оркестр на развод караулов, на игру в столовую, на утренний развод на занятия!

Так прошло не меньше недели.

Но в один из дней во время занятий в помещение оркестра вошёл посыльный из штаба и, обратясь к Егорову, доложил:

– Товарищ старший лейтенант, вас вызывает командир части.

В кабинете майора Рамонова кроме хозяина находились комиссар Герош, капитан Безродный и кто-то ещё, неизвестный Егорову. Все они любезно поздоровались с Егоровым, Рамонов предложил Егорову сесть и начал беседу:

– Итак, товарищ Егоров, ваша служба в войсках переходит в следующую фазу. Вы, конечно, знаете о том, что наша часть реорганизуется и что по новому штатному расписанию ни вашей должности, ни оркестра вообще не полагается?

Егоров ответил молчаливым поклоном.

– Таким образом, мы должны откомандировать вас в другую войсковую часть, а оркестр ликвидировать и разослать музыкантов по другим частям.

– Совершенно точно.

– Но мы-то, товарищ Егоров, убеждены в том, что исключение вашей должности и самого оркестра из штатного расписания в данном случае результат, может быть, торопливости, быть может, ошибки исполнителя, во всяком случае, это положение временное и оркестр, конечно, будет. Вот только мы не можем сейчас определить срока, месяц, два или сколько там потребуется на оформление.

Егоров молча поднял глаза на командира части.

– А если так, то мы решили оркестр сохранить. Целиком. Будут они жить как жили, работать как работали, только денежное довольствие получать в разных ротах. Понимаете? Мы их зачислим на штатные должности в ротах, а служба их будет протекать в оркестре, по-прежнему. Ясно вам?

– А разве так можно? – спросил Егоров.

– Гм! Отвечать-то мы с комиссаром будем! А уж если берёмся за это, значит, есть возможность. Так как вы на это смотрите?

– Мне неясно положение со мной. Я тоже буду в чьей-то роте?

– Вопрос правильный. Вас мы решили обязательно сохранить у нас, здесь. Оркестр без вас – это уже не то! У нас вы начинали, у нас вам и быть. Вы будете работать, как всегда, с оркестром, а числить мы вас будем по другой должности, то есть зарплату вы будете получать по другой ведомости. Нет возражений?

– Простите, товарищ майор, по какой же ведомости и по какой должности?

– О! У нас есть для вас великолепная должность! Мы наметили назначить вас на должность начальника пошивочной мастерской! – Тут Рамонов сделал эффектную паузу, очевидно, ожидая взрыва восторга со стороны Егорова.

Комиссар Герош с улыбкой посматривал на Егорова, капитан Безродный очень серьёзно смотрел на него же.

– Ну, как же? Всё отлично! Звание то же, денежное довольствие очень немножко меньше, словом, очень удачно получается!

– Товарищ майор! Это я буду начальником пошивочной мастерской?

– Да, да! Именно вы, и никто иной.

– Да я же абсолютно ничего не понимаю в портновском деле! Меня же учили совсем другим вещам!

– Да вам ничего и знать-то не надо! А подписать бумажку – это совсем нетрудно.

– Простите, товарищ майор. Это я должен буду подписывать бумажки?