У меня жутко трещала голова, но в конце концов я ведь был не только полковником — но еще и этнографом, и задача изучить нравы зверолюдов начала казаться мне презабавной идеей.

— И во что же он превращается? — я нащупал в кармане колбочку с взрывчатым снадобьем и подумал — какой эффект оно даст, если вылить его в воду? А если провернуть это с галлюциногеном?

— Он превращается в гигантскую свалку, в огромное зловонное химическое болото! Я вырос в.. Хм! Мой отец... Не так! Сальватор растил меня в провинции — и вы выросли в провинции, верно ведь? Я плавал в чистых речках, наслаждался лучшей пищей с прибрежного океанического шельфа... Мог и прогуляться по улицам портового городишки, провинциального, полного зелени, жизнь людей в котором была простой и незатейливой, мужчины были работящими и неприхотливыми, а девушки... — он вздохнул и продолжил: — Прозрачные воды, множество морских обитателей, красота, гармония! Сначала в этот рай ворвались ловцы жемчуга, потом — на берегу построили консервный завод, затем город вырос, население увеличилось — в реку стали сливать сточные воды канализации... Жабры мои ломило от примесей, я стал задыхаться под водой, это стало просто невыносимо!

Жаль, что у меня не было с собой блокнота и карандаша — это было бы увлекательно, застенографировать исповедь человека-рыбы. Нет, не рыбы! Скорее — амфибии, он ведь мог разговаривать со мной, а следовательно — дышать воздухом. И, по его признанию, имел жабры! Такую сенсацию за хвост мне удавалось ухватить только на Зурбаганском маяке, когда мы беседовали по душам с Новодворским. Хотя такой материал вряд ли опубликовал бы "Подорожник". С интервью с человеком-амфибией мне нужно было скорее идти в журнал "Бродячая собака", к футуристам...

А Вассер вещал:

— ... человек в нынешнем его виде есть раковая опухоль на теле нашего мира. Если все живые существа ищут способы приспособиться к окружающей среде, изобретают ценой жизни поколений невероятные механизмы мимикрии, симбиоза, межвидового взаимодействия и выживают в самых невероятных условиях, изменяя себя, то человек привык ломать о колено природу! Зловонные стоки, ядовитый дым из труб, отходы и мусор... Это погубит наш мир — уже губит!..

Он говорил много, долго, велеречиво, периодически ныряя в воду — как будто для того, чтобы отдышаться. Эволюция, ускоренная ножами хирургов и препаратами эндокринологов, новые разновидности человека, единение с природой, отказ от опасных технологий и царство первобытной свободы — вот какой рай ему виделся.

Терпеть головную боль и общую ломоту было всё сложнее, да и время, выделенное мне Пьянковым-Питкевичем, подходило к концу. Потому я попытался выяснить главное:

— Бога ради, но причем тут Император? Шестьдесят процентов территории Империи занимают леса, наша химическая промышленность едва-едва встает с колен, а рыбу в морях ловят до сих пор по-дедовски — идут на берег и забрасывают невод! Чего вы не отправились похищать Великого Магистра Раубаля или кого-нибудь из воротил Сипанги? Это у них все эти заводы-газеты-пароходы, а мы так — живём пожиже, к земле поближе. Зачем это покушение, взрыв дворца, зачем — попытка похищения?

Вассер оттолкнулся ногами от стекла, нырнул и сделал по аквариуму несколько кругов. У меня возникло чувство, что ему нравилось говорить со мной. Правда, что ли — одинокий человек? Или — не человек? Или я чего-то не понимаю, и сейчас здание окружают анархисты с "Федерле", а Игор ведет сюда своих сумасшедших коллег и их ручных монстров? Наверное, мои сомнения мелькнули на лице, потому что человек-амфибия тут же решительно взмахнул ластами и снова высунулся наружу:

— Я повредил себе легкие, когда ловцы жемчуга держали меня в бочке с несвежей водой. Теперь я — инвалид, и не могу долго находиться на суше. А раньше мы с Гуттиэре могли проводить вместе многие часы... Вы спросили про Императора? Так дело в персонализации власти! Вы, имперцы, за всё вините и за всё благодарите одного человека! Бог и Император для вас слились в причудливом симбиозе, и многие из вас даже не оличают одно от другого! Дороги плохие? Император виноват. Солнышко утром взошло? Спасибо Императору! Неурожай? Это потому, что Император у вас плохой! Жена родила двойню? Слава Императору! — он готов был потешаться еще долго, но снова нырнул, а потом продолжил. — Я думал — мне удастся убедить его начать работы по достижению новой ступени эволюции на государственном уровне! Империя — суровый край, и приспособленные к холодам, к недостатку пищи и воды воины и рабочие могли бы заинтересовать его... Авторитет его настолько велик, что ни вы, ни кто другой не стали бы ему перечить!

— Дерьмо, — сказал я.

Я думал — передо мной великий комбинатор, злой гений, глава преступного мира... А оказалось — очередной ненормальный, чокнутый психопат, с детской травмой в подкорке головного мозга. Ну, и с неудачным сексуальным опытом, видимо... Прав был Новодворский — живём мы в сумасшедшие времена, и если большая часть людей уже потихоньку отходит от их угара, то вот эти вот... Эти и не думают останавливаться. Он ведь и подумать не мог, что это доверие, эта слепая вера правителю как раз и зиждется на абсолютной уверенности в том, что царь-батюшка не станет пускать своих подданных под нож ради экспериментов кучки фанатиков от науки. И другим не даст этого сделать. А если вдруг выяснится иное... Что ж, здравствуй, тогда, имперский бунт, бессмысленный и беспощадный... Мы это проходили не раз, и воистину в такие времена живые завидуют мертвым...

— Что значит — дерьмо? — удивился Вассер. — Мои идеи кажутся вам нелогичными? Я ведь говорю о спасении мира, возвышении человечества!

— Нелогичным мне кажется то, что вы пришиваете людям медвежьи печёнки и собачьи пенисы. Вот это — нелогично. А тот факт, что гроза всех подворотен и пугало рецидивистов оказался тупой аквариумной рыбкой, которая мечтает превратить людей в троглодитов, разрушить фабрики и заводы и заставить всех бегать по лесам и плавать в океане — это просто натуральное кретинство, ни больше, ни меньше.

— Ради идеалов единения с природой...

— ...требуется потрошить людей и держать живые головы в холодильнике? Использовать подонков и ублюдков со всего света? Давать приют маньякам и извращенцам? Цена таким идеалам — дерьмо!

— Цель оправдывает...

Я не стал дожидаться, пока он скажет про лес и щепки, а просто ринулся к аквариуму и врезал по нему гвоздодером, потом — еще и еще!

— Прекратите! Остановитесь немедленно! Что вы себе позволяете?! — его удивление было таким наивным, таким искренним... — Неужели вы думаете, что у меня нет подстраховки? Прекратите ломать стекло, я вам говорю!

Вдруг земля вздрогнула. Раздалось басовитое гудение, почти на грани инфразвука, потом — грохот и вопли. Пётр Петрович принялся за дело!

— А вы? — оскалился я и снова размахнулся гвоздодером. — Неужели вы, Вассер, думали, что подстраховки нет у меня?

У Вассера был запасной выход — то ли сливная труба, то ли подземный водосток на дне аквариума — и, когда стекло под ударами гвоздодера стало трескаться, он попробовал смыться, в буквальном смысле. Но — не успел. В аквариум полетела склянка с галлюциногеном — потом еще и еще. Понятия не имею, что за дьявольское зелье готовил Пьянков-Питкевич, но вода забурлила, покрылась маслянистыми пятнами, стала мутной, на дно стали опускаться крупные хлопья какого-то химического осадка…

С жутким нечеловеческим воплем Вассер выскочил наружу и, совершено по-кретински шлёпая ластами по полу и размахивая руками в перепончатых перчатках, заметался по залу.

— Гуттиэре! Гуттиэре! — кричал он. — Отец!

Сдернув судорожным движением с лица очки, он принялся тереть глаза, но, видимо, причинил себе только большие мучения. Жалеть его я не собирался: похищения людей, вымогательства, вивисекция, пытки и терроризм — он сам выбрал свою судьбу. Дожидаться, пока по убежищу Вассера пройдется смертельный луч гиперболоида, я не стал: тихо-тихо принялся отступать к запасному выходу.