— Да хоть дедка! Знаешь, — он одной затяжкой докурил сигарету, затушил о ботинок и сунул окурок в щель дивана. — У меня нервы ни к черту. Понимаешь, сейчас, конечно, на Величество не так всё завязано, как в первый год, но... Но случись что — не поедет ли Империя в тартарары? А если мы надавим на чувство долга и ответственность и отговорим его — не поедет ли крыша у Императора? И снова — не потеряем ли мы тогда Империю?

Мне его жалко не было, если честно. Его — в смысле Феликса. Нервы у него, надо же! Барышня кисейная.

— Нужно занести документы в канцелярию, — сказал я. — И если еще раз ухватишь меня подобным образом, то я тебе точно бок прострелю. У меня тоже — нервы ни к черту.

— Ладно, пошли, — он встал, кивнул мне еще раз на диван, покрытый тканью, и мы вышли в коридор.

Две молоденькие горничные в черных платьях и белых передничках, проходившие мимо, удивленно на нас воззрились, но Карский состроил дикую рожу и шикнул на них. Девушки пискнули и скрылись с глаз долой.

— Эх, где мои семнадцать лет... — тоскливо пробормотал разведчик. — Пойдем изводить канцеляристов.

Я сидел на кухне и беззвучно смеялся. Это было форменное издевательство!

Не откладывая дела в долгий ящик, наведался в ту комнатку с диваном сразу же после визита в канцелярию и выгреб тайник подчистую. Оружие, деньги, документы, одежда — всё это было запаковано в отличные брезентовые сумки, удобные и для переноски, и для того, чтобы навьючить их на лошадей, например. Правда, пришлось привлечь к переноске добычи Кузьму — целый полковник, груженый, как мул, мог вызвать вопросы.

И вот теперь за окном царила непроглядная летняя аркаимская ночь, и я при свете керосиновой лампы разглядывал всё, что приготовили нам государевы люди, и здорово веселился.

Черные книжечки паспортов, на обложках которых гордо реяли имперские орлы, и вызвали у меня приступы гомерического хохота. Наверняка виноват был Феликс — кто еще мог придумать для нас такие дурацкие имена?

Иван Царёв и Сергей Волков! Проходимец Карский явно читал мои «Натальские рассказы», я там тоже проводил параллели с народными сказками. Иван Царевич и Серый Волк, каково? Мерзавец, как есть — мерзавец!

Моя фотография была родом с Южного континента: небритость, загар, отросшие волосы… Ну, точно — скорее всего, кто-то из тамошних агентов, притворявшихся журналистами, снял меня на приеме у архиепископа Стааля по случаю заключения мира. А фото Императора — то есть Ивана Ивановича Царёва -было изящно подретушировано — в нем заключался вариант маскировки внешности юного монарха: полубокс вместо роскошной шевелюры, короткая борода вместо идеально выбритого подбородка, слегка неровная, кажется — выстриженная — правая бровь… Если еще и одеть как-нибудь нехарактерно, то никому и в голову не придет, что этот лихой, хулиганистого вида молодой человек с сумасшедшими глазами является монархом великой страны!

— Ты чего не спишь? –Лиза показалась в дверном проеме. — Я проснулась — а тебя рядом нет… Думала, у тебя опять…

Порой среди ночи я просыпался, обливаясь холодным потом и скрежеща зубами, а сердце билось о ребра так, будто хотело сбежать к черту. В такие ночи мне снились малыши-кафры, марширующие с винтовками в руках по руслу высохшей реки, или игра в морской бой в гавани Сан-Риоля, или оборона приморского городишки под названием Бубырь, или штурм Клёна… Но рядом с Лизонькой такое случалось всё реже и реже.

— Нет, солнце мое, нет. Прости, что напугал, просто…

— Тебя возвращают на службу? — она подошла, зябко поводя плечами, и вдруг села ко мне на колени и прижалась, спрятав лицо на груди. — Я думала — война кончилась, и мы как в сказке будем жить-поживать да добра наживать…

Я тяжко вздохнул и погладил ее по спине, ощущая гладкость кожи сквозь невесомый пеньюар:

— Как в сказке, точно. Только эта сказка — не про меня.

— А про кого?

— Про Ивана-Царевича, который очень рано стал царём, потому что батюшку его убили злые люди, и матушку — тоже, и всех старших сестер, и братьев-кузенов, и вообще... Некому было больше царем становиться. И он не успел насовершать подвигов и сразиться со Змеем Горынычем, и сходить за тридевять земель в тридесятое царство за тем — не знаю чем. И найти свою Василису Премудрую тоже не успел. И теперь ему очень-очень плохо.

Лиза заглянула мне в глаза:

— Ты о ком сейчас говоришь?

— Вчера меня назначили флигель-адъютантом, — выдохнул я.

— Господи! — она обняла меня крепко-крепко, а потом спросила: — Ты мне не сказал, чтобы не портить вечер?

Какая она у меня всё-таки… Другая бы от счастья прыгала — как же, суженый теперь полковник и член ближней императорской свиты! А Лиза всё поняла. Таких, как я, за красивые глаза на подобные должности не назначают. Она уже с мундиром начала догадываться, сразу, утром. Просто не спрашивала — надеялась, что всё образуется.

— И надолго ты уедешь? — глаза Лизы заблестели. — И скоро?

Я просто не мог из себя выдавить нужные и правдивые слова, а потому крепко обнял ее и проговорил:

— Сегодня ведь был прекрасный вечер, правда? И у нас еще будут такие вечера, я тебе обещаю… Нет, я тебе клянусь!

— То есть — утром? И сам не знаешь, на сколько? — любимая вдруг улыбнулась. — Ну, тогда у нас есть время до утра…

Через мгновенье я почувствовал вкус ее губ, и нежные пальцы в моих волосах, и ладное, стройное тело близко-близко, и успел пожалеть о том, что утро так скоро…

Как украсть Императора из дворца? Черт его знает! Я вообще никогда не был специалистом по кражам. Особенно — по похищениям людей. Вся надежда была на то, что во внутреннем флигеле дворца, где раньше располагались покои императрицы и принцесс, теперь идет ремонт, и это можно было использовать. По крайней мере, одна идея у меня имелась.

Во дворец я прибыл чуть ли не на рассвете. Императорские вензели на погонах прямым текстом говорили охране: это — флигель-адъютант Его Величества. И заходить к Государю в любое время дня и ночи –мое священное право. Тем более, я был первым человеком, который занял такую специфическую должность в Новой Империи, и придворная камарилья не очень-то понимала, как ко мне относиться и какие танцы вокруг танцевать.

А потому — преторианцы козырнули, дежурный лейб-гвардеец у входа в личные покои Императора только бровью дернул — но ничего не сказал. Наверное, они там в своей лейб-гвардии были не шибко довольны, что их обскакал какой-то провинциальный поручик с мутным пехотным прошлым. Хотя я понятия не имел о том, какие нравы царят в лейб-гвардии. Вознесенский и Тревельян были замечательными людьми, а других ближников Его Величества я и знать не знал.

— Вставайте, государь, нас ждут великие дела! — сказал я.

-Боже мой, за что? В такую рань! — император натянул одеяло на голову.

— Кто рано встаёт, тому Бог подает! — продолжая злодействовать, я раздвинул шторы, и яркий свет восходящего солнца ударил хозяину имперских земель в заспанное лицо с разводами от подушки. — Кто до ночи сидел в наушниках и строчил телеграммы?

— И этого человека я приблизил, обласкал и обогрел? Вы — подлец, ваше превосходительство! Я немедля кликну охрану, и вас выведут вон и сбросят с Тарпейской скалы как исчадие ада!

Я потихоньку начинал вспоминать, почему мне так понравился этот парень!

— С Тарпейской скалы сбрасывали больных и слабых младенцев, Ваше Величество, если я не ошибаюсь. Так что с этой инициативой вы запоздали. Мое младенчество пришлось на период, когда вас еще и в планах не было.

— Ошибаетесь! С Тарпейской скалы как раз сбрасывали тех, кто перечит монарху, а еще — беглых рабов и дезертиров, — монарший нос показался над одеялом.

— Тогда — прыгнем вместе? — усмехнулся я. — Вы всё еще хотите увидеть свою Ясмину?

Одеяло полетело прочь, Император, наряженный в пижаму и с невероятным бардаком на голове, мигом оказался рядом со мной: