— Изумительно, — сказал я. — Невероятно.

В окне мезонина я увидел два силуэта — мужской и женский. И никаких сомнений в том, что там происходит, у меня не возникло.

— Отменно, Иван чтоб тебя Васильевич. Просто отменно.

Я не знал, как к этому относиться. И нужно ли здесь моё отношение? Сделав машинально еще несколько шагов, остановился у забора, сунул руку в карман, нащупав рукоять револьвера. Оружие всегда придавало мне уверенности — даже если применения его не требовалось от слова совсем… Или — требовалось? Там, за оградой, я расслышал щелчок кремния, потом — потянуло табаком — кто-то раскурил папиросу!

— Чопик, ты что, малахольный? А ну потуши! — раздался громкий шепот.

— Да чё ты душный такой? Под забором сидим, кто увидит?

— Если это они — то звери лютые! Парни с Саркела трепались — там месиво в номере было. В упор целый квартет вассеровских мокрушников уложили… Так что сигаретку потуши, как бы беды не было!

— А если не они?

— А если не они — то и ладно. Но Фурман сказал — пляма на лице и глаза голубые, точно как у Величества, всё как в маляве от Вассера.

— А второй?

— А второго не видали. Тот под ручку с Эсмонтович шел, полные руки всяких лахадриков, а этот вроде как во дворе вошкался…

— Пока второго не увидим — брать не будем. Не, Курдюк, я на такое не подписываюсь. Там дети, я на мокрое дело согласный, но детей…

— Про своего Савку подумай. Того, что Вассер обещал, ему хватит и на квартиру, и на свадьбу!

— Эх… — вздохнул Чопик. — Не смогу я — детей.

— Я смогу, — отрезал Курдюк. — Если надо будет для дела. Но в доме их брать не след, да… Разве что завтра ночью.

— А не уедут?

— А куда они уедут? Там молодой с вдовушкой милуется, от такой разве уедешь?

— Эсмонтович да-а-а-а, баба справная…

Я слушал с замиранием сердца. Мы вляпались! Какие-то лиходеи засекли Царёва на рынке и проследили за ним до самого дома! Господи Боже, его действительно никуда нельзя отпускать одного? С другой стороны, смог бы я обнаружить слежку? Феликс — точно смог бы.

— Вон, они уже намиловались. Щас спать лягут, — сказал, видимо, Чопик, потому что раздался звук затяжки и снова запахло табаком. — Никуда они до утра не денутся. Пошли отседова, а на зорьке из лабаза за ними присмотрим. А там и Фурман с Потешным и Божком подтянутся — тогда и сделаем дело.

Лабаза? Я представил себе Хлебный рынок — лабазов там было много, но на наш проулок, насколько я помнил, смотрел только один.

— Ладно, — согласился Курдюк. — Э-э-э, окурки-то забери, совсем за фраеров их держать не след. Откуда тут окуркам взяться, м? А ну как заметят?

— Добре, добре… — проворчал Чопик, а потом послышались шаги по переулку в сторону рынка.

Я сунул револьвер в карман, уцепился за край забора, подтянулся и перемахнул на ту сторону, тут же откатившись в тень.

— Слышишь? — обернулся плотный тип в картузе, судя по голосу — Курдюк. — Шарится кто-то!

— Ой, да Бога ради, пусть шарится… Ты кого-то боишься тут? Мы рынок держим, все нас знают!

Я шел за ними до улицы Угольщиков — это три квартала от рынка. Свернув в грязную подворотню, два бандита остановились у пошарпанной двери, обитой брезентом.

— Фурман, — Чопик ударил носком ботинка по двери. — Открывай, свинина!

— Это хто? — раздался голос.

— Хто-хто? Свои!

— А чего вы не там? — лязгнул замок, из открытой двери вырвался сноп электрического света, и показалась опухшая белобрысая физиономия непонятного возраста.

Курдюк бесцеремонно оттолкнул его внутрь и спросил:

— Потешный явился?

— К обеду обещались… Они ж не знают, что за дело…

— Ну, и пусть пока не знают….

Дверь за ними захлопнулась.

Я встал из-за мусорного бака и зашагал обратно. Если подельники этих упырей и вправду не знали о том, что Царёва срисовали — всё было не так страшно.

Но спать ни мне, ни Ванечке сегодня ночью уже точно не придется.

Царёв одевался быстро и ловко, и портупею застегивал сноровисто — но глаза прятал. Анастасия ушла до того, как я вломился в мезонин и нарушил его мирный сон, но он совершенно точно знал о том, что я знал о них.

— Тебя срисовали на рынке. Или мы берем их сейчас, или к ним приходит подкрепление, и они берут нас завтра. И милая Анастасия Порфирьевна, и мальчишки — все они в страшной опасности, — я набивал барабан револьвера патронами.

— Командуй, шеф. Меня уговаривать не нужно, — из него бы получился неплохой военный.

Несмотря на неожиданный подъем среди ночи, душевные терзания и явную неловкость, Иван был собранным, деловым, напряженным, как взведенная пружина, готовая к удару.

Уже через какие-то четверть часа мы стояли в переулке Угольщиков у двери, обитой жестью, и я занес руку для того, чтобы постучать. Думать было некогда:

— Тук-тук... — и через пару секунд снова. — Тук-тук!

— Кто? — голос был знакомый, прокуренный.

Чопик!

— Я от Потешного! — просипел я. — У нас проблемы...

— Какие, к черту...

В голове запоздало мелькнуло: провернуть дело надо бы тихо, иначе — перебудим весь квартал и упустим их подельников! Лязгнул засов, появилось заспанное лицо Чопика.

— А ты кто? — удивился он.

Не мудрствуя лукаво, сунул ему в нос дуло револьвера, дернул дверь на себя и пнул бандита в рыхлый живот.

— Давай! — рявкнул я, отступая в сторону.

Царёв влетел внутрь и как смерч пронесся по небольшой квартирке, сшибая с ног, едва-едва пытающихся прийти в себя душегубов. Да уж, в ближнем бою мне с ним не тягаться... Кроме Курдюка с Чопиком и Фурмана на топчане у холодной печки-буржуйки обнаружился еще один тип — весь в синюшных наколках, неопределенного возраста.

— Так, вяжем их и потрошим, быстро... — мне пришлось пнуть Курдюка, который тянулся к столу, где я заметил неубранные столовые приборы, в том числе — нож. — Лежать, кур-р-р-ва!

— Потрошим? — удивился Царёв.

Он, наверное, вправду подумал, что я буду выпускать им кишки, или что-то вроде того, а потому отступил на шаг в сторону.

— Не надо нас потрошить, — шмыгнул разбитым носом Чопик. И тут же завел привычную шарманку: — Вы вообще кто такие? Вы, может, чё попутали? Вы знаете, куда пришли?

И тут Ивана как будто подменили. И куда только делся тот милый мальчик, который краснел под взглядами очаровательной госпожи Эсмонтович? Он распрямился во весь свой немалый рост, его тень как будто заполнила всю комнату, а голос приобрел сверхъестественное звучание:

— Кто МЫ такие? — он вперился горящим взором в съежившихся от внезапно настигшего их ужаса лиходеев. — Кто ты такой, пёс? От Свальбарда до Эвксины и от Искоростеня до Рыркапия, я иду, куда МНЕ угодно, ибо Я — хозяин Империи.

Пробрало даже меня. Это, наверное, у всей Династии наследственное — умение пробирать до печенок...

— Аы-ы-ык! — издал невнятный звук горлом Чопик.

— Анператор, ироды! — заверещал синюшный. — На колени, на колени немедля! Анператор!

Курдюк и Чопик, бледные как мел, не могли вымолвить и слова. Стремительное осознание того, что это они сильно попутали и куда-то не туда свернули в своей жизни, читалось в их глазах — но было поздно.

— Ваш Превосходительство! — холодно обратился ко мне Император. — Властью, данной мне Богом и людьми, я приговариваю этих мужчин к смерти за покушение на убийство моих подданных — женщины и детей, а также — государственного служащего при исполнении должностных обязанностей — вас, господин полковник. Приказываю привести приговор в исполнение немедленно.

Я обвел глазами помещение — ничего подходящего тут не было. С сомнением глянув на револьвер, я вынужден был констатировать — или нашумим, или всё кругом будет в крови. А, к чёрту! Схватил подушку с топчана и быстро, не думая, выстрелил через нее. Получилось всё равно громко.

Чопик рухнул с дырой во лбу. Перья полетели по комнате. Я перевел ствол с подушкой на Курдюка и снова нажал на спусковой крючок — грохнуло, и второй душегуб, хрипя, засучил ногами, обливаясь кровью и прижимая руки к разорванному пулей горлу. Проклятье!