Парнишке было лет десять, и он не сидел на месте ни секунды. Вот и тут, едва выпалив это нам, показывая на серую фотографию на стене, он убежал к братьям, которые уже разносили соседнюю комнату. Эти два хлопчика четырех и пяти лет были настоящими сорвиголовами! Чернявые, ладно сбитые — в мать.

— Шеф, это вы? — фотографий тут, в зале, было много, Иван тщательно рассматривал каждую. — Красавчик. Такой молодой!

На этом фото были все из нашей диверсионной группы вместе с хозяином дома и нашими бойцами, все увешанные оружием — только-только закончили зачистку города от «синих». Лица каждого на снимке выдавали смертельную усталость и напряжение.

— Не то, что сейчас! — поддержал его тон я. — Старый и уродливый.

Я еще раз присмотрелся к фотографиям в траурных рамках: оба мужчины— молодой импозантный офицер и старый интеллигентный подпольщик — смотрели на меня, кажется, одобрительно.

— Мальчики, идите кушать! — раздался голос из кухни, и было непонятно — к кому Анастасия Порфирьевна обращается: к нам, к сыновьям или ко всем сразу?

Она грациозными, отточенными движениями, какие бывают только у настоящих женщин, накрывала на стол. Стопка золотистых блинов, медный самовар, блюдечки и розетки с вареньем, сметной, медом… Иван госпожой Эсмонтович откровенно любовался: да и было чем! Осанка, талия, яркие черты лица — молодая вдова была очень красивой женщиной.

Она тоже посматривала на Царёва из-под густых ресниц, в какой-то момент их взгляды встретились, и хозяйка дома покраснела, а Иван — закашлялся.

— Я смотрю — вы тут понемногу осваиваетесь? Дорожки, калитка, дом оштукатурен… Как справляетесь? — спросил я, чтобы перебить неловкий момент.

— Пенсия на мужа приходит. Император семьи своих верных слуг не забывает, дай ему Бог здоровья! И отец оставил кое-какие накопления, он-то деньги практически не тратил, всё работа, работа… Я решила — лучшее, что могу сделать в память о нем — это воспитать своих детей в отцовском доме. Вот и вложилась в ремонт.

— Красиво получилось, — проговорил Царёв. — Не знаю, как было раньше, сейчас у вас очень уютно.

А потом прибежали ребята и набросились на еду, как хищники на добычу, уничтожая блины с невероятной скоростью. Анастасия Порфирьевна улыбалась, глядя на сыновей.

Пример оказался заразительным — через мгновенье и мы оценили ее кулинарные таланты по достоинству.

— Вы невероятная, — сказал вдруг Иван, а потом проглотил кусок блина и поспешил договорить, осознавая двусмысленность произнесенной фразы: — Невероятная хозяйка! Это просто объедение, честное слово, в Императорском дворце таких блинов не делают!

— Ой, да бросьте вы, — рассмеялась она. — Обычные блины. Куда нам до дворцов!

— Ей-Богу, порекомендовал бы вас в дворцовые поварихи, — шел по самому краю Царёв.

— Так, — сказал я. — Большое спасибо за гостеприимство, за обед, но нам пора — нужно искать ночлег, завтра нам ехать дальше. Ваня, я понимаю, что блины просто замечательные, но у наших чудесных хозяев наверняка полно дел и без двух незнакомых мужчин.

Мой ассистент, кажется, понял, что едва не сел в калошу, и потому с видимым сожалением посмотрел сначала на значительно уменьшившуюся стопку блинов, потом — на госпожу Эсмонтович. Они снова встретились взглядами.

— Послушайте, — решительно сказала она и повернулась ко мне. — Никуда я вас не пущу. Отец бы мне этого не простил. У нас есть свободные комнаты — одна в мезонине, другая — тут, на первом этаже. Отказ не принимается!

Мальчишки даже жевать перестали, уставившись на нас шестью блестящими глазами. Они были явно за то, чтобы мы остались.

Костя сбежал играть со своими сверстниками куда-то на улицу, воспользовавшись тем, что Глебушка и Павлуша вцепились в меня подобно двум камелотским бульдогам. Иван взялся сопроводить Анастасию Порфирьевну за покупками на хлебный рынок, и я вручил ему деньги и сделал строгое внушение, чтобы он покупал всё сам, и в троекратном объеме от того, что будет выбирать хозяйка.

А сам с головой погрузился в строительство крепости из песка, огромная куча которого располагалась у самого забора, и служила игровым полигоном младшим отпрыском достойного семейства. Павлуша и Глебушка и не подозревали о том, что такое фортификация, знать не знали о циркумвалационной линии, люнетах и редутах… Они были явно в восторге — еще бы, целый взрослый в их полном распоряжении!

Вооружившись строительным мастерком, ведром воды, лопаточками и ведерками, мы воспроизвели в уменьшенном размере оборону Эвксины от сил Альянса во время Эвксинской войны, и уже собирались копать котлован под бухту, но были прерваны появлением сначала Кости, а потом — и Ивана с Анастасией Порфирьевной.

— Сергей Бозкуртович, а я такого видал… Ого-го, что вы тут сделали! Без меня-а-а! А что это? — тут же начал тараторить парнишка.

— Эвксинская крепость образца середины прошлого столетия, — гордо сказал я, отряхиваясь от песка и вставая с колен. — Теперь можете тащить сюда своих солдатиков и разыгрывать штурм. Если всё уничтожите — не беда, это будет даже исторично. И город, и бастионы Альянс практически стер с лица земли, вместе с гарнизоном. Правда, войну они тогда выиграть так и не смогли, пошли на перемирие, но Эвксине от этого не легче… В общем — развлекайтесь.

— А я хотел сказать, что видал… — снова начал что-то рассказывать Костя, но тут же отвлекся на младших братьев: — Куда-а-а? Павлуша, ну не ломай сразу, давай солдатиков принесём!

Иван, нагруженный сумками и пакетами, пытался не выронить поклажу и галантно открыть дверь перед хозяйкой дома:

— Анастасия, прошу…

Вот так вот, значит? Уже — Анастасия? Это что за чертовщина между ними происходит? Но — влезать посчитал бестактным. В конце концов — он затем тут и находится, Иван наш Васильевич, чтобы опыта набираться. Пусть набирается. Если он решит, что в Шемахань нам больше ехать не нужно — так тому и быть. Он у нас Иван-Царевич, а я — Серый Волк. Это его история.

Госпожа Эсмонтович остановилась, глядя на проведенные строительные работы и счастливые, перемазанные песком рожицы мальчишек, уже бежавших из дома с коробкой солдатиков и еще какими-то штучками в руках.

— Большое вам спасибо, господин Волков, — сказала она. — Я так не умею, а им это нужно… Они у меня армией бредят просто.

— Кадетский корпус, — сказал я. — Детей ветеранов принимают бесплатно, с десяти лет. Указ Тайного совета, подтвержденный манифестом Императора.

— Ой, да? А я и не узнавала… — в ее взгляде на самом деле промелькнул интерес, но она тут же обратила внимание на Царёва: — Ванечка, поставьте всё на столе, на кухне, я сама разберу!

Ванечка?

Сон не шёл. Я ворочался на диване что-то около часа, уже после того, как мальчики улеглись, и Царёв тоже ушел наверх, в мезонин. Жужжали комары, пытаясь проникнуть в комнату сквозь марлевые занавеси на открытых окнах, ночь в Яшме была по-летнему ароматной, полной шелеста листвы, странных шорохов и шепотов.

А, к черту! Усевшись на постели, я сунул ноги в сапоги. Спать в штанах в незнакомом месте — старая армейская привычка. Не дом родной, чтобы в кальсонах рассекать! Застанут в неглиже злые люди, что делать буду? И револьвер в бельишке не спрячешь…

Я вышел на улицу, вдыхая теплый воздух, и взялся обходить сад по периметру, вдоль забора. Дурное предчувствие — не та штука, которую стоит игнорировать, особенно — находясь на нелегальном положении.

Вышагивая под кронами плодовых деревьев и стараясь не шуметь, я время от времени поглядывал в сторону дома и на окна мезонина. Там всё-таки находился мой подопечный! Не то, чтобы я должен был спать у него на пороге, как верный пёс, но всё-таки, всё-таки…

Яркий месяц выглянул из-за облаков, и я остановился в изумлении. Изумление — лучшего слова и подобрать было невозможно!