— Просто здесь жарко.

Девушка хватает папку и начинает ею обмахиваться, второй рукой расстегивая форменный китель.

— Да, поставьте же себе кондиционер! А то от жары люди начинают краснеть, — развлекаюсь я.

— Гражданин! — голос Седых вибрирует на высокой ноте. — Вы свободны, идите своей дорогой.

— Чао, крошка! Завтра снова зайду.

Я машу лейтенанту и пулей вылетаю из отделения. А ничего, прикольная деваха. Настроение неожиданно поднимается.

Приключение на дороге все не шло из головы. Мажор со своими понтами, его девушка с прибабахом на всю голову, адвокат, которые прислал в участок иск о превышении служебных обязанностей — все было против меня, словно защита Ангела-Хранителя внезапно разлетелась вдребезги.

— Эй, ты! — шепчу себе под нос и оглядываюсь: никто не услышал. — Забыл обо мне?

Смотрю на фарфоровую фигурку с крылышками, которая стоит на столе, осторожно тру их. Ее мне подарила бабушка, когда я устроилась на работу в отделение.

— Зачем мне это? — рассердилась я. — Засмеют же!

— А ты никого не слушай, Ульяша, — напутствовала бабуля. — Поставь ангелочка на стол и, когда плохо будет, потри его крылышки. Сразу почувствуешь себя лучше. Он невидимый сидит у нас на правом плече и помогает.

— Скажешь тоже! Как может помочь статуэтка из глины?

— Не ворчи, прислушайся.

Я намеренно забыла фигурку дома, а когда пришла на работу, обнаружила ее в сумке. И так несколько раз выкладывала и столько же раз находила. Наконец решилась: поставила ее на стол рядом с ноутбуком. Мужчины покосились, прошлись по ангелу шутками и забыли.

Сейчас бабуля тяжело больна. Перевожу взгляд на семейное фото в рамке и вздыхаю. На снимке она сидит в кресле, а мама, папа, я и брат стоим за ее спиной. Все нарядные и веселые, фотографировались в кафе, где отмечали семидесятипятилетний юбилей бабули. Даже не верится, что прошел всего год, и счастье ушло из нашего дома.

Сейчас родители переехали в деревенский дом, чтобы присмотреть за хозяйством, братец Венька устроился аниматором в отель на море на все лето. Мы с Сэми, нашим песиком-корги, остались одни в пустой квартире.

Дверь открывается, и в отделение вваливается мой напарник Мишка. Сразу кажется, будто туча закрыла солнце, так в комнате стало темно и мрачно. Он только что привез очередного нарушителя, толкнул его на стул передо мной.

— Уля, зачем мажор приходил?

— А ты откуда знаешь?

Я открываю файл, готовлюсь вести допрос. Нарушитель, дядька с уставшим лицом и красными глазами, сидит, насупившись, и тяжело дышит.

— Все знают, — пожимает огромными плечами Мишка, — по рации инфа проскочила.

— Даже так?

— Не парься! За тебя переживаем, — смеется он. — Единственная женщина в команде. Так, что этому хлыщу надо было?

Ловлю на себе внимательный взгляд напарника и невольно сутулюсь, чтобы спрятать торчащую грудь. Еще и жара проклятая достала, чувствую, как пот течет по шее и спускается в ложбинку, а вытереться не могу: не раз замечала, как мужики на меня смотрят. У вещевиков даже просила рубашку на размер больше, не нашлось.

— Да, кто его знает, — отвечаю уклончиво. — Я не ожидала, что он будет таким прилипчивым.

Сосредотачиваюсь на работе, стараюсь не отвлекаться. День проходит быстро, но невольно вздрагиваю от каждого скрипа двери, так и кажется, что невыносимый мажор опять появится на пороге со своими безумными предположениями.

Как только стрелка приближается к пяти часам, хватаю сумку и тороплюсь к выходу. Мечтаю добраться до душа и наконец расслабиться в прохладе квартиры.

— Ульяна, — останавливает меня голос секретарши. — Загляни к шефу, вызывает.

— Ни пуха!

Коллеги сочувственно смотрят на меня. Мишка показывает кулак поддержки, мол, мы с тобой! Но мне от этого не легче, начальник у нас — суровый дядька. Открываю дверь в его кабинет и встаю навытяжку.

— Лейтенант Седых прибыла по вашему приказанию!

— Расслабься, — машет он рукой, трясет бумажками, я сдуваюсь. — Уля, что с иском делать будешь?

— Разберусь как-нибудь.

— Меня не устраивает «как-нибудь»! Адвокат требует тебя наказать.

— Так, накажите, — вылетает у меня, и тут же сжимаю губы: вот дура, еще беду накликаю.

— Штраф заплатишь?

— А много там?

— Прилично. Три твоих оклада.

— Твою ж мать! — скриплю зубами. — Егор Васильевич! Этот мудак сам виноват!

— Но-но! Без грубости!

— Извините, — заливаюсь краской. Нет, мат и ругательства в нашей среде — норма жизни, но при начальнике все стараемся держать себя в узде. — Мажор нарушил ПДД, а я штраф плати? Где я такие деньги возьму?

Шеф отводит взгляд. Еще бы! У него повышение на носу, а тут жалоба на сотрудника, все идеальные показатели летят к черту.

— Ну, ты не шуми, Седых, не шуми, — усмехается он. — Пойди, поговори с парнем, авось и решишь проблему мирным путем. Иск же досудебный, еще можно откат сделать.

Вылетаю из кабинета, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Все мужики — козлы! Им лишь бы свой зад прикрыть, а какой ценой, не важно!

— Тебя подвезти? — вскакивает Мишка.

На его лице написана тревога.

— Нет! Я на метро!

Вскрикиваю немного истерично, но не хочу, чтобы он ко мне приближался: чувствую себя некомфортно от жары и злости, которая, сочится из всех пор и воняет. Малейший толчок или слово и сорвусь.

Вылетаю за дверь и бегу к станции, на ходу обмахиваясь ладошкой.

— Козлы! Козлы! — ругаюсь вслух. — Все мужики — уроды! Вот бы побывали в нашей шкуре! Узнали бы тогда, как тяжело маленькой женщине выживать в их мире.

Сворачиваю в проулок, чтобы срезать дорогу до метро, уже вижу выход, и тут из-за угла выныривает машина. Мы едва не сталкиваемся. Я столбенею, водитель тормозит. Авто разворачивается и делает полный круг, чуть не задевая меня бампером. Солнце бьет в глаза, ничего не вижу, мелькают блестящие бока машины, кричат свидетели, визжат колеса.

Наконец кружение останавливается, опускается стекло.

— Ты идиотка, спятила! — орет благим матом водитель. — Куда лезешь?

— Я… простите… я…

Водитель распахивает дверь и вываливается на мостовую. Я замираю: передо мной стоит мажор с перекошенным лицом, а с его лба стекает тоненькая струйка крови.

Это конец!

Возле нас мигом собирается толпа.

— О боже! — кричит кто-то.

— Достали эти богатенькие буратинки! — вопит бабка с кошелкой. — Люди для них — мусор.

— Да-да…

Я медленно прихожу в себя. Сердце бешено колотится от пережитого страха, даже дышать больно. Наклоняюсь, чтобы поднять выпавшую из рук сумку. Меня ведет в сторону, хорошо, что в узком проулке дома рядом, опираюсь на шершавую стену, втягиваю ноздрями воздух.

«Что со мной?» — недоумеваю. Никогда раньше не было такой реакции на страх, причем чувствую, что испугалась не за себя, а за водителя.

С чего бы? Это он защищен машиной, а не я.

— Блин! Что за невезуха! Опять ты? — рявкает мажор, трогает лоб, смотрит на пальцы. — Твою ж дивизию! Видишь, что ты наделала.

— Я? — захлебываюсь слюной от возмущения. — Это ты едешь, мечтаешь! Я иду себе спокойно, а ты из-за угла…

— Спокойно? Да, ты по центру дороги шлепала!

— Я…

В толпе со скоростью ветра меняется настроение.

— Девка точно спятила, — качает головой бабка.

— Молодежь! Не чувствует опасности, — говорит прохожий, сплевывает и идет дальше

— Точно, из-за таких, как она, и случаются аварии, — поддерживает его дама, которая держит на поводке собачонку. — Правда, Пусик?

— Тяф, тяф! — звонко соглашается Пусик с хозяйкой.

— Да я… никого же не было…

Так и хочется самой залаять на зевак и послать их подальше, но захлопываю рот. Лучше мне промолчать, и правда, сама нарушила правила.

Мажор опять таращится на свои окровавленные пальцы, трясет головой, потом вытаскивает из кармана телефон. Я бочком, вдоль стены дома, протискиваюсь мимо его машины.