Мы провожаем его взглядами, не останавливаем, сил никаких нет, эмоции закончились, вопросы иссякли. Пайель уже берется за ручку двери и снова бросается в комнату. Он прячет медальоны в кулаке.

— Это оставь, — шагаю к нему я.

— Не могу. Директриса доверила их мне. Должен контролировать процесс возврата душ.

— А как же мы?

— Я сообщу, если все будет плохо. По телефону.

Ангел быстро отпирает дверь и выскальзывает на лестничную клетку. Мы остаемся одни. Уля сидит на диване в полной прострации. Кажется, она уже дошла до точки невозврата.

— Есть будешь? — спрашиваю ее. — Я приготовлю.

Она молчит. Я иду в кухню, вытаскиваю из пакета яйца, ветчину, сыр, полуфабрикаты. Быстро разогреваю жареную курицу, режу овощи. Уля по-прежнему не двигается. Вытаскиваю из холодильника виски. Придется приводить ее в чувство. Делаю целый стакан убийственного коктейля. Моему большому телу пару глотков, как слону дробина.

Она удивленно разглядывает протянутый стакан.

— Что это?

— Лекарство.

— После анестезии нельзя.

— Кто сказал?

— Доктора.

— Они сами закладывают, дай бог каждому! Держи.

Уля берет в руку стакан, смотрит на него, на меня, принюхивается.

— Крепкое. Я такое не пью.

— Слушай, не ломайся! Нам нужно стать ближе, без хорошей дозы ничего не выйдет. Хочешь, выпьем на брудершафт.

— Спятил? — она крутит пальцем у виска.

— А как мы спать вместе будем? Прижмемся, обнимемся, поцелуемся и… вернемся в свои тела.

— А-а-а…— она замолкает, обдумывая предложение. — Руки распускать не будешь?

— Зуб даю!

— Поехали!

Она делает глоток, выдыхает, откашливается, потом залпом выпивает весь стакан почти неразбавленного виски. Я сую ей в рот дольку лимона. Седых вздрагивает, передергивается, краснеет, слезы брызжут из глаз.

— Закуси, — теперь сую в рот куриную ножку.

Она хватает ее в горсть и вгрызается в аппетитную мякоть. Чувствую, что и мой желудок поет романсы, не до брудершафта. Опрокидываю в себя алкоголь и тоже закусываю.

С дивана мы перебираемся в кухню. Только сейчас понимаю, что не ел целый день и теперь готов сожрать слона. Кажется, Уля чувствует то же самое. Мы жадно поедаем все, что притащил Пайель.

Вытаскиваю из шкафа ароматическую свечку, зажигаю.

— Зачем это? — спрашивает Уля.

— Для атмосферы. Да и успокаивает.

— Согласна.

У меня шумит в голове и немного штормит: не рассчитал дозу. Тело Ульяны почти в два раза меньше моего.

«Ничего, зато спать будем без задних ног и без мыслей», — думаю удовлетворенно.

— Фу, больше не могу, — хихикает вдруг девушка и проводит ладонью над огоньком.

Дергаюсь: ожог получить не хочется.

— И я. Наелся, — убираю подсвечник подальше от расшалившейся Седых.

Смотрю на нее, на себя, и мне становится смешно. Она сидит, аккуратно сложив ноги, как настоящая леди, я же развалился, расставил бедра так, что все исподнее, как говорила моя бабушка, наружу. Если учесть, что наши тела ведут себя не соответственно гендеру, то и вообще рехнуться можно. Посторонний может решить, что огромное тело качка жаждет мужской ласки, а хрупкая девушка — чистой воды лесбиянка.

— Я хочу…

Ульяна с трудом встает и чуть не падает. Я подставляю ей плечо и сгибаюсь под тяжестью восьмидесяти килограммов.

— Идем спать.

— Угу, вместе?

— А как же! Не будем нарушать правила.

— Плевать! Кем эти правила придуманы?

— Не знаю, — хватаю ее за торс, талии у меня отродясь не было. — Переставляй копыта.

— Копыта? Хи-хи. Где копыта? Не пей из этой лужицы, братец Иванушка, козленочком станешь! — хихикает Ульяна.

Она показывает большую ступню и крутит, а вместе с ней разворачивает меня и толкает к дивану. Я падаю на спину и барахтаюсь, придавленный большим телом засыпающего мужика.

— Эй! Барышня, приди в себя!

Хлопаю Улю по щекам. Она приоткрывает глаза и смотрит мутным взглядом больного человека.

— Чего надо?

— В спальню. Идем в спальню.

— Сам иди!

— Да, пошла ты!

Кое-как сползаю на пол и сижу так, приходя в себя. Теперь понимаю, как тяжело девушкам, когда их дружок напивается. Врагу не пожелаю такого счастья! Бреду к кровати и падаю на нее плашмя. Все, больше не могу! Пусть все провалится в тартарары.

Незаметно отключаюсь, и мне снится ангел и его тонкая шейка, которую я сжимаю жесткими пальцами. А крылышки трепещут, бьют меня по лицу, и чей-то голос кричит:

— Макар, просыпайся! Горим!

Просыпаюсь от того, что кто-то скачет по груди. Жесткий язык лижет нос, в ухо льются звуки заливистого лая. Я с трудом продираю глаза, резко сажусь, не понимая, где нахожусь и что со мной. Комната заполнена дымом, глубоко вдохнуть невозможно, сразу горло начинает першить, и тошнота поднимается из желудка.

Вскакиваю, ощупываю себя, все на месте: я снова в своем теле, только лежу в спальне на кровати. Руки-ноги двигаются свободно, боли нет. Сколько будут продолжаться эти пляски с бубном, неизвестно, поэтому радуюсь даже такому маленькому сюрпризу.

Сэми, заметив, что я проснулась, хватает меня зубами за джинсы и тянет вон из комнаты. В холле останавливаюсь. Здесь дышать вообще невозможно, футболкой закрываю нос, пытаюсь рассмотреть, где горит. Из кухни вырываются густые клубы дыма, сквозь них виднеются редкие всполохи пламени.

— Пожар! О боже! Пожар! — кричу что есть силы от ужаса.

Несусь к мажору, который лежит на диване и не шевелится. Сердце уходит в пятки. Умер? Неужели? Потому я и вернулась в свое тело?

Наклоняюсь, слышу слабое дыхание, трясу его, хлопаю по щекам.

— Макар! Макар! Пожар! Просыпайся!

Нет реакции.

Я бегу в ванную. Набираю ведро воды и выплескиваю ее в кухню, туда, где вижу огонь. Он чихает, вспыхивает еще пару раз и гаснет. Зато дым поднимается столбом. Глаза слезятся, кашель рвется из груди, разглядеть ничего невозможно.

И тут на счастье срабатывает пожарная сигнализация. С потолка разбрызгиватели льют на голову потоки воды. В подъезде хлопают двери, люди выскакивают из квартир, только Макар не двигается.

Я распахиваю двери, Сэми вылетает на лестничную клетку. В прихожую заглядывает сосед.

— Это у вас горит?

— У нас. Не знаю только, что.

Сэми хватает мужчину за пижамные штаны и, яростно рыча, тянет к нам.

— Отойди!

Сосед отталкивает меня и, прикрыв лицо полотенцем, несется в кухню. Он открывает настежь окна, фонариком освещает помещение. Я нашариваю рукой выключатель.

Огня больше нет, да и больших повреждений не видно, лишь сгоревшие салфетки, обуглившееся пятно на стене, оно и давало эту невозможную вонь, да мокрое тлеющее полотенце.

— Как оно могла загореться? — я растерянно оглядываюсь.

— Может, проводка коротнула?

— Думаете?

Я с сомнением качаю головой. Квартира Макара в современном доме, оснащенном по последнему слову техники. Здесь априори не может быть плохой электрики. Переводу взгляд на стол и замираю: расплавившийся подсвечник торчит кривыми деталями в разные стороны. С разу вспоминаю ароматическую свечку, которую зажег мажор для создания романтической атмосферы.

— А хозяин где? — сосед оглядывается.

— Ох! Макар!

Срываюсь с места и несусь в комнату. Мажор по-прежнему лежит на диване. Я трясу его за плечи, пытаюсь поднять, но его голова откидывается, словно он уже умер.

— Что с ним?

— Я не знаю, — чуть не плачу, гладу голову на грудь, прислушиваюсь. — Вызовите скорую! Он дышит!

Пожарные машины и скорая помощь приехали одновременно. Мы умудрились переполошить весь дом. Люди, выскочившие в одном нижнем белье на улицу, постепенно возвращались в квартиры.

— Оштрафуйте эту парочку! — ругается, кривя яркий рот. элегантная дама в кимоно. — Такое безобразие устроили!

Но мне сейчас не до капризов красотки: я не понимаю, что случилось с Макаром, почему он без сознания. Сэми скачет рядом, ластится, дергает меня за джинсы, словно хочет что-то сказать, но не может.