Когда они расселись, места за столом практически не осталось. Прижатый к Якимову Никко искоса поглядывал на него и наконец выпалил:

— Я много слышал о знаменитом английском князе, очень spirituelle[42].

Все повернулись к Якимову, надеясь, что он развлечет собравшихся, но тот не отрывал взгляда от Деспины, которая обносила гостей супом. Когда до него дошла очередь, он с готовностью налил себе полную тарелку и опустошил ее, прежде чем очередь дошла до Гая, после чего начал высматривать добавку.

Гай спросил Никко, не слышал ли он чего-либо о семье Дракер. Никко, который некоторое время служил бухгалтером в банке Дракера, с довольным видом ответил, что ничего не слышал.

— А мальчик? — спросил Гай. — Я всё надеюсь что-нибудь о нем узнать.

— Никто не знает, где он, — ответил Никко. — Он не с госпожой Дракер, это точно. Он исчез. Что касается Эммануэля Дракера, мне говорили, что его держат в общей камере с обычными преступниками и извращенцами. Это должно быть очень неприятно.

— Очень, — пробормотал Инчкейп с сардонической ухмылкой.

— А кто этот Дракер? — спросил Дагдейл, глядя на Никко с благожелательной снисходительностью.

Спеша ответить, Никко торопливо проглотил и подавился.

— Этот Дракер — большой жулик, — сказал он, откашлявшись. — Одна влиятельная мадам — не будем называть ее имя — потребовала, чтобы он передал ей свою долю в румынской нефти. Он уже с таким сталкивался. Хотя он называл себя сторонником Британии, дела он вел с Германией — такое здесь случается — и думал, что Германия его защитит. И он отказался. Его арестовали. Отдали под суд. Каждую минуту против него придумывают новое обвинение: государственная измена, подделка денег, сговор с Германией, сговор с Британией, сделки на черном рынке и так далее. Любого хватило бы с головой. Он еврей, поэтому его собственность уже изъяли. Его сын исчез. Семья сбежала. Жена требует развода. Сам он попал в тюрьму на всю жизнь.

— Без суда? — спросил шокированный Кларенс.

— Ну что вы, — сказал Никко. — Это демократическая страна. Суд будет. Страшный суд. Его просто размажут.

Дагдейл хохотнул — словно заржала лошадь.

— Просто восхитительно! — воскликнул он.

— Вас восхищает правительство, которое допускает неправомерные аресты, отъем имущества и пожизненное заключение на основании ложных обвинений? — спросил Кларенс.

Дагдейл медленно обернулся, внимательно оглядел Кларенса, после чего слегка улыбнулся:

— Мы же с вами в Руритании[43], не так ли? — сказал он. — Чего же вы ожидали?

Никко, который до того возмущенно переводил взгляд с Дагдейла на Кларенса, решил упрекнуть обоих:

— Это неплохая страна. Сюда приезжает много гостей. Они зарабатывают деньги, хорошо живут — и всё равно критикуют всё вокруг. Один восхищается Англией. Другой — Францией. Третий — Америкой. Но кто же будет восхищаться Румынией? Никто. Она всего лишь дойная корова.

Справедливость и горячность этих слов заставили всех умолкнуть. После паузы Гарриет спросила Дагдейла, как он смотрит на перспективу поездки в Анкару.

— Могло быть и хуже, — ответил он. — Первый раз меня назначили в Софию — жуткая дыра. Я задействовал некоторые связи и получил Анкару. Всё же там посольство. Я вполне доволен.

Якимов, который только что навалил себе полную тарелку индейки, прихватив бóльшую часть грудки, вмешался:

— Будем честны, дорогой мой, посольство уж точно лучше миссии.

Поучаствовав таким образом в разговоре, он вновь принялся за еду.

Гай спросил Дагдейла, каким ему видится следующий шаг Германии.

— Я считаю, что Германия уже сделала свой последний шаг, — непререкаемым тоном ответил Дагдейл. — Теперь надо опасаться России.

Якимов с набитым ртом промычал что-то в знак согласия.

— Следующей жертвой будет Швеция, — продолжал Дагдейл, — а потом, конечно, Норвегия и Дания. Потом наступит очередь Балкан. Средиземное море, Северная Африка — их ничто не остановит. Страны-союзники и гитлеровская коалиция будут беспомощно наблюдать за этим и ничего не делать, опасаясь, что их противники перейдут на сторону России.

— Это абсурд, у России достаточно дел на своей территории, — начал говорить Гай. — Зачем бы ей…

Его перебил Никко.

— Румыния будет сражаться! — выпалил он, тревожно вздернув брови. — И турки. По крайней мере, мне так кажется.

— Турки! — Дагдейл положил в рот маленькую картофелину и с презрительным видом проглотил ее. — Мы даем им деньги на покупку боеприпасов — и на что они тратят эти деньги? На образование.

— Пропащие люди. — Инчкейп улыбнулся Кларенсу, который ухмыльнулся в ответ. Гарриет порадовалась, что они всё же решили позабавиться над происходящим.

Деспина нарезала еще мяса и вновь обносила гостей. Подойдя к Якимову, она повернула блюдо так, чтобы он не дотянулся до белого мяса.

— Всего лишь soupçon[44], дорогая моя, — сказал он вкрадчиво и вновь забрал себе бóльшую часть грудки. Осталось несколько овощей. Он забрал их все. Деспина зашипела сквозь зубы, чтобы привлечь внимание Гарриет, и показала на его тарелку. Гарриет жестом велела ей продолжать. Возмущение Деспины не заметил только Якимов, полностью поглощенный ужином. Доев всё, он утер губы салфеткой и огляделся в надежде на продолжение.

Гай рассчитывал, что Якимов украсит вечер своим остроумием, и теперь принялся рассказывать разные истории, надеясь подтолкнуть его к участию в беседе. Когда рассказы закончились, он начал читать лимерики, время от времени спрашивая Якимова, не помнит ли он еще каких-нибудь. Якимов тряс головой. Деспина внесла в комнату рождественский пирог, и его внимание было всецело приковано к блюду.

Гай напряг память и вспомнил лимерик, который, как ему казалось, особенно повеселит компанию. В нем говорилось о моральном облике британского дипломата на Балканах.

— На мой взгляд, это попахивает дурновкусием, — холодно заметил Дагдейл.

— Полностью с вами согласен, — с жаром сказал Якимов.

На протяжении нескольких минут единственным звуком в комнате было чавканье Якимова, поглощающего пирог. Он уплел свою порцию еще до того, как Деспина обошла остальных.

— Ха! — воскликнул он с довольным видом и безмятежно поднял взгляд в поисках добавки.

Улучив момент, Гарриет жестом позвала Беллу за собой в спальню. Не заботясь о том, слышат их или нет, она взорвалась:

— Как он посмел упрекать Гая! Этот мерзкий сноб пожирает нашу еду, да еще притащил с собой этот унылый скелет! Когда он устраивал свои приемы, — если они вообще были, в чем я сомневаюсь! — он бы и не подумал нас приглашать. А теперь он кормит своих друзей за наш счет.

Белла с готовностью поддержала ее негодование:

— На вашем месте, дорогая, я бы его не стала приглашать в дальнейшем.

— Об этом не может быть и речи. — Гарриет в гневе была склонна к драматизму. — Это его первое и последнее появление у нас дома.

Когда женщины вернулись в комнату, мужчины уже собрались вокруг электрокамина. Гай наливал Якимову бренди. Дагдейл вновь невозмутимо устроился в кресле. При виде женщин он слегка приподнялся и собирался уже было упасть обратно, но Гарриет отодвинула кресло и предложила его Белле. Дагдейл пересел на стул с видом человека, который готов простить невоспитанность окружающих.

Инчкейп ехидно улыбнулся Гарриет, повернулся к Якимову и спросил его:

— Вы собираетесь потом на прием к княгине Теодореску?

Якимов вытащил нос из стакана.

— Возможно, — сказал он, — но все эти развлечения уже не по силам вашему бедному старому Яки…

К досаде Гарриет, Гай вновь решил разговорить Якимова. Тот попытался стряхнуть с себя сытое оцепенение и подыскать какую-нибудь остроту, как в дверь позвонили. Это был Дубедат.

Он не стал наряжаться и по-прежнему был в жилете. К запаху немытого тела добавился аромат необработанной овчины. Гарриет показалось, что он стал еще грязнее, чем был. Дубедат мрачно осмотрел стол, понимая, что остальные поужинали без него.