— Какие скандалы? — с интересом спросила Гарриет.

— Понятия не имею, дорогая. Я не любитель скандалов. Хорошо устроились, говорит, двести тысяч леев за гостиничный номер. Что, мол, скажет агентство, когда им придется платить за всю эту белиберду, которую вы слали домой. А потом остановил такси и выкинул меня на улицу. — Якимов обвел своих собеседников неверящим взглядом. — И мне пришлось идти сюда пешком. Можете вообразить?

— И он вам так и не заплатил? — спросил Гай.

— Ни гроша.

— Ну, за гостиницу-то он заплатил?

— Да, но что он там сказал? Вот чего я опасаюсь. Возможно, по возвращении меня будут ждать мои чемоданы. Такое уже случалось. Придется переехать в «Минерву».

— Но это же немецкая гостиница.

— Неважно, мальчик мой. Бедному Яки не приходится выбирать.

Они вышли на Каля-Викторией, и Якимов принялся непонимающе оглядываться. Узнав окрестности, он заулыбался.

— Впрочем, не будем волноваться. Мы здесь в тихой заводи. Мы спокойно переживем войну.

На этой оптимистичной ноте он удалился разбираться с работниками «Атенеума».

Гарриет дошла с Гаем до университетских ворот, где он вручил ей две купюры в тысячу леев.

— На обед, — сказал он. — Сходите с Софи в какое-нибудь приятное место.

После чего он удалился, подгоняемый, как ей показалось, чувством вины.

Софи открыла дверь в халате. Ее ненакрашенное лицо выглядело землистым, волосы были прихвачены металлическими заколками.

— Входите! — оживленно воскликнула она. — Я как раз мыла волосы. Обычно я хожу в салон при «Атенеуме», но иногда занимаюсь этим сама — из экономии, понимаете? Вы еще не были в моей garçonnière[33]. Здесь тесновато, но удобно.

Они поднялись по лестнице. В продолговатой комнате, совмещавшей в себе спальню и гостиную, еще не проветривали после ночи. Кровать была не застелена. Софи смахнула со стула какую-то одежду.

— Садитесь, пожалуйста. Я распаковываю белье. Смотрите! — Она взяла в руки какой-то сверток в шелковой бумаге и заглянула внутрь. — Красота! Чудесное белье. Я люблю всё красивое.

Оглядываясь в поисках часов, Гарриет заметила, что на прикроватной тумбочке лицевой стороной вниз лежит рамка с фотографией. На стене часов не было, но на руке у Софи красовался браслет, и Гарриет спросила, сколько сейчас времени. Оказалось, что уже было без четверти двенадцать.

— Мы встречаемся с домовладельцем в полдень, — сказала Гарриет.

Софи, казалось, не услышала ее. Она вынимала из свертка белье, один предмет за другим, и с наслаждением его изучала. Разглядывая бантики, разглаживая кружевные ленточки, она медленно убирала обновки в комод. Покончив с этим занятием, она упала на постель.

— Вчера ночью я гуляла с друзьями, поэтому сегодня утром я ленюсь, — объявила она.

— Когда мы можем выйти?

— Выйти? Куда выйти?

— Гай сказал, что вы сходите со мной к домовладельцу.

— К кому?

Гарриет объяснила цель своего визита. Софи недоуменно слушала, опираясь на локоть.

— Он сказал, что вы ко мне придете. Просто по-дружески, понимаете? Он не упоминал никакого домовладельца.

Любуясь своими ногтями, Софи добавила с видом человека, который понимает Гая куда лучше, чем Гарриет:

— У него столько дел, что он не может всё помнить, знаете ли.

— Так вы можете со мной сходить?

— Ну что вы. Мне надо принять ванну. Потом мне надо одеться, а на это нужно много времени, потому что за обедом у меня встреча. А еще ногти. Мне нужен еще один слой лака.

Весь вид Софи говорил, что чем мельче и суетнее эти планы, тем милее они должны казаться. Увидев недоумение на лице Гарриет, она рассмеялась.

— Вы же можете сама с ним встретиться. Вы что, боитесь?

— Нет, — сказала Гарриет, после чего, желая дать Софи последний шанс, добавила: — Беда в том, что я не говорю по-румынски.

— Но хозяин будет говорить по-французски. Вы же наверняка хорошо знаете французский?

— Почти не знаю.

— Как это? — От изумления Софи заговорила еще более высоким голосом. — Девушка из хорошей семьи может не говорить по-французски?

— В Англии — да.

Гарриет встала.

Провожая гостью, Софи решила приободрить ее:

— Хозяин вас не съест. Он увидит одинокую леди и будет особенно вежлив!

Сама мысль об этом, казалось, очень ее веселила.

Гарриет увидела Гая только вечером. Она сообщила ему, что обо всём договорилась с домовладельцем и сняла квартиру на полгода.

— А что сказала Софи?

— Ее там не было.

— Она же поговорила с домовладельцем?

— Нет, она не пришла. Когда я за ней зашла, она еще не оделась.

— Она же обещала, что сходит с тобой.

— Она сказала, что не поняла тебя.

По выражению лица Гая можно было не сомневаться, что Софи прекрасно всё поняла. Он замаскировал свое недовольство бурным восхищением в адрес жены.

— Так ты сама со всем разобралась? Ты просто чудо! Теперь у нас есть квартира! Это надо отметить.

Гарриет понадеялась, что теперь она хотя бы несколько ближайших дней ничего не услышит о Софи.

Переехав, Принглы обнаружили, что переговоры Гарриет с домовладельцем на смеси английского, французского, румынского и немецкого прошли далеко не так удачно, как они полагали. Мебели не хватало, прикроватный коврик исчез. В кухне осталось всего две кастрюли. Когда Гай позвонил хозяину, тот ответил, что предупреждал госпожу Прингл о том, что заберет эти вещи.

Кроме того, они обнаружили, что для того, чтобы воспользоваться электричеством, газом, водой и телефоном, им придется оплатить счета предыдущего жильца, бесследно исчезнувшего английского журналиста.

Квартира находилась на последнем этаже дома, стоявшего на площади. Гостиная имела форму гроба и располагала пятью дверями: на кухню, в спальню, в свободную комнату, на балкон и в прихожую. Сам дом был довольно хлипким. Оставшаяся мебель выглядела потертой, но арендная плата была невысока.

День переезда выдался необычайно холодным. Консьерж втащил их багаж в квартиру, потрогал батарею и ухмыльнулся. Заметив это, Гарриет сама прикоснулась к батарее и выяснила, что та почти не греет. Она попросила Гая узнать, всегда ли здесь так.

Да, квартиру было тяжело сдать, потому что здесь холодно. Отсюда и низкая цена. Консьерж объяснил, что мощности бойлера не хватает, чтобы прогреть верхний этаж. Затем он занервничал и подчеркнул, что это квартиры высочайшего класса, потому что в каждой не одна, а целых две комнаты для прислуги. Он показал палец, затем присоединил к нему второй. Две. Одна за кухней, вторая на крыше. Гарриет сказала, что не видела за кухней никакой комнаты. Консьерж жестом велел ей следовать за ним и показал ей комнату размером примерно три фута на шесть, которую она приняла за стенной шкаф. К ее удивлению, Гай воспринял это совершенно спокойно. Он сказал, что большинство слуг в Румынии спит на полу в кухне.

Разложив вещи, они вышли на балкон посмотреть на принадлежащий им вид. Перед ними высился королевский дворец. Прямо под ними стояла церковь с позолоченными куполами и крестами, уцелевшая в ходе разрушений. Кроме этой по-византийски очаровательной церквушки да пышного дворцового фасада, все прочие постройки были самыми обычными, к тому же многие были разрушены, так что панорама в целом выглядела довольно убого.

День клонился к вечеру. С размытого цитрусовыми закатными мазками неба сыпался мелкий снег. Окружающие дома прямо на глазах погружались во тьму. По одному вспыхивали фонари. На Каля-Викторией уже засияли первые витрины. У дворца заиграла труба.

— Знаешь, что это за мелодия? — спросил Гай. — Коней напои да коней накорми, дай сена, травы и зерна. А если не сможешь, мы сразу узнаем, придем и накажем тебя.

Гарриет раньше не слышала эту песенку и попросила его повторить. Тем временем где-то внизу раздался скрип. Дверь церкви открылась, и луч света упал на припорошенную снегом брусчатку. Ко входу подъехала крытая повозка, из которой вышли две женщины, напоминавшие медвежат в своих шубках и сапогах на меху. Входя в церковь, они набросили на лица вуали.